Шведские спички - Робер Сабатье
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он заломил венок на затылок и загнусавил:
— Хм! Хм! Это правда! Каникулы наступили. Вот позабавимся все трое! Ты будешь Крокиньоль, я — Рибульдинг, а Капдевер — Филошар.
Приятели стали гримасничать, по-обезьяньи подражая трем действующим лицам из «Пье-Никеле»[14]. Лулу ткнул рукой в волосы Капдевера, взъерошил их и закричал: «Кудрявый красавчик», — Оливье засмеялся: Капдевер ненавидел, когда его так называли.
*В последующие за этим дни дети завладели всей улицей. Их было так много, что даже те, с чьей помощью они появились на свет божий, ворчали на обилие детворы, вопящей, бегающей, размахивающей руками. Сама мысль о том, что начались каникулы, воодушевляла сильней, чем солнечное тепло, вливала в вены новую кровь, придавала крепость мускулам и вызывала приливы фантазии. Освободившаяся от школьных уз детская энергия становилась неугомонной. К тому же у местных школьников прогулки парами или цепочкой не были в особой чести. Вот почему было решено откопать топор войны.
Переговоры велись с традиционными противниками, то есть с грозными личностями, проживающими на улице Кашле, и вскоре был сформирован отряд из мальчишек улиц Лаба и Башле. Впервые можно было увидеть, как Лопес, Дуду, Пладнер и вся эта банда мирно беседует с Лулу, Капдевером, Жако, Шлаком, Рири, Оливье и другими. Совет происходил в верхней части улицы Лаба на развалившихся ступеньках лестницы, выходящей в тупик.
Враги были известны: «Те, что с улицы Лекюйе!» Улица эта шла параллельно улице Лаба, но была отделена от нее улицей Кюстин и находилась где-то там «на другой стороне реки». Что касается ребят с улицы Лекюйе, то их словно осенило, и, охваченные таинственным предчувствием, они уже начищали оружие. А разные сомнительные типы, шпионы или мнимые полпреды сновали взад и вперед между двумя враждебными лагерями.
Все шло совсем как у взрослых: готовиться к побоищу было столь же увлекательно, как и вести войну. Пришло время собирать пистолеты со стрелами и пробками, деревянные мечи, луки, рогатки и духовые трубочки. Каждый лагерь скопил значительные запасы боевого снаряжения: камней, шариков из папье-маше (вся улица, включая и девочек, целыми днями жевала бумагу), палок, алжирских бомб, ракет и бумажных стрел…
Некоторых, как например, Оливье и Лулу, интересовала сама игра, к дракам у них особой страсти но было. Других же, вроде хулиганов с улицы Башле, увлекала именно уличная драка, и это могло завести далеко. Однако в обоих лагерях «умеренные» со дня на день откладывали опасное столкновение. За исключением одного драматического случая, героями и жертвами которого стали Лулу и Оливье, ничего значительного не произошло. К тому же многие разъехались на каникулы, что повлекло за собой потери в воинских частях. И все военные радости так и остались игрой воображения.
Однако вольные стрелки, Оливье и Лулу, проявили некоторое неблагоразумие, совершив разведывательный рейд непосредственно во вражеский стан. Они тут же были окружены и взяты в плен. Правда, оба мальчика не особенно сопротивлялись — они увлеклись игрой и допустили, чтоб караул затащил их, заставив поднять руки, в дальний дворик какого-то дома на улице Лекюйе, на чужой территории. Дети улицы Лекюйе, где обитали люди более состоятельные, чем на улицах Лаба и Башле, не были такими озорниками, как их противники. Некоторые из них даже посещали классы в учебном заведении Лафлесель с очень приличной репутацией, а среди тех, кто ходил в школу на улице Клиньянкур, было много друзей. Поэтому пленники не очень-то испугались тут же созданного трибунала из трех военных судей: Мелло — парня смирного, добродушного, с веснушками на носу, маленького белокурого и курносого Пиреса с мелкими, как у кролика, зубами, и миролюбивого мечтателя Менкаччи. Все прошло бы благополучно, если бы не Лепра и Лабрусс, двое верзил, менее «гуманных», чем прочие, которые предложили позорную кару, выраженную Лабруссом в четырех словах: «обмакнуть задом в ваксу!»
