Лидия - Василий Воронков

— Бывает, — вздохнула девушка. — Но потом отпуск — минимум год и гарантия следующего назначения. Ну, и шансы на повышение…

— А вы тоже оператор? — спросил я и тут же поправился, посмотрев девушке в глаза. — Извини, ты…

— Ну, а кто же ещё? — рассмеялась Анна. — Или ты имеешь в виду не пилот ли я? Нет, — она быстро мотнула головой. — Пока ещё не пилот. А ты?

— Я тоже пока ещё… — ответил я.

Я посмотрел в темноту в иллюминаторе. Голова по-прежнему болела, от искусственного света слезились глаза. Я попытался представить себе — каково это, провести чуть ли не год в космосе — на выброшенных в темноту орбиты станциях, на летящих с чудовищным ускорением кораблях.

Девушка, высокая и худая, выглядела как космическая странница, которая выросла в невесомости и ни разу в жизни не вела ничего, кроме энергетического молока. Она сидела рядом, виновато улыбаясь, и потирала свои тонкие голые руки, словно зябла от холода.

— А ты куда потом? — спросила она.

— На Землю, — сказал я. — А вот потом — не знаю. Гарантии следующего назначения у меня нет, пока всё складывается неплохо, но… Наверное, придётся какое-то время снова торчать на Земле.

— Торчать на Земле? — удивилась девушка. — А я только и думаю о том, как бы вернуться. Что ты так? Или…

Она не договорила.

— Ну, — вздохнул я, — мне особо не к кому возвращаться. Хотя… На Земле я только и жду, когда же начнётся следующий полет, а когда лечу…

— Ждёшь, когда вернёшься на Землю? — рассмеялась девушка.

— Не совсем, — сказал я. — Просто, по большому счёту… не такая уж во всём этом большая разница — на Земле ты или летишь. Ведь и там, и там… Ну, ты понимаешь.

— Не понимаю, — покачала головой девушка.

— Ладно, — я махнул рукой. — Не буду тебя грузить… В общем, у меня всё замечательно — короткие полёты, стабильная карьера. Всё, о чём только можно мечтать.

Девушка вновь как-то виновато улыбнулась и потупила взгляд.

— А у меня есть бутылка скотча в отсеке, — сказала она.

— Что? — От удивления я даже привстал. — Скотч? Откуда?

— Ну, — сказала она, игриво сощурив глаза, — у тех, кто отправляется в дальнее плавание есть свои преимущества… Любишь скотч?

Её личная комнатка на станции была точно такой же, как и у меня — узкое, похожее на кладовую помещение с маленьким круглым иллюминатором и сводящим с ума светом, лившемся с потолка, который нельзя было полностью отключить самому — лишь приглушить с помощью сенсорной панели у двери.

На стене, вокруг тёмного глазка иллюминатора, висели стереоскопические снимки.

Земля. Старинные города с узкими улочками и вымощенными истёртым булыжником дороги, крепости на взгорьях, небо ванильного цвета, утренняя дымка над рекой. Почти на всех фотографиях была Анна, хотя я даже не смог узнать её с первого взгляда — волосы её стереоскопическая копия всегда закалывала в пучок, лицо выглядело полнее и руки не казались такими тонкими. На некоторых снимках она позировала одна, улыбаясь невидимому фотографу, но на большинстве была вместе с кем-то — с другими девушками примерно её лет, с мужчинами.

Я не стал ни о чём спрашивать.

— Должна тебе признаться, — сказала Анна, когда мы только зашли в её отсек, — что никакой бутылки скотча у меня нет.

— Я догадывался, — сказал я.

— Но всё-таки пошёл? — хитро улыбнулась она. — Почему?

— На самом деле… — Я подошёл к ней совсем близко; она взволнованно вздохнула, и её щёки слегка порозовели. — На самом деле я не очень-то люблю скотч.

— Я тоже.

Она коснулась нашивки с гербом Земли на моей груди, потом медленно провела рукой по моему правому плечу. Она часто дышала; взгляд у неё затуманился, как у пьяной.

— Я тебе нравлюсь? — спросила она.

— Нравишься, — сказал я.

Она улыбнулась — медленно и мягко, улыбка несколько секунд таяла на её лице, — а потом губы её приоткрылись, она судорожно вздохнула и обняла меня за шею. Её руки были нежными и холодными. Я притянул её к себе.

Она вся дрожала.

— А ты… — пробормотал я. — А я…

Я поцеловал её — медленно и нежно, — и она тут же ответила на мой поцелуй. Её язык скользнул по моим губам и оказался у меня во рту — горячий, с лёгким привкусом энергетического мыла. Я стиснул её так сильно, что она застонала, и сжал рукой её грудь.

