Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жену отметили приказом по Управлению пожарной охраны и за хорошую работу наградили окладом жалования и объявили благодарность. Молодец! Зато она и работает как проклятая уже шесть месяцев, без выходных дней с 9 до 23 часов! [А. А.]
Полгода как идет величайшая в истории битва. <…> Голод и лишения начинают сказываться. Резко выросла смертность, особенно среди взрослого мужского населения. На заводе пришлось открыть морг. Умерших приходится хоронить за счет завода. Родственники уклоняются от похорон [А. К-й].
Шесть месяцев войны – и какие последствия! Последние пять дней не писал потому, что был очень слаб. Нет электричества, сидим впотьмах, какое кошмарное состояние, голодно, достать ничего нельзя. В столовой очередь. Дают пустой суп, вырезая 25 г крупы. Еле таскаю ноги, видимо, не выдержу, свалюсь, а если свалюсь, то поминай как звали. Дожить бы до 1 января, ходят усиленные слухи о прибавке в первый день нового года. А тут еще ежедневные обстрелы. Вчера что делалось – били, били, но остался жив. С фронта приходят хорошие вести <…> [Л-ч].
«Народный комиссариат вооружений
Завод № 357
22 дек 1941 № 22012
Начальнику торговой сети[40]
Смольный коми. №
Филиал зав № 357, производящий работу по заданию Ленфронта на сухопутных и морских спецобъектах, ходатайствую об отнесении филиала к разряду заводов оборонного значения и прошу для 60 рабочих завода права получения обедов в столовой фабрики «Граммофон» с вырезом 50 процентов продуктовых талонов.
Уполномоченный завода № 357 (Морозов)».
23 декабря 1941 года
Шел утром за обедом, пришлось провести через 2-й Елагин мост четыре гроба. Умирают мужчины, видимо, скоро моя очередь. Жить большая охота, но, видимо, так надо, ничего не поделаешь. Холодно. Ноги мерзнут, по всему телу озноб. <…> Надежды на улучшение почти нет, с фронта вести средние. В радиоузле тоже непорядок. Олейников, видимо, умер или болен. Люся нервничает. Тоже тяжело, но что поделаешь, кому сейчас в городе легко, одним мерзавцам и жуликам, кому нет дела до народа и Родины. Снял валенки, думал, будет легче ходить, все равно тяжело и в ботинках <…> [Л-ч].
«Выборгский районный совет депутатов трудящихся
Исполнительный комитет
23 декабря 1941 г.
Зав. отделом торговли Исполкома Ленгорсовета депутатов трудящихся тов. Андреенко И. А.
Копия: Начальнику управления продторгами г. Ленинграда тов. Коновалову Н. А.
Общественные и партийные организации и дирекция завода «Русский дизель» возбудил перед Исполкомом Выборгского райсовета депутатов трудящихся ходатайство об открытии на принадлежащей им территории закрытого магазина, в целях улучшения обслуживания рабочих и служащих данной фабрики и сокращения очередей.
На основе указаний гор. организаций по этому вопросу, Исполком Выборгского райсовета депутатов трудящихся, поддерживая ходатайство фабрики, просит Вашего распоряжения Выборгскому райпищеторгу по данному вопросу.
Всю работу по оборудованию магазина и связанные с этим затраты, а также освещение, отопление и транспорт берет на себя завод.
Председатель исполкома (Тихонов)»[41].
24 декабря 1941 года
… Вчера была в Смольном и вновь просила дать научным сотрудникам института первую категорию… Пришла сначала к Бедину, и тот мне вежливо объяснил, что сейчас этого никак нельзя сделать. В ответ я вкратце описала сложившееся положение и то, что я вынуждена бить тревогу, так как наши сотрудники слабы здоровьем и если их не поддержать, то они долго не протянут и вымрут. Тогда Бедин посоветовал мне обратиться к Шумилову, но просил на него не ссылаться…
В приемной Шумилова пришлось подождать минут 15–20, так как у него были редактор «Ленинградской правды» Золотухин и его заместитель Авакумов.
Шумилов встретил меня приветливо и стал расспрашивать о делах в институте. Я кратко обрисовала ему ситуацию и попросила устроить научным сотрудникам получение рабочих карточек. <…> Он принялся уверять меня, что положение в городе тяжелое, что хлеба осталось всего на два дня и что каждый день в Ленинграде умирает не менее полутора тысяч человек.
Я как могла попыталась ему возразить, что в Ленинграде не первый раз мало хлеба, но всякий раз удавалось что-то подвезти, и теперь подвезут, что научным сотрудникам необходимо помочь, в противном случае я ответственно заявляю, что большинство не выживут и умрут с голода, так как многие уже начали пухнуть.
– Если бы никому не давали, – говорила я, – мы бы и не просили, а то ведь работникам райкомов даете, и нас бы могли поддержать.
– Ну вот, она опять за свое, – недовольно воскликнул Шумилов. – Работники райкомов – это наши основные кадры, и если им не дать, то кто будет вести партийную работу? Нам не на кого будет опереться.
– Но, – возразила я, – наши сотрудники также ведут большую партийно-массовую работу по линии райкома, у нас подшефный госпиталь, большой избирательный участок, и райком ценит нашу работу и удивляется и возмущается, что вы не можете помочь нам устроить первую категорию.
Эти ли слова, или моя общая настойчивость в этом вопросе настолько подействовали, что он взял телефонную трубку и стал говорить по телефону с начальником городского управления по выдаче заборных книжек.
– Тов. Стожилов, у нас есть такая организация, как Институт истории партии. Это наша партийная организация, но мы позабыли о ней. Необходимо помочь идеологическим кадрам и десятку человек дать 1-ю категорию. Я пришлю к вам со списком тов. Соколову.
И этим телефонным звонком был решен весь вопрос. Он написал на нашем листке резолюцию: «Тов. Стожилову на рассмотрение» и вручил мне…
От Шумилова я побежала к Стожилову. Ш. спросил меня, дойду ли, так как далеко и трамваи не ходят. Ну, по нашему делу я, конечно, дойду, когда вопрос стоит о жизни и здоровье сотрудников. Пешком пришлось идти от Смольного до наб. Рошаля[42]. Все устроила благополучно. Свидание с начальником состоялось. Список он утвердил, но вычеркнул двух человек – секретаря и бухгалтера, а остальных утвердил. Но так как была суббота и позднее время, то на руки бумаги не удалось получить и пришлось отложить получение карточек до понедельника. В понедельник выправили все документы и оформили, а во вторник обменяли карточки 2-й категории на 1-ю, т. е. рабочую. Этот день 23 декабря стал для нас праздником. Я собрала всех научных сотрудников и сообщила им о переводе на 1-ю категорию, затем об их поведении в столовой горкома ВЛКСМ, где мы обедали, и предложила вести себя достойно своего положения научного работника, так
