Клевые - Эльмира Нетесова

— Спасибо, бабуль, — тихо проговорила Фроська, задумавшись о чем-то своем.

Она еще долго сидела у окна, отвернувшись, молча. Вытирала со щек стыдые слезы. То ли Арину жалела, то ли себя…

Перед Пасхой Фроська вместе с бабкой истопили баньку.

— Вот и попарюсь напослед! Потри мне спину хорошенько. Вдругорядь не доведется. А и на что лишняя морока? Вот так и положишь меня. Черный сарафан надень, да голубую кофту, какую я сама вышила. Платок кашемировый не надо. Простым подвяжешь. И новые обувки без нужды. Мои старые, что любила, сандали, их надень. Иначе выкинешь или сожгешь…

— Бабуль! Зачем пустое городишь? Нам жить надо! Я с тобой останусь. Уже порешила. Ни на шаг с деревни!

— Вот дуреха! Да разве можешь кончину не допустить? Иль она тебя спросится? — рассмеялась бабка тихо. — Мне смертушка — подруга закадычная! Ее сгонять не след! Давно ожидаю! Чую! За порогом стоит. Уйдем мы с ей об руку, навовсе! Как полагается! Она дороженьку укажет верную. К самому Господу нашему! Там, в грехах покаявшись, вымолю дозволенья на встречу с сродственниками. Может, навовсе оставит с ними Всевышний?

— Баб? А я как? Меня на кого кидаешь, ведь неразумная покуда? Не взросла! Нешто не жаль вовсе? — обиделась Фроська и, громко засопев, отодвинулась.

— Ох, Фрося моя, бедолага горькая! Да оно кажному свое времечко отведено на земле! Нету вечных! Жаль мне тебя или нет, одному Богу ведомо! Но… приходит мой час! Ты не сетуй! Ить к Отцу Небесному ухожу! Зачем удержать хочешь? Нынче я всем без надобности. И ты уже взросла! Что умишка маловато, так это мне не поправить. Так Бог отмерял тебе. Видать, большего не стребуется. И не сетуй. А когда помру, не реви по мне! Воспрещаю! Светло проводи, помолясь за меня! На погосте долго не сиди. Не держи мою душу на цепи. Не вой вслед! Ибо не смерти я боюсь. А твово завтра! Нешто появишься перед Богом вся в грехах, что барбос в блохах?

— Я без тебя пропаду! Не помирай! — хлюпала баба носом.

— Нынче не отойду! Я еще услышу звон колоколов, какие споют "Христос Воскресе!" В такой день не умирают!

— Тебе вовсе нельзя помирать!

— Когда отзвонят колокола церкви заутреннюю, а деревенский люд, выйдя к освященным куличам, заспешит к разговенью, вот тогда и я тебя встречу! А теперь не валяйся, собирайся на всенощную! Тебе есть чего просить у Господа! Он увидит и благословит. Ты только отвори Ему душу. Настежь, как окна в доме по весне… — смотрела бабка на сборы внучки, успокоенной обещанием встретить со службы.

Фроська шла в церковь, неся две корзинки с куличами, Пасхой, крашеными яйцами, колбасой, рыбой. Не забыла пакетик соли. Все это нужно было освятить в церкви после заутренней. А уж потом сесть с бабкой за стол, разговеться, порадоваться празднику.

Не только Фроська, весь деревенский люд спешил в церковь с узелками, кошелками, сумками. Мужики и бабы, старики и дети, торопясь друг за дружкой шли, заслышав колокольный звон.

В церкви уже собралось полдеревни, когда Ефросинья, войдя, перекрестилась на образа и встала поближе к бабам. Она усердно молилась, глядя на яркий свет множества свечей.

Слушая молитвы хора, пела в лад, не замечая, как бегут слезы по лицу.

— Господи, прости и меня, грешную! — просила баба, вымаливая здоровья бабке, прося себе вразумления.

— Господи, помилуй! — запел хор и вся деревня поддержала молитву.

— Отче наш! Сущий на небесах! Да святится имя Твое! — повторяла Фроська вслед за священниками. Ей было хорошо и легко, словно за порогом церкви оставила все заботы и беды, все прошлые неприятности и тревоги о будущем. Ей показалось, что сам Господь улыбается, глядя на нее, а значит, простил, отпустил грехи.

— Помоги мне, Боже! Подари жизнь достойную! Чтоб, не стыдясь себя, идти судьбою, указанной Тобой! — просила баба. Она молилась до утра, не передохнув, не присев на лавочке у церкви.

Дождавшись освящения принесенного и благословения священника, ушла, лишь когда служба закончилась.

Христосовалась с селянами, одаривая пряниками, конфетами, получая взамен крашеные яйца, куличи.

— Прости меня, Ефросинья! Ради Христа! — подошел муж Мотьки.

И сказал, что после Пасхи придет к ней сам, выкопает колодезь.

Фроська не восприняла всерьез, не поверила человеку, простив случившееся, дала ему крашеное яйцо, поздравила с праздником и свернула к своему дому.

