Греческое сокровище - Ирвинг Стоун

Еще раз напомнив, что письмо следует передать только в руки мадам Виктории, Генри пожелал капитану счастливого плавания. «До встречи в Афинах», — кивнул тот, и вскоре пароходик, старательно дымя, уже держал курс на Спорады.

В тот же день Генри нанял в Кумкале два рыбацких каика и Яннакис до вечера перевез на них все инструменты и оборудование. Им предстояла дорога в Пирей. Там они поскучают на складах, пока Генри не найдет им достойного применения.

За два часа до наступления сумерек Яннакис произвел последний расчет с рабочими. Всех попросили собраться у каменного дома. С подсказки Софьи Генри послал в Енишехир за священником — освятить раскопки. Смущенный видом траншей, террас, стен и руин языческого града, тот справил службу кое-как, потом находчиво повернулся спиной к раскопкам и уже с легким сердцем благословил земляков.

— Радостно чувствовать, — обратился к ним Генри, — что мы свернули горы—и остались живы. Сколько опасностей подстерегало нас, а мы в добром здравии. За это тоже надо благодарить Господа. Я и госпожа Шлиман прощаемся с вами и желаем вам хорошего урожая.

Служба и дружеское напутствие Генри окончательно развеяли их подозрительность, отравлявшую последние дни работы на холме. Все вразнобой забормотали слова благодарности и на осликах потрусили в свои деревни. Лоран и Зибрехт с десятниками и художником уехали в Чанаккале.

Остались только Яннакис и Поликсена. Генри объявил, что будет по-прежнему платить им жалованье. Собирались в спешке, здесь оставалось еще много терракоты и черепков, которые надо будет дослать в Афины. Обнимая Поликсену, Софья попросила Яннакиса:

— Если можно, поймай тех трех кошек, которые спасали нас от мышей, и еще я хочу двух аистов. Ты сможешь их поймать и отправить к нам в Пирей?

Яннакис озадаченно поскреб голову.

— Я никогда не ловил аистов, госпожа Шлиман. Вроде бы их и не ловят. Но я постараюсь.

В доме, караулившем Скейские ворота, дворец Приама, оборонительную стену и мощеную дорогу, они спали последнюю ночь. На рассвете из Хыблака приехал ждавший их с вечера экипаж и возница погрузил вещи.

Их путь лежал к почтовому тракту между Смирной и Чанаккале. Софья обернулась в последний раз окинуть взглядом Троянскую крепость, Троаду, Дарданеллы, Эгейское море, серебристые ленты Скамандра и Симоиса. В это июньское утро воздух был так чист, что, кажется, потянувшись, можно было тронуть рукой острова Имброс и Самофракию.

С болью в сердце она чувствовала, что покидает родные стены, в которых возмужали и она сама, и ее брак с Генри. Почти четыре года прошло с того дня, когда она впервые встретила в их саду в Колоне незнакомца, назначенного ей в мужья. Каким он тогда показался маленьким, непримечательным, почти стариком, и достоинство у него, казалось, было только одно: что он нажил тройное состояние в России и Калифорнии. И как он переменился, заговорив о Гомере и Трое! Он точно знал, где находится «бессмертный град» Приама, — здесь, в Гиссарлыке, и он все знал наперед: как раскопает цитадель и доберется до крепостных стен и царского дворца, как найдет Большую башню, мощеную дорогу от дворца к двойным С к ейским воротам и дальше на равнину, где кипели боевые схватки.

«Он гений, — думала она, следя за ним краем глаза. — Гениальный самородок. И герой, каких мало на свете. Он ополчился против ученых, историков, филологов, из которых никто не верил в существование Трои, и он их всех посрамил».

Теперь, когда у него на руках такие бесспорные доказательства, — теперь им придется признать, какого глубокого и яркого ученого они проглядели в нем.

А как нелегко это досталось! В Париже она болела, умирала от тоски по дому и невозможности помочь близким, то и дело ссорилась из-за этого с Генри. А характер у него трудный, то гроша не допросишься, а то вдруг осыплет золотом. Ради достижения своих целей он не остановится ни перед чем. Она же была еще совсем ребенок. Порою ей казалось, что она так и не сможет полюбить его, что их брак развалится.

Но все пошло на лад, едва они вынули первую лопату земли и покатили первую тачку с Гиссарлыка. Они работали бок о бок и в стужу, и под палящим солнцем, задыхаясь от пыли, едва передвигая ноги от приступов малярии. Лишения закалили их любовь, накрепко привязали друг к другу.

Она повернулась к мужу, уверенная, что и ему грустно покидать эти места, и сразу поняла, что мыслями он уже далеко впереди. Мысленно он уже ехал другими дорогами. Его манили Олимпия, Тиринф, Микены. Откинувшись на кожаном сиденье, он немигающими глазами смотрел прямо перед собой, и на его лице она прочла:

«Это только начало».

Книга шестая. Мост времени

В Пирее на пристани их встречал Спирос.

— На таможне не было никаких осложнений. Не открыли ни одной корзины. Сундук Софьи я отвез на Ликабет, на самую верхнюю улицу. Там его заперли в сарай. Вот ключи и расписка от хозяина дома Папандопулоса в получении ста семидесяти драхм за хранение. Я заплатил только за месяц вперед, потому что не знал ваших планов. Остальные находки Александрос отвез совсем в другую сторону, в Монастираки, где снял сарай во дворе старого турецкого дома, огороженного, словно крепость.

Генри с довольной улыбкой взглянул на Софью.

— Ты была права, царица Софья: критяне народ хитрый. Все сделано наилучшим образом, — продолжал он, обращаясь к Спиросу. — А вон и Иоаннис Малтезос машет нам из экипажа. Завезем Софью на улицу Муз—и на Ликабет, к Папандопулосу. Чтобы не привлекать внимания, оставим экипаж в нескольких кварталах от дома.

— Иначе и не получится: подъем очень крутой, лошади не осилят. Там, наверху, всего два-три дома.

Когда Софья переступила порог дома, время уже шло к полудню. Встретили ее мать, Мариго и Катинго. С радостным криком Андромаха бросилась ей на руки.

— Мамочка приехала!

Девочка была крепенькая, круглощекая.

— С тобой за Андромаху можно не беспокоиться, — поцеловала Софья мать.

Обойдя дом, она нашла все в образцовом порядке.

— Мне никогда не стать такой хозяйкой, как ты. Мадам Виктория расцвела от слов дочери.

Вернулся Генри. Его узкое, сухое лицо озаряла улыбка.

— Все в полной сохранности. Замок на твоем сундуке не тронут. Золото, по-моему, стало еще красивее, чем было в Трое, когда мы перекладывали его твоими платьями.

Поздороваться с хозяевами вышла прислуга, помогавшая мадам Виктории приготовить обед. Тут же стояла молоденькая девушка: Андромахе нужна няня, и мадам Виктория, кажется, нашла подходящую. Звали ее Калипсо. Не красавица, лет восемнадцати и тоже из Колона. Она ласково обращалась с Андромахой, и Софья тут же наняла ее. Их слуга работал пока у других, но на днях возвращался в свою комнатушку в цокольном этаже.

Перед обедом Софья увела мужа в сад.

— Мне не хотелось выходить без тебя. Я только полюбовалась нашим садом из окна.

Был роскошный июньский день. Жимолость, жасмин, плющ разрослись так буйно, что почти заглушили тропинку. Лимонные деревья, высаженные вдоль стены, отцвели, и сейчас в кронах уже круглились тугие зеленые плоды. Шелковица мягко шелестела густой зеленой листвой.

— Какая красота! — воскликнула Софья. — Пусть так не говорят, но я не только вижу наш сад и вдыхаю его запахи—я чувствую его на вкус.

Вечером, уложив Андромаху и переодевшись ко сну, Софья и Генри отдыхали на веранде, выходящей на Акрополь. Как хорошо снова видеть Парфенон в лунном свете. Генри планировал жизнь на ближайшие месяцы.

— Самое главное—сохранить в тайне местонахождение сокровища. О нашей находке не знает никто, кроме американского посла в Константинополе Бокера. Он столько для нас сделал, что имеет на это право.

— А ты не хочешь перевезти клад домой?

— Хочу, но по частям. Чтобы сфотографировать для нашей книги.

И Спирос с небольшим чемоданчиком отправлялся на Ликабет: отвозил сфотографированные золотые вещи, возвращался с новой россыпью колец и запястий. А то Иоаннис Малтезос отвозил его в Монастираки, откуда он возвращался с корзиной терракоты и прочих древностей. Дома их отмывали, реставрировали и фотографировали. Фотограф был тот же, что много месяцев подряд снимал находки Шлимана 1871 и 1872 годов; он приходил на улицу Муз по первому зову и сразу тащил свой аппарат в кабинет Шлимана: когда фотографировали золото, туда не допускались ни родные, ни тем паче прислуга. Спирос умел держать язык за зубами, фотограф был тоже человек надежный.

— Подкуплен, — признался Генри. — Я обещал ему кругленькую сумму, если будет молчать про золото.

Работа шла лихорадочными темпами. Софья должна была нанизать восемь тысяч золотых бусин и сделать два равных по числу бусин ожерелья—одно из одиннадцати снизок, другое из тринадцати: Генри хотел поместить на одну страницу самые красивые диадемы из сотен золотых листьев, скрепленных изящными цепочками, и снизанные Софьей ожерелья. Для другого снимка Софья на большом стенде укрепила длинные золотые серьги с подвесками, серьги поменьше, перстни, украшения, которые носили на кожаном поясе, рукоятки ножей, ножны; выше подвесили широкую налобную пластину из золота. А Генри над всем приделал еще большой медный ключ от ларца.