Дочь пирата - Роберт Джирарди

Уилсон принял информацию молча.

— Существует, по-видимому, двести кланов иво, которые ведут постоянные междоусобные войны. Я знаю, ты хочешь сказать: воюют и продают друг друга в рабство по нашей вине, им нужны фонарики, которые лежат у нас в трюме. Ну так вот, иво занимаются самоистреблением с незапамятных времен и будут продолжать делать это, когда мы уйдем.

Крикет начала пластами сдирать с запястья обгоревшую кожу. Нос облез и покраснел раньше: средство против загара кончилось еще в Ригале. Она сняла солнцезащитные очки. От глаз, обведенных белыми кругами, разбегались морщинки, которые свидетельствовали о каких-то переживаниях.

— Мне все это так же не нравится, как и тебе, — сказала Крикет. — Но нам придется на некоторое время смириться с этим.

— Ты все время говоришь мне об этом.

— Два года такой жизни, и мы — в Париже. Попытайся думать о нем в течение ближайших дней.

— Да, но через сколько трупов придется перешагнуть, прежде чем мы окажемся на Елисейских полях?

Крикет отвернулась и ничего не ответила.

«Ужас» слегка накренился вправо, когда Мустафа спускал на воду моторную лодку и перелезал через борт. Вместе с ним в лодку сели Пейдж и Шлюбер. Взревел двигатель мощностью в семьдесят лошадиных сил.

— Мы едем в деревню! — прокричал Пейдж, перекрывая монотонное рычание двигателя. Потом он недовольно махнул рукой, Мустафа прибавил газу, и они заскользили назад к тому месту, где у кормового леера стояли Уилсон и Крикет. Пейдж из резиновой лодки смерил их оценивающим взглядом. — Ситуация может оказаться не совсем обычной, и пусть твой муж знает это, — сообщил пират, смотря в глаза Уилсону.

— О'кей, папа, — сказала Крикет.

— Никакой привередливости, никаких разговоров о чертовой нравственности среднего класса, никаких бабских истерик. Понял, гражданин?

Уилсон, помолчав, ответил:

— Пошел ты на хрен, старик.

У Пейджа отвисла челюсть.

— Мустафа, — только и произнес он. Африканец снова прибавил газу, и лодка, задрав нос, помчалась к берегу.

Уилсон следил за тем, как они удалялись. На каменистом берегу в наступающей темноте их поджидали несколько негров.

Час спустя Крикет, Уилсон и Нгуен собрались в рубке, чтобы поужинать холодными закусками. Цифровые приборы на навигационном пульте светились веселыми рождественскими огнями. Уилсон съел бутерброд с сыром и помидором, а также оставшийся от обеда луковый суп с картошкой. Крикет ограничилась салатом и рисовыми пирожками с медом. Вьетнамец умял, орудуя деревянной ложкой, холодную фасоль «фава». Опершись о гакаборт, он смотрел на них, подобно филину, замыслившему недоброе. На коротких радиоволнах сквозь звонкие помехи иногда пробивалась морзянка.

— Капитан Амундсен мог читать телеграфный код, как газету, — сказал Уилсон, думая о своем.

— Забудь об Амундсене, — прошептала Крикет. — Сейчас главное в нашей жизни — не оглядываться в прошлое.

— Капитан Амундсен умереть, — резюмировал Нгуен. — Стать добыча акулы.

— Мне бы хотелось, чтобы все произошло наоборот, — ответил Уилсон. — Чтобы твоя задница стала добычей акул.

— Я не знать, сколько ты оставаться жить, придурок. Это место для тебя не годится. Я чувствовать, как в воздухе витать несчастье. Может быть, именно здесь твоя удача покидать тебя. — Кок тихо хихикнул, почти детский смех повис в темноте.

— Нут, — Крикет показала на кока пальцем, — мне надоело твое дерьмо.

С берега донесся пронзительный крик, за ним людской гам.

Все трое повернулись в сторону деревни, которая сейчас, в начале ночи, просматривалась как смешение огня и дыма костров.

— Они начали, — спокойно сказала Крикет, пряча лицо в тени. — Я не хочу слышать то, что там происходит. Запустите двигатели, мистер Нгуен. На рассвете мы вернемся обратно.

Кок, помешкав в нерешительности, пожал плечами и взялся за рукоятки управления. Вскоре послышался успокаивающий гул работающих двигателей. Крикет отвела корабль примерно на милю к середине озера. Заглушив моторы, она бросила якорь в темную воду, но дна он не достиг: озеро Цуванга — одно из глубочайших в мире. Якорь повис в холодной пучине, словно в космосе. «Ужас» дал крен на правый борт, что было заметно на черном фоне горы Мосумбава.

— Нам придется не спать всю ночь, чтобы «Ужас» не снесло на камни, — отреагировала на это Крикет. — Впрочем, я и не собиралась спать, а ты?

— Нет, — ответил Уилсон.

— А я собирался, — сообщил кок и исчез в трюме. Автоматическая лебедка вернула якорь в исходное положение, и «Ужас» лег в дрейф до утра. Огни не зажигались. Было лишь беспорядочное мигание звезд и легкое мерцание приборов.

Крикет расстегнула кофточку и сняла шорты. Она стояла голая в свете звезд, но ее тело фосфоресцировало еще и само по себе.

— У нас рабочий медовый месяц, — напомнила она.

— Да, — подтвердил Уилсон.

— Тогда займись со мной любовью, — сказала Крикет, понизив голос на октаву. Она села на скамью и расставила ноги. — Надеюсь, мы будем говорить это друг другу через пять и через десять лет. Представь, что мы находимся в увеселительном круизе, например по Женевскому озеру. Нет, лучше по озеру Комо. Сейчас прекрасная летняя ночь, наши дети спят внизу, я твоя жена и я люблю тебя, а ты любишь меня…

— Заткнись, — велел Уилсон, подошел к ней и встал на колени.

14

В середине следующего дня к «Ужасу», разрезая гладь воды, подошли два моторных скифа.

Шесть солдат ПФБ в рабочей униформе поднялись на борт. Уилсон заметил на них ожерелья из сухофруктов. Приглядевшись, он понял, что ошибся, это были не сухофрукты, а сморщенные человеческие уши. Лбы украшали связки из человеческих зубов и костей пальцев. Один из солдат подал несколько команд на языке бупу и показал в сторону берега. Остальные разбрелись по палубе, от них веяло опасностью, как от людей, которым все осточертело.

— Что происходит? — спросил Уилсон с невольной дрожью в голосе.

— Спокойно, — ответила Крикет. — Нам предстоит участвовать в своеобразной церемонии. Она символизирует подписание контракта между покупателем и продавцом. Должна предупредить тебя: это отвратительно. Не делай никаких глупостей и сдерживай тошноту. У Уилсона похолодел затылок:

— Шутить изволишь?

— Отнюдь.

Уилсон закрепил на поясе револьвер и штык и сел в ведущий скиф. Подойдя к деревне, Уилсон почувствовал запах крови. Попутчики не проронили ни слова. В воздухе висел красноватый дымок, вкусно пахло жареным мясом. Посреди улицы желтая собака грызла длинную кость. Миновав дом из гофрированной жести, они прошли по узкой тропе между клеток, сделанных из необработанного дерева. Уилсон был вынужден взглянуть на клетки дважды, чтобы убедиться: зрение его не обманывает. В клетках — плечо к плечу, спина к спине — стояли люди. Мужчины и женщины ростом не более четырех футов во все глаза смотрели на солдат, некоторые протягивали руки, и воздух дрожал от укоризненно-печальных пощелкиваний.