— Бабуль! Христос Воскрес! — шумнула от самого порога и позвала: — Ходи к столу, разговляться станем!

Но в доме было тихо. Ни шороха, ни голоса, ни шагов…

— Бабуль, хватит спать! — поставила корзины Фроська и, ски

нув сапоги, прошла к печке, заглянула на лежанку — там пусто. Баба оглянулась и тут же увидела бабку. Та лежала на лавке спокойная, тихая, едва приметная морщинка прорезала лоб, губы улыбались, глаза были открыты, смотрели в потолок.

— Ну что лежишь? Пошли к столу! — взяла за руку и почувствовала леденящий холод.

— Бабуля! Так как же это? Ведь обещалась дождаться, встретить! — укорила Фроська бабку, все еще не веря в случившееся. Только теперь приметила, что бабка одета так, как велела обрядить себя в последний путь.

— Что ж ты утворила? На кого меня бросила, горемычную?! — взвыла Фроська, упав на колени перед покойной. — Родимая ты моя! Иль я повинна в кончине твоей? Добавила горечь и срам на голову и душу тебе! Как отмолю нынче этот грех? Как очиститься перед тобой, что даже отойти при мне не схотела? Потребовала! Сама отмучилась! А я как теперь жить стану? В стыде пред памятью твоей! На что порешиться нынче, родимая, надоумь! — выла на всю избу, в окна которой уже заглядывали любопытные сельчане.

Осмелев, тихо вошли в дом старухи, перекрестившись, стали тенями за спиной Фроськи, молились, вытирая слезы, за упокой усопшей.

Вскоре изба была полна народа. Во дворе трое мужиков ладили гроб и крест в изголовье. Бабы — соседи, выведя Фроську во двор, предложили свою помощь в подготовке поминок.

Баба, плохо соображая, дала им продукты, деньги на вино и водку, оплатила предстоящую работу могильщиков.

— Побудь на воздухе! Успокойся! Охолонь! Не рви душу! Тем не воротишь. Все смертны! Вона сколько уже ушло! Едино поминки отмечали. Свадеб и родин давно нет! Ты не первая и не последняя! Одно неведомо — кто следующий помрет? — говорили бабы.

— Угомонись! Бабка твоя легко отошла. Без мук, без горя! Не с голоду иль с холоду — от старости! В своем доме, при тебе. И схоронена, и помянута, и отпета будет. Легко ей станет на небесах! Я б помечтал так отойти. Да не выйдет. Один в свете, как шиш, остался. Некому даже поплакать. А и тебе уже обсохнуть пора. Будет дудеть на всю губерню! Дай бабку в гроб уложить! Взавтра схороним. Нельзя доле держать в избе. Не то сама свихнешься! — увел Фроську от бабки сухонький дедок.

После похорон и поминок Фроська осталась совсем одна в пустой избе. Ее больше никто не ждал, не окликал и не любил. Баба сидела у окна, где еще совсем недавно она разговаривала с бабкой, делилась своими заботами, строила какие-то планы на будущее. Теперь ничего не было нужно. Все опостылело. Все валилось из рук.

Фроська сама себе показалась жалкой козявкой, раздавленной горем.

И вдруг она услышала звон колоколов.

Над деревней, над всей землей звенели малиновые перезвоны Пасхи.

Люди снова шли в церковь, очиститься от грехов, забот и горя. Шли с твердой уверенностью, что даже лютые холода не вечны. И в каждой судьбе наступает новая весна, подаренная Богом. Только нужно верить, не потерять свою мечту и она обязательно сбудется.

Малиновый звон радости плыл над Солнцевкой, стуча в каждый дом, в каждое сердце и душу.

Никто из деревенских не видел, как покидала Фроська свою избу. Как вся в черном, словно смерть, пришла проститься с погостом и, став на колени перед могилой, сказала тихо, но твердо:

— Прости, бабуля! Кажется дошло, что делать надобно! Ухожу в монастырь. Навовсе. Пока не все растеряла и еще есть время. Буду жить в молитвах и покаянии. Стану просить милости у Бога! Может, смилуется, увидит и простит! И ты не серчай. Если помнишь, помолись за меня…

Всю ночь она шла пешком до монастыря. Редкие встречные шарахались от нее в испуге, крестились поспешно. Их она не видела, не замечала.

Когда первые лучи солнца осветили землю, Фрося была далеко от Солнцевки. Она стояла на коленях перед монастырем, прося Бога о милости — дать приют заблудшей душе.

Вскоре перед нею открылась дверь. Она вошла, не оглянувшись, ни о чем не пожалев. Сюда она пришла навсегда…

ГЛАВА 9 КУКУШКА

Райку привели в дом к Серафиме уже под вечер две подружки.

Подвыпившую, пропахшую луком, усадили на стул, потребовав молчания, пригрозив, если отворит пасть, своими руками утопить в канаве. И стали слезно просить за девку, взять в дом на проживание.