Черный цветок - Ольга Денисова

На улице подвывал ветер и шел снег, пролетая мимо красивых застекленных фонарей, залепляя лицо и набиваясь за шиворот. Спина болела — ссадины воспалились и приклеились к рубахе, да еще и кашель не давал покоя. Есеня совершенно не знал, куда теперь идти. Найти Полоза он не надеялся, добывать еду при полном кармане овса особого смысла не имело. Единственное — очень хотелось снова встретить молочницу, и чтоб у ее тележки снова отвалилось колесо…

Пошатавшись по улицам до рассвета, молочницу он действительно встретил, но тележка ее, как назло, оказалась крепкой. Есеня часа полтора ходил за ней следом, а потом не выдержал и подошел.

— Тетенька… Вам не надо помочь? — спросил он хрипло.

Молочница сначала шарахнулась от него, но потом смягчилась.

— Да чем же ты помочь-то собираешься? Молоко я распродала, бидон пустой.

— Ну, а по дому там… Снег убрать, или дрова наколоть?

— Да что ты, мальчик! У нас на то есть работники. И снег сгребать, и сена принести, и в коровниках прибрать. Управляющий никого больше не пустит…

Вот как… И там — управляющий. Есеня кивнул и поплелся прочь. В Олехове над молочницами управляющих не было, может, поэтому и молоко покупали все, а не только «вольные люди».

Он сходил на базар, и, как ни странно, снова увидел стайку мальчишек во главе с их вымогателем. И этот — управляющий! Драться не хотелось, и Есеня потихоньку ушел.

Он походил под окнами городской тюрьмы, стоящей напротив дома городских старшин, всматриваясь в ее узкие, как бойницы, окна. Интересно, Полоз там или его убили? Или отправили в Олехов? Думать так не хотелось, и Есеня выбросил эти мысли из головы.

На улице с домами сплошной стеной он засмотрелся в окно кабака для богатых. Шел снег, а на каждом столике внутри в прозрачных кувшинчиках стояли живые цветы. Где они их взяли? Привезли из жарких стран, где всегда лето? Но ведь цветы завяли бы по дороге… Но тогда можно было бы везти их вместе с землей, в теплом ящике. Чтоб они не вяли. А впрочем, зачем такие сложности? В теплом ящике они могли бы простоять и здесь, с самого лета.

Рассуждая об устройстве теплых ящиков для цветов, в стекле он увидел свое отражение и едва не отпрянул назад: глаза глубоко провалились, словно кто-то наставил ему синяков, отросла щетина, свалявшиеся волосы выбивались из-под смешного платка. Скулы резко выступили над запавшими, худыми щеками, губы обветрились и выделялись на лице красным, размазанным пятном. Да, неудивительно, что молочница от него шарахнулась.

Он оторвался от стекла и пошел дальше, как вдруг сбоку раздался крик:

— Балуй!

Есеня машинально оглянулся, и только потом вспомнил, что никто его здесь так назвать не может, Полоз называл его обычно Жмуренком. Он совсем забыл про медальон и про опасность попасть страже в руки!

— Балуй, постой! — снова услышал он и тут увидел Избора. Ничего себе! Вот уж кого он не ожидал тут встретить! А что ему надо? Наверняка, хочет отобрать медальон, чтобы отдать его в хорошие руки! Есеня беспомощно огляделся — на улице было много людей, и стража разгуливала неподалеку. Да Избору стоит только кликнуть стражников, и все! Все напрасно!

Есеня попятился, развернулся и побежал. Какая нелепая улица, совершенно некуда свернуть! Со всех сторон — высокие дома. Это не заборы, через любой из которых можно перемахнуть и затеряться! Есеня оглянулся, и увидел, что Избор бежит вслед за ним.

— Погоди, Балуй, погоди! Да не бойся же!

Ага, «не бойся»! Щас! Такой Есеня дурак!

Он побежал еще быстрей. Кашель мешал ему дышать, ноги заплетались — он и без этого чувствовал себя усталым. Улица закончилась широкой площадью, и Есеня, перебежав на другую сторону, нырнул в лабиринт узких улочек, перепрыгивая через сточные канавы и оскользаясь на льду, припорошенном снегом.

— Балуй, не бойся! Постой, погоди! — Избор не отставал ни на шаг, и как Есеня ни петлял, как ни старался свернуть до того, как тот покажется из-за поворота — все равно не успевал.

Он перебежал еще одну площадь — дыхания не хватало, и внутри все сипело и похрипывало — и снова оказался в лабиринте. Ну когда же он отстанет?

Этот лабиринт оказался более запутанным, и улочки в нем были уже и короче. Есеня сделал последний рывок, понимая, что если не оторвется сейчас, то больше убегать просто не сможет.

— Балуй! — Избор тоже задыхался, и к последнему рывку оказался не готов.

Есеня слышал его топот и шумное дыхание, но успел повернуть раньше, а потом еще раз, и еще.

Как он оказался на главной площади? Ведь бежал совсем в другую сторону? Он приостановился — легкие разрывались, и снова заболел бок, как во время болезни. Площадь слишком большая, и людей на ней немного, он не успеет перебежать на другую сторону. И вдруг!.. Знакомая шапка с собольей оторочкой, полушубок с пятном на правой лопатке… Да он столько дней подряд смотрел в эту спину, пока брел по лесу!

— Полоз! — заорал Есеня во все горло и бросился через площадь вперед.

Верховод оглянулся, остановился и подхватил Есеню, который буквально свалился ему в руки.

— Жмуренок! — улыбнулся тот, взяв его за локти, — ты что тут бегаешь?

Есеня ничего не мог сказать, кашляя и шумно втягивая воздух, он мотал головой, терся щекой о жесткий полушубок и почувствовал, что плачет.

— Ну, ну… Балуй… — Полоз обнял его и похлопал по спине, — пойдем отсюда поскорей, пока никто нас не остановил.

— Полоз… я… — бормотал Есеня сквозь слезы.

— Тихо, тихо… Смотрю, шапку продать догадался?

— Не, я ее потерял, — всхлипнул Есеня, — еще тогда…

— Да ты что? А что ж ты ел? Где ты спал?

— Я… ну… по-разному.

— Дурачок, — Полоз развернул его, прижал к себе плечом и повел в сторону широкой улицы, — что ж ты сапоги не продал, а?

— А как же… как же в Урдию идти без сапог? — снова всхлипнул Есеня.

— Эх, ну какой же ты дурак, Жмуренок! — Полоз прижал его к себе еще тесней и нахлобучил ему на голову свою шапку, прямо поверх платка, — да сейчас бы пошли и купили тебе этих сапог хоть пять пар!

В столовой богатого постоялого двора, куда Есеня приходил в поисках Полоза еще в первый день, подавали подогретое вино и жареное мясо. Они с Полозом сидели в углу, у очага, под масляной лампой, и Есеня прижимался спиной к теплым кирпичам. Спину саднило, но тепло было дороже.

Он рассказывал Полозу о своих злоключениях, и тот кивал, иногда переставая жевать от удивления. Теперь Есене стало весело, и рассказ его ему самому мрачным не казался.

— Иду, смотрю — кочерыжка. Вот так просто лежит кочерыжка, и никто ее не ест! Ну, думаю, зажрались кобручане. Стрескал и не подавился!