Госпожа Удача - Олег Чигиринский

Шило в жопе у этого Савкина, подумал Грачев. Вызвать истребители — значит, придется объяснять про террористов. А к объяснениям Грачев пока не готов.

— Не надо. Вызови всех в кабинет на утреннее совещание. Савкина — первым. И кофе мне. Всем кофе, но мне — первому.

Генералу ужасно хотелось спать. Ничего, после утреннего совещания он тоже завалится на пару часиков. Больше нельзя — надо что-то думать с этими сепаратистами.

Черт, замкнутый круг. Тактический центр надо давить как можно быстрее. Для этого надо попросить разрешения в Одессе. Для этого надо позвонить в Одессу, а тогда придется рассказывать очень неприятные для себя вещи — что налетели невесть откуда соловьи-разбойники и вломили Советской Армии такой пизды, какой она не получала с сорок первого года. И на карьере это скажется довольно грустным образом.

В кабинете собрались штабисты дивизии.

— Только что, — начал Грачев без предисловий, запивая каждую свою реплику обжигающим «Нескафе» — На наши войска было совершено нападение. По всем населенным пунктам, где они были расквартированы, по всем направлениям. Я слушаю нашу доблестную разведку: кто бы это мог быть?

С места поднялся командир разведывательного батальона, майор Корж.

— Товарищ генерал, за время вашего отсутствия произошло два чрезвычайных происшествия. Первое: по шестому каналу телевидения прошел сигнал тревоги, известный нам как «Красный пароль». Это произошло в 21.36 по местному времени. Второе: во время ночного нападения несколько человек были захвачены в плен. По их словам, они — резервисты вооруженных сил Крыма. Насколько я понял, ими командуют из тактического центра Чуфут-Кале, что под Бахчисараем.

— Так-так, — Грачев поставил чашечку на стол. — Очень интересно. Но тогда вопрос: кто же захватил телевышку, чтобы передать «Красный пароль»? И почему местное телевидение к этому моменту еще продолжало работать?

Корж посмотрел на своего командира, как учитель на двоечника.

— Товарищ генерал, шестой канал — это не местное телевидение. Это Центральное телевидение СССР.

— Что-о?

— Сигнал был передан во время прогноза погоды в программе «Время». Из Москвы.

— Еб твою мать, — сказал Грачев, садясь.

Из Москвы. Это означает, что там на высшем уровне продолжает действовать крымская резидентура. Это означает, что со своим вторжением СССР попал, как кур в ощип, в заранее спланированную и тщательно подготовленную операцию. Это означает, что ялтинское нападение — не вылазка отдельной экстремистской группировки, и не запоздалая попытка генералитета исправить положение, а начало войны.

Грачев посмотрел на карту Крыма, висящую на стене. Это была красивая объемная карта с подсветкой, и на ней сам генерал вчера обозначил расположение советских частей в Крыму. Красные флажки, как бородавки, усыпали центр Крыма, побережье, все промышленные и деловые города, Северный Укрепрайон.

— Полковник Ефремов, вы сегодня же двинетесь в Бахчисарай маршем, всем полком. — сказал он наконец. — Ваша задача: выбить экстремистов из тактического центра Чуфут-Калэ. По возможности, уничтожить их всех. По дороге разделитесь, один бвтвльон повернет на Ялту, к Гурзуфскому седлу. Там сейчас наши закрепились, держатся из последних сил.

— Слушаюсь, товарищ генерал… Только разрешите доложить…

— Разрешаю.

— Проблема с бензином стоит очень остро. По состоянию на данный момент я смогу привести в действие… хорошо, если треть машин.

Грачев перевел взгляд с него на генерал-майора Сухарева. Ну-с, что скажет наше ЧМО? Как снабженец предлагает решить проблему с бензином? И почему она вообще возникла, эта проблема?

— Товарищ генерал, — процедил Грачев. — Как так вышло, что две трети машин растратили весь запас бензина по дороге из аэропорта в город?

Ефремов откашлялся, прочищая горло, потом выпалил:

— Многие машины при погрузке в самолеты не были дозаправлены после марша. Те, что были дозаправлены, в основном сейчас на ходу.

Грачев ждал, не отрывая взгляда. Ну, что ты еще будешь врать, голубь наш сизорылый? Ведь даже в недозаправленной БМД бензина хватит, чтобы объехать весь Крым по периметру. Давай, договаривай…

— Кроме того, многие мои люди не получили еды и сухих пайков. — выдавил из себя Ефремов. — С утра в столице наблюдался дефицит бензина, и местные граждане склонили многих водителей к обмену бензина на продукты.

Две трети личного состава воруют бензин, вздохнул Грачев. И мы собираемся воевать. Да наши деды в гробу бы перевернулись, узнай, что их наследники толкают бензин на вражеской территории в обмен на жратву. В их бытность таких гавриков, если находили, мигом ставили к стенке. К сожалению, сейчас эту проблему должным образом разрешить было трудно: две трети личного состава к стенке не поставишь.

