Расстояние - Георгий Константинович Левченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты помнишь своих отца и мать? Можешь что-нибудь о них рассказать?
У Аркадия Ивановича ожидаемо просочилась слеза и застряла в морщине на уголке глаза. Он утёр её носовым платком, что достал из кармана домашнего сюртука.
– Ни черта я не помню, а что помнил, уже забыл. Будь она проклята вся эта суета, эта работа, эта жизнь!
– Ты был ещё маленьким, простительно.
– Помню чёрные волосы матери, длинные чёрные волосы, а у отца усы, которые остались в моей памяти только потому, что были как у Сталина, чёрт возьми. Даже не так. Я хочу о них помнить, однако они могли быть у совершенно постороннего человека, которого мельком видел в детстве. Признаюсь тебе, одно время я тайно ходил к психологу, поскольку слышал, что в том возрасте, когда я потерял пусть не отца, но хотя бы мать, дети хорошо узнают родителей. Не помогло. Врач сказал, возможно, я вытеснил воспоминания о них, поскольку бессознательно обиделся на то, что они меня бросили. Вот так. Выходит, сам виноват.
– Это глупость.
– Я много об этом думал и в конце концов пришёл к выводу, что так оно и есть. С высоты пережитых лет могу поделиться с тобой одним наблюдением: все мы эгоистичные сволочи, кто-то больше, кто-то меньше, но всё, что мы делаем, мы делаем ради себя.
– Да брось ты. Это мало того что не оригинально, это попросту неправда. Есть масса примеров альтруистичных поступков, возьми, скажем, благотворительность.
– Выгода не всегда материальна, более того, нематериальная выгода и есть настоящая. Людям гораздо приятней самоутвердиться за счёт другого, утвердить свой строй мыслей, показать, что он лучше и правильней чьего-то ещё и того, который они имеют на самом деле, чем просто приобрести любую вещь.
– Есть наука, утверждающая совершенно объективные истины, которым безразлично, соглашаются с ними или нет.
– Очень забавно. Наука, конечно, есть, но также есть и легионы верующих, живущих в своей параллельной реальности. А те «совершенно объективные истины» возникли не сразу, изначально, до них дошли, используя мозги и опыт. Поэтому, когда кто-то признаёт, что ты прав, он признаёт, что прав он, по крайней мере, если человек способен, используя свои мозги и опыт, воспроизвести то, что утверждаешь ты, а если нет, то нет, не признает никогда, будь изложенная тобою истина проста и очевидна как дважды два. И омерзительны люди не тем, что не правы, но ничтожностью своей лжи или, если хочешь, своей ничтожностью во лжи. Так что не обманывайся альтруистичными поступками.
– Полагаю, об искусстве не стоит и заикаться?
– Почему? Это как раз таки самая нейтральная вещь, правда, только постольку, поскольку в хорошем обществе о вкусах не спорят, посему, что тебе в нём нравится, то и верно.
– Чёрт возьми, да я с этим с чисто профессиональной точки зрения не могу согласиться. Есть отдельные мастера, отдельные школы, отдельные техники, которые можно мысленно выложить в ряд и сказать: вот это слишком примитивно, это сложнее, а это совсем развито и полно. И так, наверняка, везде.
– Вот с профессионалами об этом и спорь, а в обществе даже не думай. Скажет тебе какая-нибудь немолодая дура, что ей нравится эта картина, поскольку она зелёная, «а я очень люблю зелёный цвет, и мужчина на ней такой мужественный», улыбнись и ответь, что у неё специфический вкус, но ни в коем случае не начинай доказывать, что данное произведение – жалкая мазня. А знаешь почему? Потому что ты ничего не докажешь, обидишь человека и испортишь себе настроение.
– Не радостно.
– Раз ты чувствуешь ответственность за жизни других людей, привыкай к непониманию, и прежде всего тех, для кого живёшь, поскольку они думают не так, как ты, и ждут от тебя не того, чего хочешь ты, и если ты полагаешь, что твои желания правильней, имей мужество противостоять чужой воле. И не теряй себя.
– В отличии от тебя я прекрасно помню внешность своей матери, но её внутренний мир, в частности, надежды, обращённые на моё будущее, останутся неразгаданными. Наверно, я бы с готовностью им противостоял, знай их содержание, возможно, борьба предала бы направление моему развитию, которого сейчас нет.
– Перестань, внучок, елозить высокопарными фразами по своему пока ещё не сформировавшемуся мозгу. Я в твоём возрасте был прямой твоей противоположностью, поскольку предпочитал конкретику любым, пусть и самым проникновенным рассуждениям. Хотя я мало чего тогда видел… Но не суть. С возрастом начинаешь понимать, что и в словах есть живое, можно даже сказать, более живое и совершенное содержание, чем в любой непосредственности, однако за ними столько должно стоять… Очень много, страшно становится, когда охватываешь взглядом, сколь много всего, потому тот, кто поглупее, боится подобных разговоров, их избегает.
– А ты думаешь, за моими мыслями ничего не стоит?
– Я? Я думаю, что за ними стоит та «правда жизни», которой нет. Ты определённо моя противоположность. Если я, оглядываясь назад, понимаю, что мне в своё время очень не хватало знаний, то тебе не хватает жизненного опыта.
– И какого же?
– Например, опыта общения с людьми, разными людьми, а не только своего круга. Ты ещё не видел своими глазами того, какой разной бывает жизнь, тебе неоткуда черпать содержание для трудов, иначе бы не рассуждал, а делал своё дело, увлечённо и бескорыстно, не ожидая ни наград, ни славы. Содержание очень интересная штука: когда оно есть, то заставляет себя реализовать, создатель оказывается вторичным, а оно первично, и все перипетии жизни конкретной личности, как мне кажется, отходят на задний план. В том же случае, когда человек выводит на передний план себя, начинает складываться впечатление, что его труды – пустышка. Можно совсем не разбираться в искусстве, но, имея внутри этот принцип, оказаться в состоянии здраво оценить то или иное произведение.
– В университете меня такому не учили, и, следуя твоей логике, напрашивается вывод, что можно вообще ничему не учиться и прекрасно во всём разбираться.
– Можно-то, конечно, можно, только не получится, жизнь всё равно чему-нибудь научит, это неизбежно. И потом, я ведь сделал упор на том, что за подобной фразой должно стоять очень многое. Понимаешь, «должно», а не «может». Чтобы найти общий принцип в чём бы то ни было, надо охватить мыслью всё его разнообразие. Я тебе об этом сказал, а ты не понял,