Она быстро скинула комбинезон, а я сломал на своём молнию, выдираясь из него, как из смирительной рубашки.

Мы легли на койку — узкую и жёсткую, как в больничной палате. Я никак не мог снять с неё лифчик — эластичный и плотный, из телесного цвета ткани, — и она стянула его через голову.

Вскоре на нас уже не осталось одежды. Она лежала подо мной, обхватив меня за шею и нетерпеливо ёрзая, вздрагивая на кровати, прижимаясь ко мне.

Но… ничего не было.

Тогда она залезла верхом и принялась тереться об меня, тяжело вздыхая и постанывая, но это не помогало.

Я хотел её, но ничего не мог с собой поделать.

Вскоре она сдалась, и мы просто легли рядом на кровати.

— Извини, — сказал я. — У меня… раньше ничего такого не было. Просто… вся эта невесомость, полёты…

— Я понимаю, — сказала она, повернувшись ко мне. — Правда. Тебе не за что извиняться…

— Нет, всё-таки… — сказал я. — Понимаешь, Лида, я…

— Лида?

Девушка приподнялась на одной руке и, улыбнувшись, произнесла…

28

— Таис! Таис, ты слышишь меня?

Яркий свет странным образом пробудил меня и вернул мне сил.

Я поднялся с кровати.

Меня немного качало, ноги дрожали от слабости, но я всё равно сделал несколько шагов — по обжигающе-холодному металлическому полу — и остановился напротив двери.

На меня смотрел красный глазок панорамной камеры.

— Таис, — сказал я и усмехнулся, — мне кажется, у меня осталось совсем немного времени. Что ты там говорила? Я перезагружаюсь, как компьютер?

Я вдруг рассмеялся.

— Не знаю, слышишь ли ты меня, — сказал я, — не знаю, есть ли ты там вообще, но… мне кажется, дело не в этом. Не в том, о чём ты говорила. Мне кажется, я просто…

Свет в комнате замерцал с раздражающим высокочастотным треском, а под потолком что-то бухнуло, как будто звуковая волна на огромной скорости разорвала застоявшийся воздух.

— Таис! — закричал я. — Что здесь происходит, Таис?

Но мне никто не отвечал.

27

Она была болезнью, поразившей моё сознание и тело. Она исчезла, растворившись в бездне нейросети, оставив после себя пустоту, которую я чувствовал каждое мгновение своей жизни. Без неё всё стало тюрьмой — пыльная квартира матери, где ещё чувствовался запах эклеров и крепко заваренного чая, орбитальные станции с обжигающим светом лазерных ламп, тесные, как одиночные камеры, корабли, летящие с ускорением, от которого перехватывало дыхание и ломило кости.

С Анной я больше не встречался.

Под конец моего пребывания на марсианской станции к бесцельным шатаниям по коридору и орбитальному восходу в иллюминаторе добавилось ещё одно развлечение.

Я обнаружил, что на любом терминале можно получить подробную информацию обо всех запланированных гражданских рейсах. Моего доступа обычно хватало, и я любил, наглотавшись тошнотворной суспензии, просматривать списки экипажей, надеясь увидеть кого-нибудь из бывших сокурсников. Информация обновлялась с задержкой, не чаще одного раза в день, и случалось так, что после синхронизации с центральным сервером на Земле целые корабли пропадали из расписаний, корректировалось время, втискивались в список экипажей новые, ничего не значащие имена.

Одно имя я, впрочем, узнал — и долго обновлял страницу с экипажем, всерьёз решив, что у меня начались галлюцинации.

Лида!

Оператор четвёртого разряда.

Такую же должность занимал на Сфенеле и я. Это могла быть её полная тёзка, что, несмотря на редкое имя, было не так уж невероятно, однако я не мог заставить себя поверить в подобное совпадение.

Это была она.

Лиду приписали к кораблю, который курсировал между Землёй, Марсом и Европой — как и Фиест Анны.

Её корабль назывался Атрей.

Она была уже в пути и летела на Марс, но Атрей заходил на марсианскую орбиту только спустя неделю после моего отлёта. По сравнению с прошедшими годами и миллионами миль, разделяющими планеты, эта неделя представлялась мне такой ничтожной — как одно мгновение, единый вздох, из-за которого нам не суждено было встретиться вновь.

На Землю она возвращалась только полгода спустя.

В тот день я не мог уснуть, и всю ночь — фальшивую, рассчитанную по земным часам — ходил кругами по станции против её движения, точно пытался повернуть время вспять. Как она оказалась на корабле? Вернулась на технологический? Использовать связь на станции допускалось лишь в экстренных случаях, а коммуникатор на корабле открывал канал только с центром управления, и я не мог даже написать ей до своего возвращения домой.