Дневник смертницы. Хадижа - Марина Ахмедова

— Чё ты ломаешься? — говорили они ему. — Крутым станешь, в политику пойдешь. Короче, за слова отвечаем, все на районе тебя бояться будут.

Фунтик улыбался, как будто ему неудобно было братьям отказывать. Не знаю, каким амбалом надо быть, чтобы от Гасановых уйти.

— Ты нам еще спасибо скажешь, — сказал один из братьев. — Другие сами стараются себе ломать, у них не получается. Мы тебе сейчас грамотно сломаем одно ухо.

Гасановы делали Фунтику сзади подсечки, толкали друг друга плечами, как будто силой мерились, и хохотали как больные. Мы с тетей недавно смотрели «В мире животных» по телевизору. Там обезьян показывали, они точно так же толкались и укали. Клянусь, если братьев Гасановых в зоопарк посадить, никто в жизни не догадается, что они, не обезьяны.

Один из братьев вывел Фунтика в коридор и с той стороны прижал головой к косяку двери. Фунтик весь побледнел, просил:

— Не надо… не надо, да…

— Эй, братья Гавс, — подошла к ним Нинушка. — Оставьте его в покое.

Всегда она не в свое дело нос сует. Еще так расставила ноги, как будто самая крутая. Зачем с такими ногами короткую юбку носить?

— Ты как нас назвала? — подошел к ней один из братьев. — Ты за слова свои можешь ответить?

Но все равно видно было, что он не хочет с ней связываться из-за Гамзата. Все знали, что Гамзат — больной и на спор может с десятого этажа прыгнуть.

— Я за все свои слова отвечаю, — хрипло сказала Нинушка.

— Тогда обломись! — Гасанов выбежал в коридор и с силой захлопнул дверь перед Нинушкиным носом.

Фунтик закричал на весь университет. Когда дверь открылась, он лежал на полу, у него из уха текла кровь.

— Больные, что ли! — заорала Джамиля и схватилась за живот.

Еще никому не было видно, что она беременна, но она уже чуть что хваталась за живот.

— Орангутанги! — сказала братьям Нинушка и гордо пошла на свое место.

После этого случая Фунтик две недели не ходил на занятия. Потом пришел со сломанным ухом. Я понимаю, когда уши сломаны у таких, как братья Гасановы или Гамзат, но на Фунтике это ухо не смотрелось — будто его взяли от другого человека и пришили к его голове. Все равно никто бы в жизни не поверил, что Фунтик — борец.

В этот раз они подошли к Мадине на перемене и поднесли к ее лицу свою трубку.

— Фу, убери, да! — крикнула сначала она, а потом замолчала и стала смотреть.

Братья Гасановы в это время толкали друг друга и смеялись. Через минуту примерно Мадина вскочила и побежала докладывать Джамиле с Раисой. «А-а-а! А-а-а!» — каркали те. Возле них сразу собралась толпа. Все стали поворачиваться в сторону Гаджиевой. Она сидела красная. Рядом ее шуба лежала.

Оказалось, у них на трубке было грязное видео с Гаджиевой. Потом его все посмотрели. Я тоже своими глазами его видела. Она сидела в машине, там было темно, но все равно видно, что это она. И какой-то парень, лица которого не было видно, говорил: «Давай, да, давай… Чё ты боишься? Я же сказал, женюсь я на тебе. За свои слова отвечаю». А Гаджиева, она еще в шубе тогда была, убирала его руки и говорила: «Не надо… Не надо…» Но что-то я не заметила, чтобы она сильно сопротивлялась. Он ее еще уговаривал: «Чё ты? Если у тебя никого не было, тебе боятся нечего. Я же сказал — женюсь». Он стал снимать с нее шубу. Она покраснела как рак. Он снял с нее кофту и лифчик, и она сидела, закрываясь руками, и вообще на него не смотрела. Потом там началось такое, что мне стыдно стало смотреть. Зачем я вообще эту грязь должна смотреть? Но лицо этого парня на видео так и не появилось. А я лицо его хотела увидеть.

Гаджиева легла на стол и плакала, когда братья Гасановы показывали ей трубку. Она не хотела смотреть, но они все равно совали трубку ей в лицо и смеялись. Весь стол был в ее слезах. Мне ее немного жаль стало. Я так и знала, что к другому общение с новенькой не приведет. Раиса с Джамилей смотрели на нее с такими противными улыбками, как будто святые на грешницу. Честно говоря, если бы у Гаджиевой кроме шубы был еще овощной ларек в Москве, не так уж над ней бы и смеялись.

— Если она ему дала, он никогда на ней не женится, — громко сказала Раиса.

— Кто еще это видео посмотрит, тот урод! — громко выкрикнула с заднего ряда Нинушка.

Гаджиева продолжала плакать, она все слышала. Все говорили о ней так, как будто ее здесь не было. На самом деле, так оно и было — ее больше не было, потому что теперь она для всех перестала быть человеком. Вай, нельзя же быть такой дурой.

Мне кажется, тетя начала что-то подозревать. Она сказала, мы ждем важных гостей, и мне надо одеться красиво. Раньше я тоже помогала ей встречать гостей, но она никогда не просила меня одеваться специально для них.

