Разрыв - Лорен Стефано

- Распорядитель Вон просил, чтобы вы пошли со мной – говорит слуга Элли, пока она не ушла.

Есть только одно место в мире, которое осталось для нас, куда мы можем пойти. Я вставляю ключ-карту, и двери лифта открываются, когда мы заходим, я нажимаю на кнопку, которая приведет нас на этаж жен.

В течении часа я сижу в библиотеке и слушаю жуткие вопли Сесилии. Она наконец то нашла то, что искала, чтобы горевать, но всякий раз, когда я стучу в дверь или зову ее, она замолкает и ждет, что я оставлю ее в покое. Я прохаживаюсь по пустым залам, надушенные ладаном. В конце концов, заползаю на мою старую кровать, и закрываю глаза от света ночника на прикроватном столике. Что-то глубоко внутри меня не может дать волю горю. Мне снится Линден, на мокром Гавайском песке, серый, глаза закрыты. Изображение приближается, будто щелкает затвор фотоаппарата. Сто фотографий мальчика без жизни. Со стоном я открываю глаза. Я слышу шорох в дверях, а когда поворачиваюсь, вижу Сесилию в дверях. Она с красным лицом и заламывает руки. Мокрые волосы липнут к щекам, будто медные костлявые пальцы тянут ее назад. Она открывает рот, хочет что-то сказать, но губы дрожат и слезы льются с новой силой.

- Иди сюда – говорю я. Мой голос охрип. Она медленно подходит, и я отдергиваю одеяло, чтобы мы обе могли им укрыться.

После очень долгого времени она говорит «мы все, что осталось». А потом она опять ломается, я прижимаю ее к себе, говоря «я знаю» и «я здесь», потому что если я пойду по той же дороге, не будет никого, кто утешит нас. Есть темное место, которое зовет меня, но я пока не пойду туда. Я знаю, что могу не вернуться оттуда. В конце концов, она исчерпывает себя и впадает в такой чуткий сон, что я бужу ее своим дыханием. Глубокая ночь. Нет никого, кто включил бы свет в зале. Никто не принес нам ужин. Никто не держит нас в ловушке в этой комнате, и кажется невозможным, что я, когда-то сама хотела этого. Я просыпаюсь от того что Сесилия спит на моей половине кровати прижавшись спиной. Ее дыхание, такое же тяжелое, как дождь, что идет снаружи. Она вплетает пальцы в мои волосы. Она думает, что я сплю, и не хочет разбудить меня. Ей всего лишь нужно касаться моих волос, заплетать и расплетать маленькие косы, чтобы перестали трястись руки. Ей только не хочется оставаться одной. И я спокойна, потому что мне, это тоже нужно. В прошлом году я лежала в этой постели в полудреме, когда Линден забрался ко мне и лег рядом. Он был теплый, от него пахло алкоголем и шоколадными эклерами, которые мы привезли с собой домой. Тогда он просил меня не оставлять его. Я думала, что у меня все получилось. Я бы сбежала. Я прошла все сценарии, которые могла придумать. Но я никогда не думала, что это он оставит меня. Я никогда не думала, что без него может быть так больно. Я сжимаюсь. С прерывистым рыданием я с удивлением слышу его имя из своих уст. Сесилия тоже плачет. Мы издаем ужасные звуки, как эхо друг друга. Я не знаю, как долго это продолжается, пока она не слезает с кровати. В ванной включается свет, но она закрывает дверь, оставляя только полоску света. Вода льется в течении долгого времени. Я слышу ее рыдания, периодически прерываемые кашлем и высмаркиванием. Она открывает дверь несколько минут спустя. С ее волос и рук капает вода.

- Расскажи мне про близнецов – просит она.

- Что?

- Ты и твой брат – говорит она – Когда умерли твои родители, что ты сделала? Как ты попала в это место? Расскажи мне. Расскажи мне, потому что это чувство убивает меня.

В прошлый раз я рассказала ей о близнецах, но она предала мое доверие. Но она была такой несколько месяцев назад, Вон легко ей манипулировал, обещая, что мы будем одной большой дружной семьей. Теперь она стала мудрее.

- Это чувство не убьет тебя – говорю я – Близнецы думали точно так же, как и ты, но оба все еще живы.

