Две розы - Джулия Гарвуд

– Вы понимаете, что сейчас могло произойти? – спросил он.

– Да, – ответила Мэри Роуз. – Наверное, нам не следует больше так поступать. Это слишком опасно.

– Вы правы.

– Простите меня, – прошептала девушка.

– Ложитесь спать, Мэри Роуз, пока я не забыл, что оберегаю вашу честь.

Волчком крутнувшись на месте, Мэри Роуз снова посмотрела на него:

– Вы остановились именно по этой причине?

– Нет, – ответил Харрисон. – Только потому, что вы меня об этом попросили.

Он быстро взглянул на девушку, и гнев его тотчас прошел – в глазах ее стояли слезы. Он вдруг сообразил, что слишком увлекся собственными переживаниями и совсем забыл про те чувства, которые, вероятно, испытывала она, познав впервые зов плоти.

– При чем здесь моя честь?

Макдональд не мог поверить, что такие вещи нуждались в объяснении.

– Дорогая, я едва не лишил вас девственности, а следовательно, и чести. Еще пара минут – и этого бы не миновать.

Девушке сразу стало легче от того, как он это произнес. Мэри Роуз ссутулилась, чуть расслабившись.

– Значит, вы именно поэтому рассердились?

– Да.

Девушка глубоко вздохнула.

– Я рада, что мы с вами разные.

– Правда? – Харрисон улыбнулся, заметив, с каким нажимом были произнесены эти слова.

– Вы рассуждаете об этом очень по-мужски, а следовательно, весьма ограниченно.

– Не думаю.

– Тогда я вам объясню. Так вот, это я едва не отдала вам свою честь. А вы в эту минуту, помнится, расстегивали брюки.

Харрисон снова рассердился – девушка напомнила ему, что он не сумел справиться с собой.

– Тогда почему же вы решили все это прекратить?

– Вот вы и догадайтесь, – ответила девушка, покачав головой.

– Вы испугались.

– Нет.

– Послушайте, я же знаю, что вы меня хотели – ничуть не меньше, чем я вас. Вы так впились в меня ногтями, что мне до сих пор больно. Вы-то сами хоть помните, где были ваши руки?

Лицо девушки залил горячий румянец. Она увидела, как Харрисон, вытянув ногу, положил руку на колено, и с отвращением к себе почувствовала, что даже это его движение возбуждает ее.

– Конечно, но я об этом нисколько не жалею.

– Я тоже.

Она вздрогнула от слов Харрисона и подумала, что он нарочно заставляет ее терять голову.

– Не надо так на меня смотреть, – сказала Мэри Роуз.

– Как?

– Сами знаете.

– Так почему же вы попросили меня остановиться? Вам же нравилось, когда я до вас дотрагивался, – не притворяйтесь, что это не так. Вы были вся такая горячая и влажная.

Глаза Мэри Роуз и Харрисона встретились, и силы покинули девушку.

– Не смейте так со мной разговаривать, – дрожащим голосом сказала девушка.

– Почему вы меня остановили? – снова потребовал он. Мэри Роуз закрыла глаза – ей казалось, что это единственный способ отделаться от Макдональда.

– Вам не приходит в голову, что, возможно – я подчеркиваю, возможно, – я заботилась не о своей, а о вашей чести.

– О моей чести?

Мэри Роуз знала, что Харрисон не поверил ей. Неужели все мужчины столь самолюбивы и высокомерны?

– Да.

– Серьезно? – шепотом переспросил Харрисон. Макдональд не знал, как относиться к словам девушки. Но когда она открыла глаза, он понял, что она не лжет, и это поразило его до глубины души.

– Значит, у вас больше воли, чем у меня.

– Напрасно мужчины считают, что только они могут защищать чужую честь и достоинство, – заговорила Мэри Роуз. – Вы когда-нибудь слышали о Жанне д'Арк? За Францию и свою собственную честь она отдала свою жизнь.

– Жанна д'Арк? – Харрисон едва не рассмеялся над подобным сравнением. – Не думаю, что она когда-нибудь занималась тем, чем занимались мы с вами, Мэри Роуз.

– Разумеется, нет. Это была святая женщина, чего не скажешь обо мне. Если бы вы не остановились и перешли к интимным ласкам, вы бы потом себе этого не простили.

– Но мои ласки и без того были интимными.

– Знаете что, ложитесь-ка спать.

Девушка отодвинулась от Харрисона, завернулась в одеяло и притворилась спящей. Макдональд знал, что ему давно пора прекратить испытывать ее терпение, но девушка так мило заливалась румянцем! К тому же Харрисон был даже рад, что она сердится: ни одной женщине не захочется поцеловать мужчину, которого она готова убить. Он понимал, что бессмысленно заниматься самообманом – он действительно беспокоился в первую очередь о себе, зная, что все его добрые намерения могут вмиг испариться под влиянием страсти. Для этого Мэри Роуз было достаточно лишь поманить его пальцем.

Ночью Харрисон почти не спал. Держа наготове револьвер, он внимательно прислушивался к доносящимся снаружи звукам. Дважды он задремывал. В первый раз его разбудило легкое дуновение ветра. Харрисон осторожно приоткрыл веки и увидел женщину. Ему стоило огромного труда не выстрелить, и Харрисон благодарил Бога за то, что женщина не посмотрела на него в эту минуту. Она стояла над Мэри Роуз и прижимала к себе стеганое ватное покрывало.

Это была Сумасшедшая Корри. Она оказалась так сильно изуродована, что ему невольно захотелось отвернуться. Но он даже не пошевельнулся и лишь внимательно наблюдал за неожиданной гостьей.

Постояв какое-то время молча, женщина накрыла Мэри Роуз покрывалом и исчезла так же бесшумно, как и появилась.

Макдональду было стыдно за свою первую реакцию при виде несчастной. Спустя некоторое время он снова погрузился в дремоту. Мэри Роуз придвинулась к нему, но он знал, что, пока она спит, можно не опасаться искушения и собственного неукротимого темперамента.

Он проснулся оттого, что девушка прижалась лицом к его паху. Спросонья ему показалось, что он умер и душа его вознеслась на небо, но как только он стряхнул с себя остатки дремоты, ему сразу стало ясно, что он скорее угодил в чистилище. Мэри Роуз вовсе не пыталась совратить его – она безмятежно спала, подтянув колени к подбородку, и просто пыталась согреться.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Харрисону удалось отодвинуть ее в сторону. Потом он тихо поднялся, не надевая сапог, прокрался к выходу из пещеры и, выбравшись наружу, встал под дождевые струи.

Увы, даже это ему нисколько не помогло.

11 июля 1865 года

Дорогая мама Роуз,

Сегодня мой день рождения. Мне очень жаль, что вы не отпразднуете его вместе с нами. Теперь, когда кончилась война, вы сможете приехать к нам, а для любого из нас это будет самым лучшим подарком.

Каждый вечер мы молимся за упокой души Линкольна. Я стараюсь больше не сердиться из-за его нелепой гибели. Меня утешают слова из его последней инаугурационной речи: