Воспоминания. Письма - Пастернак Зинаида Николаевна

Напиши мне обязательно толком о себе, если не приедешь и если ни ты, ни Мар<ия> Эд<уардовна> не собираетесь до вечера назад, то позвони мне в 4, чтобы я знал, как быть мне с концертом.

Целую тебя и Ленечку без конца.

Твой Б.

22 сен<тября 1948>

Дорогая Зиночка!

Т. к. с середины недели живешь ожиданьем вас, то было бы очень хорошо, если бы вы все-таки приехали в субботу. Хотя тут тоскливо и холодно, но в общем почему-то спокойно и хорошо для здоровья. Очевидно, в моей жизни это глубоко укоренившаяся слабость: я люблю топить печи, т. е. в холода, когда есть дрова, люблю быть господином положения, люблю тепло, обеспеченное моими собственными руками, люблю не зависеть ни от кого в этом отношении. Вот отчего я всегда засиживался осенью и любил тут зимовать. В холодное время здоровые условия; тепло, хороший стол, здоровый и долгий сон, свет лампы и плодотворный труд как-то облагораживаются и проникаются каким-то высшим поэтическим смыслом, не то что летом.

Кроме того, позапрошлая неделя, потраченная на унизительные корректуры, так опустошила меня, что на прошлой неделе (перед вашим приездом), которую я посвятил опять Фаусту, я работал неважно, надломленно и бессильно, и только на днях это у меня снова пошло по-прежнему. Короче говоря, если не очень похолодает и хватит на эти предположения дров, я бы остался еще полторы недели с тем, чтобы к будущему воскресенью (через одно) мы уложили все, что не нуждается в твоем участии, а ты в воскресенье завершила бы эту укладку и затем мы переехали в понедельник (4 окт.).

Если нет никаких писем, напиши хоть ты мне пару слов. Такое свинство не получать ничего ни откуда!

2) Картин не развешивай. Даже и я думаю их развесить не сразу. Вместе с поломанными, для переостекления, я отвезу Ольге Александровне несколько папиных записных книжек, чтобы стекол пять или десять лучших его рисунков они отобрали там и окантовали. Там есть вещи замечательные, вроде «Кормления», или еще лучше.

Если позвонит Кун[310], в вежливой форме попроси ее, нельзя ли ускорить реализацию петефиевской книжки в Детгизе.

Если позвонит Баранович[311] и окажется, что она заканчивает переписку романа (она перед Коктебелем прервала переписку нескольких экземпляров и почти не возобновляла), передай ей мою благодарность и просьбу, чтобы она спокойно и медленно в течение нескольких дней проверила сделанное и затем ждала моего появления. Она нам ничего не должна, эта работа погашает ее задолженность. Расскажи ей, что сказал Николай Николаевич о Фаусте[312]1. Если позвонит Ольга Николаевна (из Искусства), скажи, что если у нее будет время читать и ей будет интересно, я дам ей почитать на несколько дней роман.

Завтра, 23-го (в четверг), рождение Жени (его). Было бы необыкновенно великодушно с твоей стороны, если бы ты позвонила К1—47–26 и поздравила его от моего имени.

Сегодня прибывает тело бедной Дженни. Это тут объявили, и многие отправились в Москву (может быть, и ты участвовала во встрече), но я лучше поработаю, мне дорога каждая минута.

Если кто-нибудь звонил или было что-нибудь интересное, черкни мне, пожалуйста. Целую тебя и Леничку.

Твой Б.

<Конец сентября 1948>

Маме

Зина и Леничка, прелести вы мои, я вас крепко люблю. Все-таки это мука и тоска, так спешить всегда с работой наперегонки с принуждением времени, чтобы оно тобою не завладело и тебя не поработило. Как зубы? Они вначале обязательно покажутся тебе неудачно сделанными.

