Воспоминания. Письма - Пастернак Зинаида Николаевна

К вечеру она пришла. Ты телеграфируешь о получении десяти (тыс<яч>) и остается в неясности, дошли ли три, которые я тебе перевел по почте. (Наташа-то одну, посланную тебе с нею, наверное, передала.) Но я тебе обо всех этих деньгах писал, и если бы имелось несоответствие с моим сообщением в смысле их неполученья, ты меня бы, верно, известила.

Ты просишь привезти все Адины фотографии. Для этого надо попросить домоуправление снять печать с Адиковой же комнаты в 8-м этаже, где поселились зенитчики и куда составлены вещи этой половины квартиры. Я боюсь прикасаться ко всему, что связано с Лаврушинским, как к кровоточащей, еле зажившей ране. То, что случилось там с папиными работами, вечное мне осужденье, которого я никогда не забуду, и удар, след которого не изгладится. Кроме того, каждое проникновенье за дверь этого разоренного гнезда новый повод для дальнейшего его громленья под предлогом того, что в квартиру заходили, мы ничего не знаем. Но я попрошу распечатать комнату и поищу шкатулку с карточками, хотя, может быть, это будет стоить остающегося пока зеркального шкапа, кровати и того немногого, что еще там имеется.

Меня очень успокоила на днях Мил<ица> Серг<еевна>, показав мне Гаррино письмо после посещения Адика, – я только не понимаю, как он не остался у него до операции. По его словам, он ждал худшего, состояние Адика, его вид и объясненье врачей очень его успокоили.

Я вновь и вновь прошу тебя беречь и обживать комнату. Я очень боюсь, что мои снова и снова отменяющиеся приезды окончательно подорвут веру в мое возвращенье и комнату займут. Поэтому она должна зависеть от твоей прописки и числиться за тобой. А ты-то уж, конечно, знаешь, что мое возвращенье не выдумка и на пути к нему встают только те лицемерные препятствия из нынешней пошлости и неустройства, дань которым я должен заплатить, уезжая от вас в Москву, и которую продолжаю уплачивать своим идиотским согласьем на фронтовую поездку.

Лейтес едет еще не завтра. Я еще, наверное, припишу что-ниб<удь> к этому письму. А пока кончаю. Спокойной ночи. Крепко обнимаю тебя, Леню, Стасика. Без конца, без конца вас целую.

Твой Боря

12. XII.42

Дорогая моя! Поддержишь ли ты меня, или тоже найдешь, что надо было поступить по-другому? Позавчера звонят из «Красной звезды», чтобы я приезжал за полушубком и валенками, и через два дня буду отправлен с военным по моему желанью. Ну что бы ты стала делать? Асмусы говорят, поезжайте на фронт, Чистоп<оль> никогда не уйдет, попадете еще. А мне так хочется вас уже видеть! И так надо за работу! Договор на «Антония» заключен уже 2 ме<ся>ца тому назад. Мне работы на него не меньше 1/2 года, а сдавать в марте. Ну что мне делать! И все раздваивается во мне. Может, ты меня осудишь и не рада, но я выбрал вас и позвонил в «Кр<асную> зв<езду>» с просьбой, чтобы они возобновили разговор со мной весною[288], а что сейчас я поеду к семье. Но я вас так люблю всех, тебя и детей, и не могу быть без вас! Итак, если Богу угодно, я очень скоро окажусь на улицах Чистополя, – радость, в которую я еще не могу достаточно поверить.

Ты свинья и ничего этого, наверное, не чувствуешь и тебе все равно, но я так долго откладывал свиданье с вами, что для меня уже это невыносимо. Обнимаю тебя и детей без конца.

Твой Боря

1945

<Сентябрь 1945>

Дорогая Киса! Что же это ты так, бедная? Вот в самом деле горе! Не допускаю мысли, что это дифтерит, и надеюсь завтра в 1 час в этом увериться. Не падай, пожалуйста, духом.