Предложение понравилось, и все остальные выразили свое согласие. Лулу и Оливье обменялись быстрым взглядом и попробовали удрать. Но дальше первого дворика уйти им не удалось, их схватили и заставили оставаться здесь.
— Ваксы! — потребовал Лабрусс.
— Дорого вы за это заплатите, смотрите! — сказал Лулу.
— Око за око, зуб за зуб, вот как мы вам отомстим! — заявил Оливье.
Ждать пришлось недолго. Менкаччи пришел с коробкой черной ваксы и щеткой, которые стянул у матери. Начали с Оливье. После свирепого сопротивления он был численно подавлен противником. Как герой перенес он несколько пыток, а потом враги стащили с него штанишки и начали мазать черной ваксой его круглые ягодицы. Лулу не мог скрыть своего бешенства. Он принялся вопить, и пришлось заткнуть ему рот платком. Пришла встревоженная привратница этого дома и, вооружившись выбивалкой для ковра, сплетенной из ивовых прутьев, принялась выколачивать ею спины озорников. Началось неудержимое бегство, и тогда Оливье и Лулу остались одни.
Оливье начал натягивать штаны. Он был весь красный, руки у него дрожали. А Лулу повторял сквозь зубы:
— За это они заплатят, заплатят!
Не в силах удержаться, они кричали:
— Ну и бандюги же, подлые!
Ребята пулей пробежали улицу Лекюйе, но сразу вернуться на улицу Лаба не решились. Оливье был озабочен, как привести себя в порядок, где отстирать грязные трусики, чтоб Элоди ничего не заметила. Может, прибегнуть к помощи Бугра или Альбертины, но как им все это объяснить?
Уныло опустив головы, ребята дошли до Шато Руж, потом по улице Пуле побрели к рынку. Торговцы ранними фруктами укладывали горками персики, сливы, абрикосы, выставляя сверху наиболее красивые. На черных грифельных досках они надписывали мелом цены и готовились к натиску домохозяек. Зеленщицы регулировали весы и сворачивали кульки из старых газет. Рядом, опершись на свою метлу, стоял дворник и задумчиво смотрел на канавку.
Оливье и Лулу все еще не могли прийти в себя от нанесенного им оскорбления. Лулу готовился мстить не на живот, а на смерть. Оливье прикидывал возможные последствия: на улице его никто не станет жалеть, даже могут наградить издевательской кличкой: «Эй, черный зад», или кинут: «Задница-то вся в ваксе!» Наконец Оливье решился заговорить:
— Слушай, Лулу. Я хочу тебя о чем-то попросить…
— О чем?
— Да эта вакса… Никому про нее не говори. Никому! Понял? Пусть это останется нашей тайной.
Но Лулу не ответил. Голова его все еще была занята бандой с улицы Лекюйе, и он мысленно представлял себе добрый десяток ребят, перевязанных, как колбасы, лежащих задом вверх, а рядом коробки с ваксой — всех, всех цветов…
Под конец он все же поделился своими планами.
— Нет, мы скажем нашим. Тогда они помогут отомстить. Раздолбаем их вдрызг!
Ему, видно, казалось уже, будто все мальчики с улицы Лаба и Башле прошли через эту пытку — «обмакнуть задом в ваксу». Оливье, который никак не рассчитывал на подобную солидарность, начал угрожать:
— Если ты проговоришься, Лулу, то я скажу, что и тебя мазали ваксой, и даже…
— И даже?
— И даже… со всех сторон!
— Врун!
— А ты ябеда!
Они злобно посмотрели друг на друга, однако серьезность ситуации заставила их прийти к соглашению.
— Ладно, — сказал вдруг Лулу, — не будем болтать про ваксу. Только придется сказать, что они нам руки выкручивали, лупцевали, плевали нам в рожу. А потом кричали, что ребята с улицы Башле — подонки… И еще… И еще… Ну ладно! Заткемся!