Водопады Возмездия - Крис Вудинг

К своему удивлению, Крей понял, что Фрей имел в виду. Капитан перевел взгляд с одного из них на другой, чтобы убедиться, что сообщение дошло.

— Не выходите из этой комнаты, пока не урегулируете этого, — сказал он, а потом он поднялся сквозь люк и исчез.

Повисло длинное и неприятное молчание. Щеки Крейка горели от гнева. Он чувствовал себя неловко и глупо, как ребенок, отчитанный наставником. Джез холодно взглянула на него.

Черт бы её побрал. Я не обязан давать ей объяснения. Она никогда не поймет.

Он возненавидел Фрея за то, что он вмешался в то, что его не касается. Капитан понятия не имел, что он пробудил. Неужели они просто позволят ей врать? Пусть она верит в то, что хочет. Лучше, чем то, чтобы думать об этом снова. Лучше, чем постоянно сталкиваться с воспоминаниями о той ночи.

— Это правда, не так ли? — сказала Джез.

Ее пристальный взгляд вызвал у него чувство досады.

— То, что сказал Шакелмор, — напомнила она. — Ты заколол свою племянницу. Семнадцать раз ножом для вскрытия писем.

Он с трудом сглотнул вставший ком в горле.

— Это правда, — сказал он.

— Почему? — прошептала она. Был что-то безысходное в том, как она это сказала. По широко раскрытым глазами можно было понять, что для неё этот поступок является чем-то таким совершенно отвратительным.

Крейк уставился на стол, борясь с позорно собирающимися тёплыми слезами.

Джез откинулась на спинку стула.

— Я готова смириться с недоумками и бездельниками, алкоголиками и трусами, — сказала она. — Я готова смириться с тем, что мы сбили грузовой корабль, и десятки людей на борту погибли. Но я не могу находиться на одном корабле с человеком, который зарезал свою восьмилетнюю племянницу, Крейк. Я просто не могу.

Она сложила руки на груди и отвернулась, еле сдерживая слезы сама.

— Как ты можешь быть таким, какой ты есть, и одновременно детоубийцей? Как могу я теперь кому то доверять?

— Я не убийца, — сказал Крейк.

— Ты убил девчонку!

Он уже был сыт по горло ее обвинениями. Ну и черт с ней, он расскажет ей весь этот ужас и пусть судит его как хочет. Семь месяцев он носил это в себе, и за все время никому ни слова. И эта несправедливость, праведное возмущение незаслуженно обвиненного, в конце концов, открыло шлюзы.

Он прерывисто вдохнул и заговорил очень спокойно.

— Я ударил ее, — сказал он. — Семнадцать раз ножом для вскрытия писем. Но я не убил ее. Он чувствовал, как его лицо начинает искажаться подступающими рыданиями, и ему понадобилась минута, чтобы овладеть собой.

— Я не убил её, потому что сейчас она жива.

Эхо-камера, в центре убежища Крейка, угрожающе молчала. Его конструкция напоминала батисферу, сделанную из клепаного металла с множеством иллюминаторов. С одной стороны была вмонтирована маленькая круглая дверь. От нее, извиваясь по полу, шли толстые кабели к электрическим розеткам и разным приборам. Толщина стенок в пол фута дополнялась вторичным контуром защиты.

Но Крейк даже близко не чувствовал себя в безопасности.

Он мерил шагами пол старого винного подвала под каменными сводами. Было холодно, как обычно бывает в студеные утренние часы, и только стук его каблуков нарушал тишину. Электрические лампы были установлены вокруг эхо-камеры — единственного источника света. Колонны отбрасывали длинные конусообразные тени, расходящиеся во всех направлениях.

Она у меня есть. Наконец она у меня есть. И все же я не осмеливаюсь её включить.

Месяцы ушли на то чтобы заполучить эхо-камеру. Месяцы лести, попрошайничества и выскабливания у седого старого ублюдка из большого дома. Месяцы бессмысленных задач и скучных заданий. И если бы только это, но еще и этот хорек с гнилым сердцем наслаждался каждым моментом всего этого! Разве ему не доставляет удовлетворение постоянно видеть своего беспомощного второго сына вынужденного бегать по его распоряжениям! Он напрягал и напрягал его, смакую власть данную ему. Роджибальд Крейк, промышленный магнат, был человеком, который любил, чтобы ему повиновались.

— Ты не должен был бы делать все это, если бы имели достойную работу, — говорил он. — Ты бы тогда не нуждался бы в моих деньгах.