— Короче, достаньте мне бензин где хотите. — процедил он. — Слышите, Сухарев? Или через полтора часа все машины заправлены, или от вашего звания остается ровно половина. Догадываетесь, какая? Все, совещание окончено, все свободны, кроме товарища полковника — он кивнул на Ефремова.

— Короче, вот какие дела, — Грачев нашел на карте Гурзуфское Седло. — Вот это место. Вот здесь дорога развалена, БМД не пройдут. Здесь, где я проехал — тоже не пройдут, пешеходный мостик, его и на карте-то нет… Только наши м-мудрецы обозначили… Так что вот по этой дороге пошлешь батальон, из Бахчисарая в Ялту.

Полковник Ефремов мог бы возразить…

Он мог бы сказать, что посланный батальон не успеет. Что майора спасут только вертолеты — ударные, которые врежут по врагу с воздуха, и транспортные, которые эвакуируют батальон. Но вертолеты Грачев вызывать не станет, в том-то и штука… Вызвать вертолеты — сообщить в Одессу, что здесь творится, рискнуть карьерой. Нет, на такое Грачев неспособен… Зато очень даже способен прихлопнуть подчиненного, высунувшегося с неуместной инициативой.

Поэтому Ефремов промолчал.

— Да, — вспомнил Семенов, когда Ефремов уже собрался выходить, — тут крутится этот ГРУшник, Резун… Требует встречи…

— Через час, — сказал командир дивизии. — Или даже полтора…

Проводив полковников, Грачев вернулся к дивану, снял ботинки, фуражку и китель, ослабил галстук и вытянулся на мягком замшевом пузе импортной мебели. У него есть полтора часа, чтоб восстановить силы. Этого мало, но что поделаешь, командовать дивизией — это не в бочку пердеть.

Звонить в Одессу он не собирался. Не такой дурак. В Одессу он позвонит победителем, а пока обрыв связи ему на руку.

Грачев не думал, что это задание будет особенно сложным. Батальон Лебедя выкинули из Ялты потому, что нападение было подлым и неожиданным. На этот раз неожиданно будут действовать они, советские десантники. Конечно, война переходит в плоскость партизанской. Даже с уничтожением тактического центра или его захватом. Но партизаны — это несерьезно. Несерьезно как в прямом, так и в переносном смысле. «Партизанами» в СССР называли резервистов, а какие резервисты вояки — всем известно. А в прямом смысле… Вы скажите мне на милость — где тут можно партизанить? Крым урбанизирован донельзя, города друг к дружке так и липнут, все леса объявлены национальными парками, их за день можно пересечь пешком. Прогадали вы, ребята, со своим «красным паролем», и я вам это докажу…

С этой мыслью он уснул. Разбудил его Семенов, как они и просил, через полтора часа. В спину полковнику дышал спецназовец Резун.

— В чем дело? — строго спросил генерал, незаметно всовывая ноги в туфли. — Почему ворвались без спроса?

— Товарищ генерал, — сдерживая какие-то сильные чувства, сказал разведчик, — Я знаю, как снять помехи…

Хребет Бабуган-Яйла, гора Роман-Кош, то же время

Если утро начинается с бульдозерного рева дрилл-фельдфебеля: «Па-адъем, дурье стоеросовое!», и на улице ноябрь, и за ворот сыплется ледяная пакость, а впереди — марш-бросок, — пешком пятьдесят километров за день, таща на себе палатки, оружие и жратву, и ночевать придется где-нибудь в жидкой рощице, а назавтра — бросок обратно, в тренировочный лагерь — такое утро называется мерзким.

Если утро начинается с того, что ветер обрывает растяжку палатки, и нужно выползать наружу крепить ее и заодно отлить, и не видно ни щелочки в плотных тучах, уже третий день, и двигаться невозможно — ни вверх, ни вниз, и еда кончается, и топливо кончается, и ты уже насквозь больной, и Дядя Том насквозь больной, и понятно, что вся предыдущая работа на маршруте пошла псу под хвост — такое утро называется отвратительным.

Но если для начала тебе зацеживают твоим же шлемом по морде, и сразу ломают нос, и моментально заплывает глаз, а тебе добавляют прикладом под дых и ты оседаешь на неверных коленях, мир сужается до кольца рифленых подошв — бруклинский топот, восемьдесят процентов, — и нет дыхания, нет сил, нет злости — только облегчение, когда подошвы утверждаются на земле, потому что пришло время для рук: эти крепкие руки без всяких церемоний рвут с тебя куртку, а потом плотно стягивают за спиной запястья брезентовым ремнем от автомата — вот такое утро уже ни в какие ворота не лезет…