Огненный рай - Сьюзен Виггз

Он коснулся ее скул, затем потянулся к вырезу платья. Не было сил сдерживать свои чувства, и Бетани горячо прильнула к нему, ощущая его пальцы на своем лице и губах, — где уж тут прислушиваться к внутреннему голосу, подсказывавшему опасность в его улыбке, не столько нежной, сколько мрачной, — а муж продолжал крепко держать за талию, да и собственное желание лишило ее воли: прикосновение чувственных губ, такое легкое, нежное, томительное и сладкое, зажгло глубоко внутри ее огонь страсти, быстро охвативший все тело, совершенно безвольное.

— Эштон, — с дрожью в голосе выдохнула она. Его язык, разжав ее зубы, проник внутрь, зубы покусывали нижнюю губу, ритмичные покачивания бедер, легкое массирование груди и спины откровенно провоцировали ее.

Поддавшись страсти, она продолжала слышать в голове будто тревожный и предостерегающий звон колокольчиков: что-то было не так, любовной игре не хватало чувств, прикосновения казались заученными, бесстрастными и слишком умелыми, а когда Эштон оторвался от ее губ и ей открылись его глаза, в которых притаился холод и поблескивали кристаллики льда, Бетани ужаснулась такой дозированной нежности и контролируемой ярости.

Она с трудом стряхнула с себя оцепенение и смело встретила его взгляд. Он еще продолжал нежно гладить волосы на ее затылке.

— Эштон, пожалуйста. — К своему стыду, она не смогла унять дрожь в голосе.

— Пожалуйста, — насмешливо повторил он. — Что — пожалуйста, дорогая? О чем ты говоришь, Бетани? Пожалуйста, не трогай меня… — Его пальцы коснулись ее пылающей щеки. — Или — пожалуйста, возьми?

Быстрым движением Эштон развязал фартук, расстегнул платье, бросив их на пол, там же очутились рубашка и панталоны. Ей хотелось протестовать, но губы не слушались — предчувствие опасности смешалось с непреодолимым желанием. Подхватив жену на руки, он отнес ее на коврик перед очагом, удерживая ее на своем возбужденном теле.

— Ты так и не ответила, моя любовь, — пробормотал он, лаская языком ее ухо. — Скажи, что ты хочешь меня. — Его руки продолжали ласкать ее тело, горяча плоть, заставляя желать еще сильнее.

— Не буду этого отрицать. Я тяжело переживала нашу взаимную холодность последние недели. До боли хочу тебя.

Его рука нашла ее самое интимное место, от этого прикосновения у нее перехватило дыхание.

— По крайней мере, — произнес он, слегка касаясь ее губ, — хоть в этом ты честна.

Эштон опустил ее на коврик, продолжая ласкать, пока слезы не брызнули из ее глаз, и овладел стремительно и неистово. Страсть получила свое удовлетворение, но смятение чувств не прошло, каждый остался верен своим убеждениям, что превратило их во врагов. И все же Бетани обожала его яростные прикосновения, делавшиеся еще более возбуждающими, — в пылу страсти она совсем забыла о хартии, которую было необходимо срочно унести.

— Эштон… — Чувства переполняли ее. — Эштон, пожалуйста… — Голос ее дрогнул, она не в силах была выразить то, что было в ее сердце. Он отстранился от нее, удовлетворенный физически, но негодующий душевно.

— Повторяешься. Что, пожалуйста? Может быть, хочешь сказать: «Пожалуйста, позволь отнести хартию моим друзьям-тори?»

Вскочив на ноги, он схватил фартук и выхватил документ из кармана — холодная реальность сразу же уничтожила блаженство их любви. Чувствуя себя уязвленной и напуганной, она схватила рубашку и быстро надела ее.

— Кому ты собиралась это отнести? — потребовал он ответа, потрясая перед ней хартией. — Прямо капитану Тэннеру? Так, так, значит, моя жена стала такой же хитрой и коварной, как и ее подруга мисс Примроуз.

Бетани вся похолодела: Эштон исчез в спальне и через несколько мгновений появился полностью одетым, с документом, торчащим из кармана жакета. Нахлобучив шляпу, он двинулся к двери, но был остановлен гневным окриком жены.

— Как ты смеешь! — Она преградила ему дорогу. — Ты еще осуждаешь меня, а что делал сам все эти месяцы?

— Отойди, — мрачно произнес Эштон. — Мне ясно, что нельзя хранить хартию в доме, где находишься ты.

— Ты такой же вор, как и я.

— Нет, есть существенная разница, любовь моя: ты украла у своего мужа, а все эти месяцы так убедительно говорила о необходимости взаимного доверия, что мне, вроде, нечего было опасаться. — Каждое его слово словно ножом пронзало ей сердце. — Но все это оказалось ложью, не так ли? Говоря о доверии, ты собиралась предать меня при первой же возможности.

— Не изображай из себя праведника, Эштон. Боже мой, каждый раз, когда ты выходил из этой двери и отвозил какое-то срочное сообщение или совершал какой-то акт саботажа, то предавал все, что мне дорого. Я — англичанка и верна своей стране так же, как ты своей — этим Независимым Штатам Америки, или как вы их там называете. И все это время от меня никто не услышал ни единого слова: молчала как рыба, когда тебе удалось предупредить фермеров острова Пруденс о предстоящем рейде Уоллеса, ничего не сказала о сожженном корабле «Сарторис», хотя догадывалась, что это сделал один из твоих друзей; даже словом не обмолвилась, точно зная, что твой друг Чэпин Пайпер спалил амбары Брентонов. И моему терпению пришел конец.

Страстность ее тирады привела его в изумление.

— Стало быть, объявляешь нам войну? Каким будет твой следующий шаг, Бетани? Ответишь ударом на удар?

— Не будь смешным, — сердито возразила она. — Но хотя бы подумай об этом. Мне надоело скрывать свои убеждения, и я намерена помогать англичанам сохранять здесь закон и порядок.

— И ты считаешь, — спросил он и подчеркнуто небрежно прислонился к косяку двери, — что мы останемся жить вместе на таких условиях?

Бетани удивленно вскинула голову.

— О чем ты говоришь?

— О том, что не собираюсь больше притворяться — этот брак с самого начала был ошибкой, а со временем превратился в грустную шутку.

— Ты… уезжаешь?

Его смех вызвал у нее острую боль.

— Вся ирония заключается в том, что мне запрещено уезжать — принадлежу твоему отцу, связанный с ним договором, а с тобой — приказом полковника Чейзона. Приходится выбирать одно из двух: сбежать ночью и стать беглым рабом или помогать победить американцам, чтобы твой отец отпустил меня.

Его рассуждения поразили Бетани; несмотря на все попытки понять своего мужа, ей ни разу не пришло в голову, что у него есть собственные мотивы бороться за независимость своей нации.

— Разве ты никогда не задумывалась над этим, Бетани? — Должно быть, его поразила произошедшая в ней смена гнева смущением, и тон его смягчился. — Неужели не представляешь, что будет значить для нас двоих независимость от Англии?