Огненный рай - Сьюзен Виггз

В гавани, словно черные птицы, стояли шесть английских фрегатов, нависая над портом. Бетани надолго запомнит этот момент: лицо Эштона окаменело, в глазах вспыхнул гнев, проклятия сорвались с его губ, когда они поторопились в укрытие пережидать канонаду.

Бетани снова взглянула на мужа — в его глазах все еще не потух гнев.

— Эштон, что вынудило капитана Уоллеса так поступить?

Желваки заиграли на его скулах, как будто он сдерживал поток ругательств.

— Ты можешь поверить, что он голоден?

— Что?

— Только послушай.

Они прошли сквозь небольшую толпу сердитых горожан, окруживших солдат, держащих наготове мушкеты. Капитан Джемс Уоллес, гроза залива Наррагансетт, гневно сверкая глазами на горожан, высокомерно вскинул голову.

— Пятьдесят овец! — громогласно объявил он. — Я требую от города Бристоля пятьдесят овец — Королевский флот нуждается в мясе.

Среди недовольных горожан, одновременно напуганных и непокорных, нашлось несколько фермеров, которые дали слово, что поставят овец для английского флота при условии прекращения обстрелов. Бетани прижалась к Эштону.

— Боже мой, мир сошел с ума. Этот человек обстреливает целый город только потому, что ему нужно мясо.

Эштон пробежал пальцами по мягким золотистым волосам на ее затылке, стараясь успокоить жену.

— Нет ничего страшнее гражданской войны, любовь моя.

Месяцем позже Бетани случайно оказалась еще в одной толпе горожан. Но на этот раз воздух сотрясали не оружейный огонь, а крики радости. «Не совсем подходящее место для маленького ребенка», — нахмурилась она, окидывая взглядом людей, собравшихся у дома, где располагались английские власти: весь Ньюпорт торопился послушать выступление майора Джона Хэнди, стоявшего на побеленной балюстраде здания. Горожане толпились на краю парка в тени вязов и тополей, поглядывая на группу английских солдат, готовых применить силу в случае, если кто-то из них позволит себе нарушение порядка.

Кто-то толкнул Бетани сзади, ребенок протестующе захныкал.

— Эштон. Нам лучше уйти домой.

— Давай я возьму мальчика на руки. — Он взял завернутого в шаль ребенка и улыбнулся ему. Тот сразу ответил такой же радостной улыбкой. — Не хочу, чтобы ты пропустил такой важный момент, малыш.

Взглянув на мужа, Бетани растрогалась: как всегда, когда ребенок оказывался у него на руках, его жесткие красивые черты лица смягчались. Другой на его месте, сомневающийся в своем отцовстве, отвернулся бы от маленького Генри, но только не Эштон, с горделивой нежностью поддерживавший золотистую головку ребенка, чтобы и ему было видно происходящее.

— Хотя мама боится за тебя, парень, — усмехнулся Эштон. — Но нам-то, мужчинам, лучше знать, что к чему, не правда ли, малыш? — В его больших и нежных руках ребенку, казалось, ничего не грозит. — Смотри внимательно, парень. На твоих глазах пишутся страницы истории. Когда-нибудь ты расскажешь об этом своим внукам.

Толпа на мгновение затихла, высоко на балюстраде появилось несколько человек, и майор Хэнди, в форме Континентальной армии, торжественно раскрыл обширный документ.

— Когда та или иная форма правления становится губительной для народа… — Четкий голос звенел над толпой, разрезая пропитанный солью воздух, достигал ушей собравшихся горожан, слушавших с изумленным вниманием. Чтение продолжалось — суровые, сильнодействующие слова выстреливались, словно орудийные залпы, сотрясая убеждения даже самых твердых радикалов.

Бетани нахмурилась. Независимость! Эти мятежные слова означали всеобщую войну. Как молодая нация может одержать верх над обширной Британской империей?

После окончания чтения последовала долгая тишина, затем послышался нарастающий рокот, словно надвигающийся шторм, — люди начали плакать, смеяться и восторженно кричать, шляпы летели в воздух, мужчины кружили женщин, радостно приветствуя «Декларацию независимости». Бетани наблюдала за Эштоном со спазмами в горле: он радовался спокойно, прижимая к себе сына, счастливый от величия происходящего. И ей показалось, что она теряет мужа.

Они присоединились к толпе, которая прошла мимо группы собравшихся ньюпортских лоялистов. Бетани видела, как гневно нахмурился Кит Крэнуик, державший под руку Мейбл Пирс, которая картинно обмахивалась шелковым веером с изображением королевского герба.

— Только представьте себе! — громко произнесла она. — Толпа оборванцев бросает вызов Англии!

— У них нет орудий и кораблей, чтобы затопить детскую лодочку, не говоря уже о Королевском флоте, — добавил Кит.

Эштон продолжал идти, казалось не замечая, что рука его жены стала холодной как лед.

25 июля 1776 года, в возрасте пятидесяти пяти лет, Синклер Уинслоу снова влюбился…

В тишину библиотеки вдруг проник непонятный звук, которого он не слышал уже примерно девятнадцать лет, — несомненно, плакал ребенок. Оставив на столе счета и финансовые документы, хозяин поместья отправился выяснять, в чем дело. Поднявшись по боковой лестнице, он остановился, почувствовав тяжесть в груди — боли в сердце уже не раз беспокоили его, — отдышался и, склонив голову, направился в сторону комнаты горничной, расположенной в конце коридора. Ребенок, лежавший на постели рыжеволосой служанки, не просто плакал — он весь посинел от крика.

— Мисс Маркхэм! Что здесь происходит?

Горничная в ужасе смотрела на своего хозяина.

— Мистер Уинслоу! Сэр, извините, что потревожила вас. — Она поспешно поднялась и поклонилась. — Я согласилась присмотреть за маленьким Генри по просьбе мисс Бетани, но никак не могу его успокоить. Правда, сэр…

— Достаточно! — оборвал ее родной дед нарушителя спокойствия. — Мисс Маркхэм, мне давно известны ваши выходки, но эта… — он бросил суровый взгляд на кричащего ребенка, — совершенно непростительна.

— Да, да, сэр. Вполне с вами согласна. Мне не следовало приносить ребенка в большой дом.

— Замолчите, — остановил ее Синклер. — Вы что, не знаете, как нужно обращаться с маленьким ребенком?

— Очень мало, сэр.

Он возмущенно покачал головой и подошел к постели.

— Боже мой, да ребенок же совершенно мокрый.

Горничная взяла одну из пеленок, оставленных для нее Бетани, и неловко попыталась сложить ее. Синклер вырвал пеленку у нее из рук.

— Дайте мне, я сам сделаю это.

С уверенностью, наполнявшей его странной гордостью, он сложил пеленку и перепеленал ребенка. Не глядя на горничную, протянул к ней руку.

— Подайте шаль. — Сложив ее углом, положил на нее малыша и аккуратно завернул, продолжая испытывать гордость от собственной компетенции; затем поднял его на руки — крик постепенно начал стихать, превратившись во всхлипывания, и установилась благословенная тишина. Грозный хозяин большого дома выглядел довольным. — Ну, юная леди, вот так нужно обращаться с маленьким ребенком. Не забывайте, как это нужно делать. И закройте рот. Вы выглядите как рыба, выброшенная из воды.