Но он же нуждался в деньгах его отца. И тогда Роджибальд решил наказать его за решение не продолжать карьеру, что он выбрал для него. Крейк выпустился из университета будучи обученным искусству политики, и незамедлительно объявил, что не хочет быть политиком. Роджибальд никогда не простил его за это. Он не мог понять, почему его сын займет скучное положение в юридической фирме, и почему потребовалось более трех лет чтобы «разобраться, в том, что он хочет сделать со своей жизнью».

Но было то, чего ни Роджибальд, ни кто-либо еще не знали, это то, что Крейк разобрался в всем уже давно. Еще с университетской поры. С тех пор, как он обнаружил демонизм. После этого, все остальное стало мелочным и незначительным. Что он станет волноваться о лицемерном и коррумпированном мире политики, когда он мог заключать сделки с существами, которых даже не было в этом мире? В этом была власть.

Но демонизм был дорогостоящим и трудоёмким занятием. Материалы было трудно найти. Книги были редкими и ценными. Все должно было быть в тайне. Это потребовало многих часов исследований и экспериментов каждую ночь, а так же егосвятилище занимало большое пространство. Он просто не мог справляться с требованиями серьезной карьеры, занимаясь изучением демонизма, и он не мог получить то, что ему нужно на зарплату юриста клерка.

Таким образом, он был вынужден полагаться на отцовское покровительство. Он проявлял страсть к изобретениям, и заявил, что он изучает науки и нуждается в оборудование, чтобы делать их. Роджибальд считал все это позорным, но его немало позабавила вся эта история. Ему доставляло удовольствие разрешать своему сыну иметь достаточно длинную веревку, чтобы повеситься. Конечно, он ждал, что Крейк поймет, что игра, в которую он играет — для дураков, и приползет обратно. Крейк, признавший что он неудачник, а Роджибальд был прав во всем — это была бы самая сладкая награда. Поэтому он потворствовал "хобби" своего сына и с нетерпением ждал его краха.

Так как Крейк не мог себе позволить свое собственное достаточно просторное жилье, его отец разрешил ему жить в доме семейного поместья, которое он делил со своим старшим братом Кондрадом и его женой, и дочерью. Это был рассчитанный ход, имевший своей целью его унизить. Степень презрения братьев друг к другу просто поражала.

Кондрад, который пошел за своим отцом в семейный бизнес, занимал в семье гораздо более привилегированное положение. Он был строгим молодым человеком с непроницаемым лицом, который всегда соглашался с желаниями отца и всегда был на его стороне. Он не испытывал к младшему брату, которого считал бездельником, никаких чувств кроме презрения.

— Я пущу его под нашу крышу, если ты скажешь, отец, — сказал он в присутствии Крейка. — Ну, если только чтобы показать ему как живет почтенная семья. Возможно, мне удастся привить ему чувство ответственности.

Тогда Крейк был уязвлен ханжеским милосердием Кондрада, но сейчас он испытывал удовлетворение, зная, что Кондрад жалеет о своем предложении. Кондрад предполагал, что Крейк не останется надолго. Возможно, он думал, что стыд быстро заставит Крейка уехать и найти хорошую работу. Но он не принял в расчет решимость своего младшего брата, выбравшего однажды путь знания. Однажды Крейк увидел, что винный подвал пуст, но не расстроился. Если даже это его не тронуло, он мог вынести все. Это было идеальное убежище.

Прошло больше трех лет. Три года, в течение которых Крейк проводил все свободное время под землей, за запертой дверью винного подвала. Каждый вечер он возвращался с работы, обедал, испытывая неловкость, со своим заносчивым братцем и его неприятной, высохшей, как вобла женой-стервой, потом спускался вниз и пропадал. Крейк бы с радостью избавил себя от этих обедов, но Кондрад настаивал, что он гость и должен есть вместе со всеми. Это считалось правильным, несмотря на то, что радости никому не доставляло.

Как это было похоже на Кондрада. Мучить себя и мучить других, все во имя этикета. Кретин.

Единственное что скрашивало его жизнь в этом доме, не считая его убежища, была его племянница. Она была очаровательна: смышленая, умная, дружелюбная. И так получилось, что довольно прохладное отношение её родителей к Крейку её не затронуло. Она была увлечена тайными экспериментами своего дяди Грейфера и каждый день докучала ему просьбами показать ей новую разработку, над которой он трудится. Она была убеждена, что его убежище это удивительный мир игрушек и замечательных машин.

Крейку эта идея показалась очаровательной. Он начал покупать игрушки у местного мастера и дарить их ей, выдавая за свои. Это было известно её родителям и они с ехидством обсуждали это между собой; но они ничего не говорили своей дочери. Она боготворила их никчемного гостя, и Крейк отвечал ей искренней любовью.