Дядя достал из бара бутылку дорогого коньяка. Тетя внимательно осмотрела все ковры на полу. Задыхаясь, нагнулась и ладонью проверила пыль под кроватями и диванами.

— Я тебе устрою, если хоть одну соринку увижу, — сказала она мне.

Аман, чуть не обиделась я, откуда тут соринки возьмутся, когда я сегодня, как вернулась с занятий, два часа пылесосила? Иногда они с бабушкой так похожи бывают.

— Все должно блестеть, — сказала тетя. — Чтобы придраться ни к чему нельзя было.

Кто к нам будет придираться, удивилась я. Зачем так нервничать из-за каких-то гостей, не короли же они?

Тетя и сама оделась как на свадьбу — в шелковую тигровую блузку и длинную капроновую юбку.

— Иди кольцо надень, — сказала она мне.

С самого начала я догадывалась, зачем приходят эти гости, но прогоняла эту мысль. Я только не могла понять, зачем тетя делает это сейчас, когда мы с Махачом ждем только согласия генерала? Может быть, ей снова кто-то про меня натрепал?

Когда гости — муж и жена — пришли, я еще больше убедилась в своих подозрениях.

— Быстрее, Хадижа, быстрее… — подгоняла тетя, когда я складывала мясо на поднос.

В это время на плите в кастрюле варился хинкал. Может, я забыла крышку приоткрыть, а может, она сама на кастрюлю съехала, но только в тот момент, как эта женщина заходила в кухню, кастрюля зашипела, и из нее на плиту полился бульон.

— Хадижа, ты что делаешь? — зашипела на меня тетя, поднимая крышку.

— У каждой хозяйки хоть один раз хинкал убегает, — засмеялась женщина.

Тетя, как увидела ее, сразу заулыбалась.

— Хадижа у нас хорошая хозяйка, но сегодня волнуется, — сказала она.

Зачем она так врет, спрашивала я. Я, что ли, из-за этой кастрюли должна волноваться?

Женщина смотрела на меня как на халву. Чем больше она смотрела, тем слаще становилось ее лицо.

— Как Маратик? — спросила тетя.

— Через две недели приезжает, — ответила женщина, и они с тетей захихикали. — Дядька ему наконец отпуск дает. Он у дядьки на фирме работает. В Москве жизнь, сама знаешь, какая, все бегут, все спешат, времени ни на что не хватает.

— И не говори, — вздохнула тетя. — Сколько я Русика прошу, хоть один раз в день позвони, чтобы мне спокойно было. Времени, говорит, нет. Что делать? Москва…

— Я тоже говорю, давай приезжай, — снова начала эта женщина. — Жениться пора. Засватать мы без тебя сможем, а свадьбу сыграть — уже не получится.

— Сейчас и без жениха мулла некях делает, — сказала тетя.

Когда они заговорили про свадьбу, у меня отнялись руки, и я уронила на плиту кастрюлю, которую приподняла, чтобы слить из нее бульон. Из кастрюли вылетели брызги и обожгли мне руки.

— Ай! — вскрикнула я.

— Что стало? — как будто заволновалась та женщина и приблизилась ко мне.

Я убрала руки за спину — не надо мне, чтобы она меня трогала. Тетя на меня так посмотрела, что ясно было — когда они уйдут, она меня убьет. Аллах, говорила я про себя, не хочу я замуж за их Маратика! Пусть себе его оставят!

— Хадижа сегодня волнуется, — улыбнулась тетя, протягивая мне дуршлаг.

Она встала спиной к женщине и еще раз так на меня посмотрела, что, клянусь, от одного взгляда можно было умереть.

— Я свекровка хорошая, — стала говорить женщина. — Ты же знаешь, Зухра, наша Заремка как сыр в масле катается. Она когда беременная была, я ей вообще тяжелую работу делать не разрешала — только стирку, уборку на нее оставляла. Готовила сама. Фрукты ей все девять месяцев покупала.

— Знаю я, Эльмира, знаю, мне можешь не рассказывать, — ответила тетя. — И Маратик какой у вас, я что, не знаю? Такой молодой, а уже в банке в Москве работает.

— И симпатичный. — Женщина мне подмигнула.

Аман! Какие они были противные! Что им от меня было надо? Почему меня никто не спрашивал? Пусть бы только спросили, я бы сразу сказала, что не нужен мне их Маратик. Фатима тоже после зимней сессии замуж за своего банкира вышла. Где он теперь? Пожил с ней две недели для приличия и уехал, как будто ему там срочно работать надо. Можно подумать, никто не знает, чем он там занимается. Фатима уже месяц в слезах ходит — думает, у него там другая жена. Стопроцентно так и есть. Он ей даже не звонит. Специально женился на ней, чтобы родственники заткнулись. И никакие картины ее не спасут, хоть сто тысяч картин ее отец нарисует. Как будто никто не знает, какие мужчины подлые бывают! Даже мой дядя и то Надиру обманывает. Потому что наши женщины только пашут и рожают, а русские — только с мужчинами встречаются и за собой ухаживают.