Я бы сегодня же поехал, и так мне было бы спокойнее, но я перевожу Шевченко как на пари, рублей 300–400 ежедневно, и ко 2-му хотел вчерне закончить работу.

Не оставляю все же надежды, что тебе завтра станет лучше и все обойдется. Ложись ко мне в комнату, это будет лучшая изоляция и в случае ангины. Главное, не пугайся и не бойся ничего, из каких только бед и испытаний мы не выходили! Крепко, крепко тебя целую. А я-то надеялся тебе что-то рассказать и думал, что ты меня похвалишь. Обнимаю тебя. Выздоравливай поскорее.

Какая у тебя температура? Все спрашиваю у Стасика. Он говорит – жар, а сколько градусов, не знает. Ну еще раз выздоравливай!

Постоянно о тебе думаю и крепко тебя люблю.

<Октябрь 1945>

[289]

В бухгалтерию КО-39—84

У Праск<овьи> Николаевны или Анаиды Ирвандовны[290] узнать все отн<осительно> денег. (За Шевч<енко> получ. наличными, за Шекс-п<ира> – чтоб сейчас же перевели.) Узнай телефон «Октября». Отдельная ли у них касса, или получать через Гослитиздат. Позвонить в «Октябрь» редакторше Нине Марковне[291]. Узнай, как с Бараташвили? Давать ли им всего? Нельзя ли получить немного денег.

У Хитаровой[292] или Рябининой[293] /К-3692/ узнать, не едет ли кто-ниб<удь> на юбилей в Грузию, чтобы послать с оказией рукопись.

Мож. быть, это Викт. Викт. Гольцев?

Позвоните ему, узнай про здоровье и пр<очее>.

<Октябрь 1945>

Позв<они> воскр<есенье> веч<ером> Гольцеву Викт<ору> Викт<оровичу> (она – Юлия Сергеевна), если он еще не уехал. Есть ли у него проверенный экземпл<яр> Бараташвили для себя на радио и для Грузии. Прочел ли он и каково его мнение. Когда едет? Будет ли после него, числа 10–12, какая-нибудь еще оказия в Грузию (если знает, пусть назовет и сам будет добр предупредит то лицо, чтобы не уехало, не взяв посылки), чтобы дослать окончательный остаток Бараташвили. (Будет готов числа 10—12-го.) Тел<ефон> Гольцева домашний Г1—50–79. Служба (радио) КО-27—50, доб. 4. Пусть поцелует от нас Нину и обоих Чиковань[294].

То же самое Хитаровой.

Понед<ельник> утром (часам к 11) найти возможность позвонить Хитаровой Софье Моссесовне К3—63–92 – те же вопросы, что Гольцеву 1) Как нашла Бараташвили мнение. 2) Когда едет? Поклон от нас обоих Чиковани. 3) Кому передать остаток Бараташвили (будет готово через три дня, остался конец поэмы), не едет ли кто-нибудь[295] после нее в Грузию. 4) Выписала ли деньги за Бараташвили и сколько? Чтобы не забыла, что в Грузию для Чиковани надо отвезти оригинал, то есть тобою (Зиной) переписанный экземпляр; переписали ли для Гослитиздата и Гольцева и проверили ли. Желаю ей счастливой дороги.

1948

<9 июня 1948>

Зина, пишу наскоро. На все это ответь мне с Марией Эдуардовной[296], которая приедет к тебе завтра, в четверг.

Я взял с книжки три тысячи. Одну даю Анне Никандровне[297], другую передаю тебе для Стасика и Гали[298], которые собираются к тебе 12-го, из третьей 200 р. оставляю себе, а 800 – тебе. Напиши мне завтра, как дела.

Твой Б.

<11 июня 1948>

Дорогая Зиночка, ну как с дачей, починили ли Лене велосипед и как ваше обоих здоровье? 12-го (в субботу) собираются к вам Стасик и Галя, я им дал накануне, 11-го, 1000 рублей, потому что от Гаррика они ничего не получили. Тоня в сберкассе говорит, что надо обменять облигации на другие. Сколько их у нас, какие они и где находятся?[299]