Смута - Владислав Бахревский

Замолчал, слеповато вглядываясь в сидевшее боярство, в думных.

– Вот что я скажу, господа! Не срамите себя и роды свои подлой изменой. Я всем даю свободу. Слышите, это не пустое слово, в сердцах сказанное, а мой государев указ. Не желаю вашего позора в веках! С этой самой минуты все вольны идти куда угодно. Кто хочет искать боярство у Вора, торопитесь! Кто хочет бежать от войны и разора в покойные места, если они есть на нашей земле, – торопитесь! Я хочу, чтобы со мной остались верные люди. Я буду сидеть в осаде, как сидел в приход Болотникова. – Снова обвел глазами Думу. – С Богом, господа! Я удалюсь, чтобы не мешать вам сделать выбор.

Шуйский поднялся с трона, но к нему кинулись Мстиславский с Голицыным.

– Остановись, государь!

Послышались возгласы:

– Евангелие принесите! Дайте крест!

И поставили патриарха Гермогена с крестом и Евангелием возле престола русского царя, и прошли всей Думой, целуя крест и целуя Евангелие, и каждый восклицал от сердца свои хранимые слова.

– Умру за тебя, пресветлый царь! – ударил себя в грудь Иван Петрович Шереметев, а брат его Петр Петрович расплакался, как дитя.

Воодушевление Думы разнеслось ветром по Москве, крася лица отвагой, ибо все глядели прямо и не отводили глаз от встречного вопрошающего взора.

А наутро, хуже разлившейся желчи, жалкая, позорная весть. К тушинцу бежали Иван Петрович да Петр Петрович Шереметевы, те, что вчера выставляли перед царем и Богом верность свою, – краса дворянства русского.

В тот же день царь Василий Иванович приказал все войска, стоящие вокруг Москвы, собрать за городскими стенами, не проливать крови своей и своей же, ибо в бесчисленных, в бессмысленных стычках с той и с другой стороны гибли русские.

– Не надеется царь на войско, – сообразили умные.

Государыня Марина Юрьевна утром 16 сентября, радуясь последнему осеннему теплу, ездила с братом Станиславом и с Павлом Тарло в поля… ловить птиц.

В купеческом таборе нашелся некий забавник, который поднес государыне золотую клетку с чижами. Вот государыне и взбрело в голову самой сделаться птицеловом. Измученная гадливым ожиданием встречи с «супругом», она была рада хоть на час отвлечься от безобразия, которое ее окружало. Лгали и подличали все, и все ждали от нее «не очень-то страшной жертвы» – лечь в постель негодяя, у которого под подушкой сразу две короны, для себя и для нее. На ловлю птиц взяли русского мужика из тушинского села.

Небо между пепельными гладкими облаками голубело, трава была зелена, лес зелен. Но на великолепной березе, на самом ее верху, осень свила уже золотое гнездо.

У Марины Юрьевны слезы на глаза навернулись от какого-то нового в ней, от материнского чувства, когда она увидела березку, росшую из корня березы-матери. Одна прядочка на березке была совершенно золотая. Дочка старилась раньше матери.

Тушинский мужичок, покхекав для приличия, спросил у господ панов, каких птиц надобно, и получил ответ:

– Какие прилетят.

Тогда мужичок раскинул сеть на пригорке, швырнув пару горстей зерна в траву.

– Да разве птицы увидят приманку? – удивилась Марина Юрьевна.

– Кто их знает, – сказал мужик, дергая себя за ухо. – Мы всегда приманку сыплем. Надобно-то не чижиков, не клестов, не жаворонков, а воробьи увидят.

Воробьи и впрямь увидели, налетели стаей. Ловец их всех пленил.

– Нет! – сказала Марина Юрьевна. – Этих отпустим. Я сама хочу поймать.

Воробьев отпустили, но эти же самые, покрутясь, посновав вокруг да около, опять сели на опасное, но вкусное место и были пойманы уже царскими ручками.

Птиц посадили в мешок, и Марина Юрьевна, заплатив мужику алтын, отправилась в купеческий табор.

Купцы были все очень молоды и все обрадовались государыне.

Марина Юрьевна чувствовала во взглядах жадное любопытство подданных, но и восторг мужчин. Эти взгляды качнули сердце, будто маятник. Марина Юрьевна иглою воображения позвала из памяти могучие руки Дмитрия Иоанновича, но, к ужасу, ясно и жарко ощутила на себе тяжесть ярославского стрельца. Государыню подвели к фургону почтенного, убеленного сединами купца Варуха.

Варух поклонился и сказал, улыбаясь глазами:

– У Господа Бога нашего – правда, а у нас, иудеев, – стыд на лицах. Именно так и сказано в книге древнего пророка.

Марина Юрьевна взглянула на брата Станислава, она не поняла мудрости.

