Помни меня - Лесли Пирс

Если бы на борту было не так много людей, Уилл справился бы, но двое из заключенных, не имевшие опыта, запаниковали, лодка вдруг перевернулась, и все очутились в воде.

Уилл в первую очередь подумал о Шарлотте, но Джон, один из его помощников, уже держал ее. Она кричала от испуга, но была невредима. Сестра Беннелонга тоже схватила своих детей и, крикнув что-то брату, поплыла с ними к берегу.

— Шарлотта у меня! — закричал Джон. — Вытаскивай людей. Беннелонг оставался в воде достаточно долго, чтобы помочь Уиллу с остальными пятью, лишь двое из которых умели плавать, а потом сам направился к берегу. Когда Уилл помог барахтавшимся каторжникам, которые не умели плавать, ухватиться за перевернутую лодку, он мысленно выругался. Он потерял весь улов и знал, что капитан Филип будет рассержен. Более того, это могло означать, что их надежды на побег рухнули, по крайней мере, ближайшие пару недель на это можно не рассчитывать. Пока Уилл охранял лодку, а остальные откашливались и отплевывались, Беннелонг добрался до берега и позвал других аборигенов. Через пару минут они уже тащили свои каноэ к пляжу, спеша прийти на помощь. Некоторые начали собирать весла и другое оборудование, которое выбросило из лодки, а остальные достали веревки, которые Уилл привязал к каркасу лодки, и отбуксировали ее к причалу.

Когда Уилл спустя некоторое время добрался до хижины с Шарлоттой, то обнаружил, что Мэри уже все известно. Он ожидал, что она будет в ярости, и был готов отпираться как мог, но, к его раздражению, она больше обеспокоилась состоянием Шарлотты.

Мэри взяла девочку у него из рук и завернула ее в одеяло.

— Ну-ну, — сказала она, когда Шарлотта снова расплакалась. — Сейчас ты согреешься и снова все будет в порядке. Мне обязательно нужно научить тебя плавать.

— Да, правильно! Утешай ее, — Уилл сплюнул в сторону. — Обо мне можешь не думать! А меня снова могли выпороть. Что касается побега, то забудь об этом.

Произнося эти слова, Уилл почувствовал, что это совершенно неразумно. Но для него было бы слишком, если бы разбились все надежды теперь, когда они так близки к побегу.

Его одежда быстро высохла на ветру, но он продрог до костей, Он знал, что слишком многие, завидовавшие его положению, только радовались бы его неудаче.

— Не будь таким дураком, — возразила Мэри, бросив на него презрительный взгляд. — С чего бы вдруг они взялись тебя пороть? Это был несчастный случай.

Ее резкий тон сказал Уиллу, что она нимало не беспокоилась о нем. Вся обида, которая накапливалась в нем уже достаточно долгое время, вдруг вспыхнула и перелилась через край, и он набросился на жену, сильно ударив ее по лицу, сбив с ног на пол ее и Шарлотту, сидевшую у нее на коленях.

— Ты хладнокровная сука! — заорал он на нее. — Ты ни о ком не думаешь, кроме себя!

Шарлотта заорала, и Мэри быстро подхватила ее и поднялась на ноги. Она не попыталась выбежать из хижины, а наоборот, с вызовом посмотрела Уиллу в глаза, держа Шарлотту на руках.

— Я думаю, что ты ударил меня, потому что ты все еще в состоянии шока, — сказала она высокомерно. — Но если ты еще раз вздумаешь сделать это, то не надейся, что в другой раз я проявлю такое же понимание.

Уилл никогда раньше не бил женщин, и в тот момент, когда он накинулся на Мэри, он почувствовал стыд. Но он не собирался извиняться, потому что она не заплакала, как поступила бы на ее месте любая нормальная женщина. Он повернулся к ней спиной и вышел из хижины.

Уилл вернулся домой очень поздно. Он был настолько пьян, что с трудом втиснулся в дверь и упал навзничь на пол. Мэри лежала в темноте и не спала, но она не поднялась, чтобы помочь ему. Она подозревала, что он вернулся домой не по собственной воле, а потому что его ноги сами привели его. Ей было интересно, где он нашел выпивку и какие секреты он раскрыл под ее влиянием.

Мэри не могла спать, потому что чувствовала себя слишком несчастной. Уиллу, похоже, не пришло в голову, что, услышав об аварии, она подумала, что Шарлотта утонула. Мэри не знала, что Джон схватил девочку и держал более часа. Мэри пережила настоящий шок, после которого неудавшийся побег значил так мало.

И все же когда она узнала, что Шарлотта в безопасности, она еще сильнее ощутила отвращение к этому месту. Пока Мэри ждала на причале, она огляделась вокруг и увидела, что в действительности из себя представляет колония: город из хижин, построенный на слезах заключенных, с которыми обращались как с животными. Все здесь было безобразным: от неуклюжих зданий, треугольника для порки, бесцветного кладбища, на котором клочка земли свободного не осталось, до людей, сидевших здесь, будто в западне. И все пронизывал резкий отвратительный запах человеческих испражнений и гнилой еды. В городе царила безнадежная, давящая атмосфера.

Мэри не может воспитывать здесь детей. Как она будет бороться с этой нищетой, деградацией, крайним отчаянием? Как она сможет внушить детям, что воровать нельзя, если здесь это единственный способ выжить? И что внебрачные связи — это грех, в то время как для большинства каторжников это являлось единственным маленьким утешением? Почти все дети здесь были незаконнорожденными, многие матери даже не могли с уверенностью сказать, от кого зачали своих отпрысков. Эти дети подрастут и могут невольно совершить инцест.

Это место оскорбляло чувства Мэри. Ее приводило в ужас пьянство, разгул, лень, болезни и крайняя глупость. Каждый день ей хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать отборные ругательства и человеческие стоны. Запахи вызывали у нее тошноту. Даже прикосновение, самое сокровенное из ощущений, приобрело здесь искаженные формы. Деревья были шероховатыми и все в щепках, трава, выглядевшая мягкой, на самом деле оказалась колючей как иголки, кожа у Мэри и Уилла стала жесткой, зудела от укусов насекомых и часто покрывалась волдырями.

Как Мэри тосковала по всему тому, что было частью повседневной жизни в Фоуэе! По свежему запаху хлеба в печи, по лаванде, розах и гвоздиках в маленьком садике. По каплям утренней росы на клубнике, яблоках и сливах. По кувшину холодного молока, по чистой нижней юбке, вобравшей в себя запах сада, где она сушилась. По своим ножкам, мягким и розовым после мытья. По вздымающейся пуховой перине и по занавескам, развевающимся от легкого ветерка.

Только дети напоминали Мэри обо всем, что осталось у нее позади. Их кожа была еще шелковистой, голоса нежными и мелодичными, а дыхание чистым, как родниковая вода. Если бы не лохмотья, они ничем не отличались бы от детей знати. Но так же, как Мэри не могла надеяться, что они навсегда сохранят детскую чистоту, она не была уверена, что сможет защитить их от разврата. Скоро они станут свидетелями случек в кустах и попоек и будут считать это нормальными явлениями. Если они не смогут видеть красивое и чистое, как они поймут разницу между добром и злом?