Если будешь развешивать картины, не надо повторять моего размещенья, вызванного расстановкой книжного шкапа и комода, которых теперь нет. Можешь сделать, например, следующее: вытянуть все картины одним рядом в любом каком-нибудь, но строго выдерживаемом соотношении к линии бордюра, так, чтобы их низы упирались в него или чтобы средняя их высотного сечения проходила по нему или как-нибудь еще (тут лучше всего было бы посоветоваться с Ириной) и так, чтобы расстояния между ними по горизонтали были более или менее равны или пропорциональны, т. е. вот как-нибудь так (по двум или трем стенам, пояс такой в один ряд).

Разумеется, это придется вариировать с маленькими, речь только о больших. Позови Шуру и Ирину, прими их и угости, и пусть помогут если не работой, то словом и советом.

Позвони К3—64–71, соединись с Тарасенковым[313] и убеди его добиться скорейшего заключения договора со мной на избранные переводы, а то у нас получится неминуемая дыра ко второй половине октября или первой ноября. Если что-ниб<удь> узнаешь о возможности подписания договора и времени (когда подписать), дай знать в один из наездов Стасика. К концу следующей недели приеду уславливаться о переезде. Крепко целую.

Б.

<Конец сентября 1948>

Дорогая мамочка!

Придя домой, я пожалел, что взял только 10 мет ров этой двойной ткани, а не 12, но меня спутали, убедив, что ты говорила об одинарной, а это двойная. Если она тебе понравится и надо прикупить (может быть, для порядка занавесим обе стороны комнаты, т. е. и лесную), дай мне, пожалуйста, знать запиской с кем-ниб. из служащих (пусть лифтерша передаст для меня), сколько надо прикупить, и я куплю и пошлю тебе. Я взял тысячу, чтобы послать тебе, но 300 рублей мне хочется дать Тусе, и на эту материю много потратил.

А теперь вечер, Стасик же выезжает рано утром. Могу послать тебе только имеющиеся у меня 400 руб. А если тебе до моего приезда еще надо, опять так же дай знать и я это сделаю.

Мне придется остаться еще 2–3 дня, но клянусь, с субботы я уже буду в Переделкино и воскресенье буду справлять новоселье с тобой в новоокрашенном доме, где, вероятно, очень красиво.

Целую тебя и Леничку, всем привет. По-моему, не стоит до полу, а лучше чуть пониже подоконников, но зато на обе стены. Серьезно напиши, я прикуплю.

Или, может быть, нужно что-ниб<удь> в виде скатерти или покрывало на диван?

1954

29 июля 1954

Дорогая Зиночка! По-прежнему все в наилучшем порядке. Единственное огорчение – Мишка. По всему Переделкину идет какая-то собачья война, Мишка приходит домой с прокушенной головой, окровавленный, опухший, без задних ног, а чуть отдышится после крови, рвот и прочего, опять бежит мстить и сражаться. Я не знаю, доживет ли он до вашего возвращения. Обе девочки были накрыты на месте преступления, рвали с яблонь зеленые яблоки. Я пригрозил обеим, после чего Мариша и Анночка[314] ежеминутно подбегают и с необычайною ласкою обнимают мои колени. Опять возвратились жаркие дни с грозами. Очень хорошо. Последовала ли ты моему совету насчет комнат? Ты молодец, что выдержала этот экзамен по переезду. Сердечный привет дорогой Ларисе Ивановне. Крепко целую.

Б.

Всем участникам поездки и Лене привет.

Письмо написано из Переделкина в Ялту (примеч. З.Н. Пастернак).

30 июля 1954

Дорогая Зиночка!

Допускаю мысль, что упорным своим молчанием Нина, может быть, готовит сюрприз, и явится вдруг, не предупреждая, вдвоем с Тицианом[315].

Вчера зашел Федин и рассказал неожиданные вещи. Пересматривается «дело» Бабеля[316] и есть сведения, что он жив и выйдет на свободу. Уверяет, что видели вернувшегося Чаренца, которого все считали расстрелянным. Отчего не может этого случиться с Тицианом и Пильняком[317].