Собрание сочинений в одном томе - Лариса Рубальская

Так для меня прозвучал сигнал SOS, и я тут же разработала план по обнаружению гадины для последующей расправы над ее волосами. Как раз у нас в библиотеке был выходной, и пробил час.

Я разузнала втихаря, чтоб Галка не догадалась о моем плане и меня не остановила, где Василий работает. Было принято решение — идти по следу. Васька этот сколько раз к нам в библиотеку заходил и меня в лицо знал. Так что надо было маскироваться. Я надела какую-то немыслимую соломенную шляпу с красивым цветком на полях — дело было в ноябре, снежок как раз совершал свой первый полет и цветочек мой аленький сразу припорошил. Солома, как вы понимаете, не очень-то грела, и поэтому башка моя мерзла. Но для счастья подруги я была готова на все. На носу моем сидели очки с большими очень темными стеклами. Хорошо, что в тот день на улицах Москвы не была объявлена облава на придурков. Иначе меня забрали бы первой и мой коварный план был бы сорван.

Итак, я пошла по следу. Около здания министерства, в котором работал Василий, был памятник одному великому поэту. Я затаилась за памятником и стала ждать.

Ровно в шесть часов Василий вышел из здания, и я начала действовать. Я кралась за предателем короткими перебежками, искусно заметая след. Я вспомнила все прочитанные детективы и была предельно осторожна. Очки болтались на носу, и я боялась, что они слетят и Васька меня узнает.

Сначала мы ехали две остановки на троллейбусе, потом вошли в метро. Василий был спокоен, шел не оглядываясь. А я шла и негодовала — это надо же, так хладнокровно совершать предательство. Из метро Васька двинулся к пригородной электричке, я за ним. Вагон был почти пустой. Я села неподалеку, отвернулась к окну, прикрылась книжкой и в отражение в стекле стала присматривать за Василием. Минут через двадцать он встал и пошел к выходу, я, конечно, следом. Хорошо, что на платформе был народ, и я кралась незамеченной.

Васька зашел в привокзальный магазинчик, вышел с каким-то тортом в руках и быстрым шагом направился к дому, где, по-видимому, жила гадина. Мы друг за другом поднялись на третий этаж. Я притаилась бесшумной мышью и услышала, что он дверь открывает своим ключом. Мои мысли запрыгали, как шарики пинг-понга над сеткой. Бедная, бедная моя Галка! Вот они какие! Мужики! Никому никогда верить не буду! Я даже заплакала от жгучей обиды за подругу.

Ну, думаю, что ж! Вот ты, гад, и попался! Надо немедленно наказать подлеца.

Я подошла к двери. Голоса были чуть слышны. Целуются сейчас, небось, подумала я. Сейчас вам будет не до поцелуйчиков! Я резко нажала на звонок. Дверь открылась почти сразу. Передо мной стояла ошарашенная Галка и пялилась на мою мокрую соломенную шляпу.

— Ой, Лариска! Откуда ты взялась? И как мой адрес узнала? Ты же у нас никогда не была. Я не приглашала. Думала, далековато к нам добираться. Заходи давай! Вася сегодня как раз пораньше пришел, тортик принес. Чайку попьем, поболтаем…

Вот так я и поняла тогда простую истину — не соваться в чужие дела. Нет, помогать людям надо, но в личную жизнь не вмешиваться.

Кстати, я тогда простудилась и бюллетенила две недели.

А вывод простой. Он же совет: мужчинам верить можно. Но очень осторожно…

Ранняя ночь

А по телеку вы ничего…

Я часто слышу, читаю в газетах, что известные артисты страдают от своей популярности. Бесконечные автографы и просьбы сфотографироваться.

Я, честно признаться, сама тоже не понимаю, зачем мне иногда протягивают клочок бумажки — распишитесь! Конечно, я никогда не отказываюсь, хотя хочется спросить — а куда вы эту бумажку денете?

Но это так, не главное. Вообще-то мне приятно, что узнают, особенно если из этого узнавания потом получаются какие-нибудь истории.

Вот, например.

Пошла я с самого утра, не накрасившись и одетая по-домашнему, в поликлинику — лекарства выписывать. Сижу у кабинета, жду своей очереди, рядом женщина. Смотрит на меня в упор, потом строго спрашивает:

— Вы Рубальская или просто похожи?

Я скромно:

— Да, Рубальская.

Она:

— Да, по телевизору вы ничего, симпатичная. А вообще-то, оказывается, страшная какая!

Или вот такой случай.

Нарядилась я в пух и прах, накрасилась как надо, поймала машину — еду на какую-то тусовку. Водила — молодой парень. Гонит изо всех сил. Я в зеркало на себя посмотрела, осталась видом своим довольна. А водителя попросила:

— Нельзя ли скорость сбавить, я так носиться не люблю?

Он ко мне поворачивается, смотрит, а потом говорит:

— Бабуль, не бэ!

Не боись, дескать, старушка, довезу без проблем.

Вот это я понимаю!

Еще артисты жалуются, что журналисты надоедают — спрашивают, одно и то же, а потом еще всякое вранье прибавляют от себя.

Не скажите, звезды, кто б вас знал, если бы не эти самые журналисты?

Я лично пишущий народ люблю и уважаю. Особенно приятно отвечать на умные вопросы.

Скучно мне не бывало никогда. Грустно — часто

Когда Вы впервые почувствовали желание писать? И что это было?

Желания писать у меня не возникало никогда, и до сих пор не возникает.

Просто случаются минуты необходимости. Это не то чтобы бес в ребро, а скорее, ангел в сердце стучится, как бы говорит — слушай, Лариса! Бросай ты с ней, с посудой! Домоешь завтра! И с голоду без твоих котлет никто не помрет!

Давай, давай к столу, и пиши! Или гонит меня мой ангел по улице — в ритм шагам строчки складываются. И неважно — дождь на улице или солнце, день или вечер.

И вот в такие минуты, когда я чувствую, что мне от ангела не отвертеться, я, следуя его приказу, сижу и пишу, хожу и пишу.

Вы родом из какого детства?

Я родом из детства, в котором были праздники Детской книжки. Такая песенка была —

Наша книга детская,Детская советская,Светлая и честная,Верный друг ребят.Книгу всем понятную,Умную, занятнуюМальчики и девочки —Все читать хотят.

И я хотела и читала, сколько себя помню.

И сама кочевала от героини к героине, то становясь Тимуром, всем помогающим, то Хоттабычем — хитрым фантазером. Ну а потом, конечно, став взрослой — видела себя то Дульсинеей, то Джен Эйр.

А вокруг происходила послевоенная пора, старый московский двор — все друг о друге знают, недокормленные послевоенные мы. Трофейные фильмы смотрели бесплатно, забираясь на покатую крышу бомбоубежища, через забор летнего кинотеатра «Перекоп».

Как-то зимой по нашему переулку шла тетка с авоськой мандаринов. И вдруг через дырочку авоськи один мандарин выпал и покатился по снегу в нашу с подружкой сторону — какое счастье! Подружка подхватила мандарин — ура! А в моем сердце Васёк Трубачев поднял к небу горн и протрубил тревогу. Я выхватила мандарин и побежала догонять тетку — вот, у вас упало! Подружка долго со мной не разговаривала!

Но что я могла поделать с собой, жертвой литературы?

А кто же я сейчас, неужели все мои герои и героини ушли от меня навсегда? Покинули бедную женщину?

Пожалуй, да. Теперь уже не для меня трубит труба тревоги, не я, путая следы, приближаюсь в темноте к тенистой беседке, занавесив лицо вуалью.

Наоборот, может, я чья-нибудь героиня и мои слова кто-то примеряет к своим историям?

Вполне может быть — ведь иногда после концертов подходят ко мне зрители, спрашивают удивленно:

— Откуда вы, Лариса, все обо мне знаете? Ведь эти стихи как раз про мою жизнь!

И я рада, когда слышу это.

А все-таки жаль. Хоть я и бабуль, которая не бэ! То есть я — вполне современная, продвинутая женщина — и с компьютером в ладу, и с Интернетом, на машине уверенно рассекаю Москву. А все равно почему-то грустно. Хотя казалось бы, чего тебе еще надо? Чего-чего, я б сказала, но… забыла…

Что-нибудь в современной жизни еще способно Вас удивить? Обрадовать? Огорчить?

…Я ничего уже не жду,Да ничего и быть не может…

Вряд ли я могу сегодня на что-нибудь удивиться. Все уже было, все знаю. Очень хорошо понимаю — от кого чего ждать.

Почти не ошибаюсь.

Обрадовать?

Да нет, пожалуй. Давно уже выработала для себя принцип — хотеть меньше, чем можешь иметь. И так живу. Кстати, это один из моих главных советов всем — жить умеренно, не распаляя желания до невозможности их исполнения.

А огорчить может многое. Кстати, меня во время моих выступлений часто спрашивают: «А как вы, Лариса, переносите тяжелые минуты?»

Что за вопрос? Переношу как все, то есть плачу, страдаю, жду, когда время успокоит!

И еще мне кажется, что к прошлому я уже не имею никакого отношения.

А будущее не имеет отношения ко мне. Вот так.