– Я хочу сказать, ваше величество, – объяснил старый купец, – что если конь государыни не в серебре, а сама она не в золоте, то это позор на головы всего торгового народа.

Он ласковыми жестами пригласил царицу в свой шатер, где показал драгоценные камни, парчу, золотые и серебряные изделия.

– Это же сокровищница! – воскликнула Марина Юрьевна.

– О нет, ваше величество, – возразил Варух. – Это всего лишь лавка. Выберите то, что обрадует сердце. Впрочем, я и по глазам вашего величества прочитал: браслет с каплями изумрудов доставил вашему величеству истинную радость.

– Да, эта работа изумительная, – согласилась Марина Юрьевна. – Камни излучают безупречный свет, но… Я получила от моего супруга столько подобного, мне целого года не хватило бы, чтобы всем налюбоваться… Судьба дала, и судьба взяла. Теперь меня если и захотят ограбить, то взять будет нечего.

– Вы – императрица. К этому великому титулу одинаково приложимы и роскошь и простота, – поклонился Варух и поднес государыне браслет на бархатной подушечке. – Это подарок, ваше величество.

– Не очень ли вы торопитесь, поднося такую дорогую вещь? – спросила Марина Юрьевна, темнея взором. – Пока что мои владения в этой стране умещаются под покровом солдатского шатра.

– Все в руках Божьих, – согласился Варух.

Марина Юрьевна взглядом попросила брата принять подношение.

– Это для грабителей… Для себя я хочу купить нефритовое ожерелье.

Она показала на дешевое ожерелье из вытянутых треугольных пластин темно-зеленого нефрита.

– А расплатиться я хочу птицами. По рукам?!

– По рукам! – рассмеялся Варух.

Марина Юрьевна приняла от Павла Тарло мешок с воробьями и раскрыла перед купцом.

– Получайте!

Птицы порхнули с писком на волю, закрутились по шатру, шарахаясь от людей.

– А это вам на память. – Марина Юрьевна положила в ладонь Варуха золотую монету.

– О государыня! – воскликнул Варух. – Сие золото отныне есть реликвия всего нашего рода.

Марина Юрьевна приблизилась к купцу и спросила его почти шепотом:

– Все говорят, что иудеи – трусливое племя. Но как же так? В этом таборе я вижу одних иудеев. Вы приехали в самое жерло войны.

– Государыня, и смелость и трусость у каждого народа свои. Я не беру в руки арбалета и шпаги, ибо я трус. Но я привез сюда все мое состояние. Я очень храбрый человек, ибо могу потерять за единый час то, что собрано годами, но я, однако, рассчитываю удесятерить свое состояние. Тогда я куплю корабли и снова буду рисковать, отправляя их в просторы океанов. Эти корабли, если только возвратятся, привезут мне товары, которые по редкости своей дороже золота. Отправляя надежду, я надеюсь на свое купеческое счастье.

– Скажите, пан Варух, а что означает подарок, который мне поднесли вчера: золотая заморская клетка с русскими чижами?

– Ваше величество, дозвольте и мне спросить – а что означает плата птицами?

– Шалость.

– Золотая клетка и птицы – не шалость, а скромное желание развлечь ваше величество. Иного скрытого смысла в подарке нет.

– Благодарю вас, пан Варух. Вас и ваш смелый табор.

– Большой разбой они почуяли, вот и слетелись, как воронье, – сказал пан Станислав по дороге в лагерь Сапеги.

Ему не нравилось, что царица жалует вниманием иудеев.

А в лагере был переполох.

– Где же ты? Где же ты?! – отирая с лица пот платком, кинулся к дочери сандомирский воевода. – Государь едет к нам. Узнав о вашем отсутствии, он вынужден двигаться с остановками.

Марина Юрьевна, не отвечая, прошла в свой шатер, приказала фрейлинам найти серое платье, сняла перстни и серьги. И единственно, чем украсила себя, так только что купленным за стаю воробьев нефритовым ожерельем.

Государь соскочил с коня в десяти шагах от шатра Марины Юрьевны и эти десять шагов пробежал, но сразу за пологом переменил и шаг и взор. Осторожно ступая, робея глазами, не смел приблизиться к сидящей на белом костяном стуле супруге.

Вслед за государем вошел один Юрий Мнишек и стал у порога, чтоб никого не пустить в тайну.

– Я пришел, Марина, – сказал Вор, – потому что надо же было прервать затянувшуюся немоту.

Она подняла на него глаза и отвернулась.

– Непохож?!

– Ах, тише, государь! – умоляюще прошептал старый Мнишек.

– Вы тот самый, иначе какой же вы Дмитрий Иоаннович, – сказала Марина Юрьевна.

– Да, я тот самый. – Он сделал шаг, другой, осмелел, приблизился к Марине Юрьевне, взял ее за руку, поцеловал. – Вы – прекрасны.