Окись серебра - Виктория Александрова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот день она не нашла ничего, что могло бы ей помочь. Поэтому в свою комнату вернулась расстроенной, злой, перепуганной и безумно уставшей. Натали уже спала в своём углу, и Кристина разделась сама и без сил рухнула в кровать, не удосужившись даже поднять одеяло.
Но, несмотря на дикую, всепоглощающую усталость, сна не было ни в одном глазу. Слишком уж прочно засел в её сердце страх. Вдруг она не успеет? Или ничего не получится? Или одна из книг отчётливо сообщит ей, что выхода нет и быть Генриху котом до конца дней?
Кристина ворочалась, пытаясь избавиться от этих невесёлых мыслей. Выражение «утро вечера мудренее» её ни капли не успокаивало. Утром наверняка станет только хуже, беспокойнее и страшнее.
Дверь слабо скрипнула, но Кристина не обратила на это внимания. Сквозняки, наверное, или ей вообще показалось… Но когда со стороны выхода раздалось какое-то неуверенное, будто вопросительное «мяу», она поняла, что не показалось. Это Генрих спрашивал разрешения войти.
Кристина присела на край кровати и негромко рассмеялась.
— Ты всё-таки сбежал от Штольца? — прошептала она и встревоженно глянула на Натали — та спала. — Неудивительно… Ладно, иди сюда.
Она услышала, как кот мягко застучал лапками по полу, а потом прыгнул прямо ей на колени. Стало отчего-то неловко — на ней-то была одна ночная сорочка… Впрочем, Генрих уже видел её и в сорочке, и без неё.
— Я обязательно что-нибудь придумаю, обещаю, — улыбнулась Кристина, откинувшись на подушку. Генрих устроился рядом, свернувшись в клубочек, и замурчал. — А пока спокойной ночи.
И она чмокнула его в мокрый холодный нос.
* * *
С горем пополам разлепив глаза часов в семь пополуночи, Кристина решила, что всё произошедшее вчера было просто сном. Однако слишком уж ярки и свежи были впечатления от этого сна… Да и несколько небольших клочков чёрной кошачьей шерсти на подушке тоже доказывали обратное.
Кристина измождённо вздохнула и села. Значит, не сон.
К слову, а куда пропал Генрих?
Было бы, конечно, очень хорошо, если бы всё произошло как в сказке: чтобы заклинание спало после полуночи, и она, уснув с котом, проснулась с человеком. Но это, пожалуй, было бы слишком просто.
Ей думалось, что он не стал бы от неё отходить — в таком положении разгуливать по замку одному ему было опасно. Служанки, особенно кухонные, котов не жаловали: зверюги вечно норовили что-нибудь стырить со столов, например, кусок мяса или рыбью голову. Те коты, что прижились в замке, тоже вряд ли потерпят конкурента… А при мысли о том, что он может случайно забрести на псарню, и вовсе стало жутко. Генрих, конечно, неплохо знал Эори, но сейчас, превратившись в кота и взглянув на внезапно ставший огромным мир новыми глазами, он легко мог заблудиться здесь…
Кристина вскочила с кровати, быстро набросила халат и побежала к двери.
В проёме она столкнулась с Натали: на служанке был белый чистый фартук, такого же цвета чепчик, а в руках она держала тряпку для пыли — видимо, решила сделать уборку.
— А где кот? — забыв пожелать Натали доброго утра, встревоженно спросила Кристина.
— Я его выгнала, — пожала плечами та. В глазах блеснуло удивление — видимо, она не рассчитывала, что леди Коллинз так рано встанет. — А то ещё блох напустит.
С этими словами она осторожно протиснулась в комнату, увидела, что постель Кристины находится в полном хаосе, со вздохом положила тряпку на стол и принялась заправлять кровать.
Кристина же рассмеялась — сначала тихо, стараясь сдерживать себя, а потом всё громче и громче. Ситуация, и без того донельзя нелепая и до слёз смешная, стала ещё более странной.
Натали взглянула на неё, мягко говоря, поражённо, застыв с подушкой в руках. Кристине стало ещё смешнее. На то, чтобы справиться со смехом, ушло минут пять, и всё это время до смерти удивлённая бедная служанка не сводила с госпожи изумлённого взгляда.
Потом Кристина наконец взяла себя в руки и всё рассказала. Натали продолжала смотреть на неё всё теми же огромными глазами, постепенно бледнея. А когда Кристина закончила, она молча рухнула на край кровати, всё так же не выпуская из рук подушку.
— Это что же получается… — пролепетала она, сверля взглядом стену. — Я… его милость… тряпкой…
— Думаю, он не в обиде, — усмехнулась Кристина. — Сейчас главное — найти его… Ты не видела, куда он убежал?
— Нет, — покачала головой Натали.
— Ладно, помоги мне одеться, и я его поищу.
Вспоминая вчерашний холод в библиотеке, Кристина выбрала серое шерстяное платье с глухим воротником и даже прихватила шаль. Вообще она не знала, за что ей взяться для начала. Найти Генриха или поручить это сделать Штольцу, а самой продолжить поиск заклинаний? Господи, как же всё сложно… Как же всё невероятно сложно…
Штольц, лёгок на помине, уже мялся у дверей библиотеки. Он и так каждый день выделывался с одеждой как мог, а сегодня вообще вырядился будто на праздник: длинный фиолетовый камзол с золотыми пуговицами, сиреневая, вышитая золотистыми нитками рубашка и бледно-лиловый шейный платок с кружевом. Пряжки на ботинках сияли ярче факелов и свечей, равно как и улыбка Хельмута.
Кристина взглянула на него вопросительно, но Штольц не обратил внимания и спросил радостно-взволнованным тоном:
— Ты же помнишь, что сегодня приезжает С… баронесса Даррендорф?
Тогда леди Коллинз поняла, к чему весь этот балаган с одеждой.
Она, конечно, помнила… Точнее, так, мимоходом вспоминала, ибо все мысли были заняты котом, книгами и заклинаниями. Кристина была уверена, что Софию смогут достойно встретить и без неё… Да хотя бы тот же Хельмут. Девушка наверняка будет только рада.
— Да, помню, — кивнула она, отпирая двери в библиотеку. — Ты Генриха не видел? Ночью он ко мне прибежал, но утром я его не обнаружила. — Кристина решила не рассказывать о невольной оплошности Натали, да и не до весёлых историй сейчас.
— Ночью прибегал? Так и знал, что вы спите, — буркнул Штольц, видимо, надеясь, что его не услышат. — Нет, не видел. Поискать, пока София не приехала?
— Уж пожалуйста. У меня и так времени кот наплакал.
Хельмут отчего-то рассмеялся, а Кристина из-за беспокойства, сжимавшего сердце, не сразу поняла, что сказала.
На самом деле это было не смешно. Страшно даже представить, что чувствовал Генрих, оказавшись в таком состоянии. Во-первых, он лишился дара речи, а это уже, мягко говоря, неприятно. Во-вторых, он стал таким маленьким, хрупким и беззащитным… Ему же одним
