Потемкин. Фаворит и фельдмаршал Екатерины II - Детлеф Йена

Даже подробные указания Потемкина помогали мало, так как им не сопутствовала никакая материальная поддержка, и указания исполнялись невесело: «Относительно больных я навел справки. Нельзя допускать, чтобы больные цингой засыпали; для них хороши овсяные отвары, а также нужно выдавать квас с хреном. Больных дизентерией нужно держать отдельно и мыть чаще… Берегитесь класть с ними тех, кто не болен этой болезнью. Больным дизентерией следует выдавать сухари со щами и супом и квас, чтобы было кисловато. Наблюдайте, как действует Витовская вода [Вода целебного источника. — Прим, авт.]».

Эта форма патриархальной благосклонности говорила о человеке Потемкине, а не о полководце и организаторе. Он мог одновременно выступать против турок и выдавать больным в Херсоне квас! Даже офицеры его штаба оставались бездеятельными, полагались на всезнание своего начальника и давали ему снова и снова повод для жалобы: «Вы молчите и молчите, но затем вы хотите получить что-нибудь из Сибири или Астрахани… Вы не удивитесь, если я не в настроении: Бог свидетель, сил не хватает; всюду нельзя быть самому. А от меня требуют всего, до самых мелких указаний». Это звучало как призыв разочарованного человека, который не был уверен в своих силах в предстоящей войне.

В действительности летом 1787 года, а также в течение предыдущих лет Потемкин серьезно болел. Загадочная крымская лихорадка привела уже ко многим жертвам. Потемкин находился в том состоянии, когда болезнь достигла своего пика. Обширная переписка и поток указаний остановились. Даже императрица получала только скудные сведения. Но война не принимала во внимание ни лихорадку, ни депрессии Потемкина.

Турки сосредоточивали свою подготовку на направлении Очаков-Кинбурн-Херсон. Они представляли доказательство правильности потемкинских поселенческих, политических и военных мер. Турецкий флот плыл в Кинбурн, в то время как сухопутные войска направлялись к Херсону. Третьим направлением турецко-татарского наступления был Крым. Потемкин спешно послал войска в Кинбурн и подчинил их Суворову. Русский фронт обороны в Крыму оставался неудовлетворительным еще в течение многих месяцев. Сам Потемкин организовывал оборону на Буге. Позиции в устье реки, которые он считал особо уязвимыми, он подчинил генерал-майору, а позже знаменитому полководцу Михаилу Кутузову.

В середине августа 1787 года турецкий флот оказался перед крепостью Очаков и начал боевые действия. Русский флот между тем еще не был готов к проведению полноценных операций. Адмирал Мордвинов оказался слишком медлительным для необходимой импровизации. Потемкин заставил, по крайней мере, укрепить гавань Кинбурна. Он рекомендовал Мордвинову произвести видимость подготовки нападения на турецкий флот. Но в то время, как Суворов отважно сражался под Кинбурном, было принято решение, которое отрицательно повлияло на Потемкина, его самооценку и внутреннюю выдержку. Последовало событие, которое валило гиганта, как гнилое дерево. По меньшей мере создавалось такое впечатление.

Адмирал Войнович вышел в Черное море с эскадрой, состоящей из трехлинейных кораблей и семи фрегатов. Перед болгарским портом Варна эскадра оказалась в сильном шторме. Один фрегат утонул. Остальным кораблям удалось спастись и с серьезными повреждениями возвратиться в Севастополь. Линейный корабль «Мария Магдалена» с разбитой мачтой унесло в Босфор… Адмирал Войнович полностью потерял голову. Он оказался неспособным управлять флотом на неспокойном море. Только одному офицеру повезло: командующий авангардом капитан Федор Федорович Ушаков привел свою флотилию в Севастополь относительно неповрежденной. Для Ушакова началась после этого успеха быстрая карьера, которая принесла ему на море такую же славу, как Суворову на суше — гениальный герой войны, неудобный, эгоцентричный, но успешный.

У Григория Потемкина крушение вызвало тяжелый психический шок. Растерянность и беспомощность, которые накапливались в течение длительного времени из-за непредсказуемости войны и недостаточности собственных действий, достигли опасных границ. У Потемкина определилось желание отказаться сразу от всех командных должностей и «исчезнуть». Теперь он, который не боялся никаких трудностей, терял голову. Он просил императрицу, чтобы она передала командование Румянцеву и чтобы отозвала его, трагического героя, в Санкт-Петербург.

Сообщение о катастрофе под Варной вскоре дошло до императрицы. Она беспокоилась о Потемкине с двух точек зрения. До сих пор он был мозгом и мотором всех действий на юге. Его работа имела высший государственно-политический приоритет, и чисто по-человечески он был близок ей. Императрица писала ему: «По твоему желанию и теша тебя, я послала к тебе желаемый тобою рескрипт о сдаче команды, но признаюсь, что сие распоряжение мне отнюдь не мило и не славно. Никто на свете тебе не желает более добра, как я, и для того тебе так говорю, как думаю».

В исторической литературе имеется некоторое раздражение при оценке действий Потемкина после потери флота под Варной осенью 1787 года. В действительности до сегодняшних дней остается открытым целый ряд вопросов. Сроки поступления информации о несчастье, даты заявлений Потемкина об отставке и реакция Екатерины обосновывают сомнение, было ли крушение под Варной в самом деле моментом для прямо-таки панического кризиса Потемкина.

Вторым, особенно трудно оцениваемым обстоятельством было то, что Потемкин смог отличить в кризисе свое личное желание и ответственность перед Русским государством. В то время как он просил императрицу безотлагательно о своем уходе, он писал ей в то же время: «…не допустите, чтобы страдало дело». В то же время он поручил Мордвинову руководить всеми практическими шагами по восстановлению флота. Подробное письмо, которое Потемкин написал Суворову 26 сентября 1787 года — через несколько дней, когда был известен масштаб убытков, — содержало не только деловой анализ событий, но и оптимистичный конец: «…и, таким образом, остается теперь делать все возможное для самого быстрого восстановления флота, чтобы в будущей кампании он был в состоянии выйти в море».

Оставалась личная дилемма: Потемкин даже не ожидал решения императрицы. 24 сентября 1787 года он передал главное командование фельдмаршалу Румянцеву и признал совершенно открыто свое поражение: «Моя карьера закончена. Я почти потерял разум». Императрица думала совсем иначе в этом случае. Она не утвердила ни панический отказ, ни передачу командования!

На самом деле все важные военно-политические действия Потемкина после отказа противоречили решению об отставке. В письме Румянцеву от 24 сентября 1787 года князь излагал свои заботы о нестабильном военно-политическом положении в Крыму. Теперь, когда Севастопольский флот оказался неспособным сражаться в течение нескольких месяцев, возрастала угроза для Крыма. Вопрос, мог ли полуостров дальше принадлежать России, приобрел горячую актуальность. Неудовлетворительно оснащенные и снабженные войска не смогли бы противостоять массированному натиску со стороны Турции. Тем не менее Потемкин не призывал, несмотря на внутреннее отчаяние, к отказу от Крыма. В подробной переписке, которая велась до октября 1787 года, он обсуждал со своими генералами варианты обороны полуострова.

Он сам считал, что в случае высадки турецко-татарских войск русские подразделения должны быть сконцентрированы вокруг крепостей Еникале и Перекоп, оттянуть собственных солдат от побережья вглубь страны и готовить там контрудар. Фельдмаршал Румянцев, комендант Феодосии барон Ферзен, а также другие генералы считали, что на захватчиков нужно нападать у берега. К счастью для России, война не потребовала доказательства верности этих взглядов: турки не атаковали побережья. Таврия оставалась у русских.

Только в ноябре 1787 года турецкое вторжение представляло угрозу. К этому времени Потемкин писал Суворову, который успешно отразил все атаки на Кинбурн: «По информации с турецкой границы, татарский хан имеет от султана приказ о вторжении на Таврийский полуостров после замерзания лимана. Ваше Превосходительство может представить себе трудность такого предприятия, все готово для начала военных действий».

Если Потемкин в действительности, в виду драмы под Варной, на какое-то мгновение решил частично или полностью покинуть Таврию, то речь шла о сиюминутной мысли, которая не могла быть принята окружающими его полководцами и которая наталкивалась на определенное неприятие императрицы. Едва ли целесообразно было начинать войну в провинции, где не существовало прямой угрозы. Гавань и военная база Севастополь были настоящим кладом для русской армии на Черном море! Екатерина предлагала со своей стороны, кроме того, отвлекающие атаки русских на Очаков или Бендеры.