- Как?

Я иду к ней и хочу снова уложить ее в постель, но она говорит, что ей нужен воздух и ведет меня в коридор, а затем в лифт. Мы проходим по лабиринту коридоров, через кухню. Выходим в сад с розами. Мне кажется, она хотела здесь что-то найти, но этого нет.

- Я не могу дышать – говорит она, вцепившись в перила нашей свадебной беседки. Ее слова очень быстрые и четкие.

Я стою рядом с ней с сочувствием и чувством вины, вспоминая тот день, когда думала, что этот требовательный ребенок, в виде невесты, не способен на чувства.

- Ты дышишь – говорю я ей. Она качает головой. – Я знаю, что ты чувствуешь.

- Нет, ты не знаешь.

Она скользит по перилам, пока ее голова не ложится на поручень. Ее спину разрывает от частого дыхания. Все вокруг нас пахнет влажной весной, все еще мокрой от недавнего дождя. Она говорит шепотом:

- Ты не знаешь.

Я не прикасаюсь к ней. Я сожалею о потере. Возможно единственная вещь, которая может быть хуже того, что она испытывает - это заново все пережить, посмотреть со стороны, все эти ужасные этапы, как хор, который должен быть спет. Пройдет какое-то время, прежде чем она поймет, что ее легкие, сердце и кровь, будут продолжать работать. Ничто их не остановит. Нет ощущения, что человечество исчезнет, иначе вирус вряд ли был бы нашей самой большой угрозой. Я сижу на мокрой ступеньке и жду ее, пытаюсь держать себя в руках. Меня трясет от собственных вздохов, голова плывет. Я пытаюсь найти созвездия, только сегодня они не имеют смысла. Я не могу вспомнить, что они означают. На короткое время все кажется еще нереальней. У меня возникает мысль о том, что будет утром. Я заправлю постель, а потом, что? Когда Сесилия садится рядом со мной, мы тихо сидим, прижимаясь к друг дружке, и я рассказываю ей заключительную часть истории о близнецах. Про того, чье горе заставило сжечь полстраны. И про ту, которая нашла способ любить своего похитителя.

Глава 26

В библиотеке самый лучший вид на апельсиновую рощу. Серое утро, как фотография в сером мире, где всегда идет дождь. Сесилия и я стоим у окна, и наблюдаем, как Вон капает могилу для своего сына.

- Апельсиновая роща, хорошее место – говорит Сесилия и ее голос срывается. – Роуз встретит его там.

Много смертей произошло в этом доме, но не одно тело не было похоронено. Линден как-то сказал мне, что его отец рассказывал ему, что вирус может быть губительным для почвы, и я не совсем верила в это. Думаю, тела пошли Вону для экспериментов. Но после двадцати лет работы, чтобы спасти его, Вон наконец позволил Линдену обрести покой. Линден завернутый в белую простыню на каталке, и по каким-то причинам, я не могу избавиться от беспокойства, что он будет пропитан этим моросящим дождем. Могила неглубокая, но и этого вполне достаточно. В ней достаточно места для роста корней и для растений, которые вырастут над ней. Когда Вон поднимает тело на каталке, Сесилия хватает меня за рубашку обеими руками. Мои мышцы напряжены. Вон становится на колени у могилы, и сначала мне кажется, он собирается положить своего сына в могилу и покончить с этим, но потом он отодвигает простыню с его лица. Мой разум немеет. Это Линден и не совсем Линден. Он обнимает своего сына, крепко прижимая. Сесилия отворачивается, пряча лицо в моей рубашке, но потом передумывает, и мы смотрим вместе. Мы должны. Он принадлежал нам, мы должны. Он снова накрывает его простыней, опускает в могилу и земля накрывает его тело. Мое сердце похоронено вместе с ним. Много всего произошло, пока я была с Линденом. Много лжи и просто разговоров, что он шептал в темноте моей спальни. Был смех, гнев и просто болтовня ни о чем, а иногда и правда. Но сейчас больше нет слов. Просто шум дождя за окном. Сесилия отворачивается от окна и проводит пальцами по столу, где мы втроем часто пили чай. Я слышу, как она тихо плачет, когда выходит из комнаты.