Деревья-музыканты - Жак Стефен Алексис

— Я знаю, что ты мне скажешь, Гонаибо... Род Буа-д’Орма Летиро не должен угаснуть… Я знаю...

Гонаибо подбежал к нему.

— Отец Буа-д’Орм, отныне Гармониза останется со мной. Я так решил... Даже если ты откажешь, это ничего не изменит!..

Буа-д’Орм по-прежнему не спускал глаз с озера.

— Никто не поступает по собственной воле, Гонаибо, все начертано в большой книге, решения принадлежат одному только небу... Я знал, что ты хочешь мне сказать. Прежде чем ты заговорил, я уже знал, какова воля неба... Слушай, Гонаибо, давным-давно в нашу страну привезли в рабство четырех братьев. Здесь их и продали... Первый из них основал Ремамбрансу, второй — Сускри, возле Мармелады, третий — создал в Гонаиве святилище Летиро, названное впоследствии Сувенанс, а четвертый заложил святилище Кампеш в Северной долине. Все они были истыми сынами Африки, верными служителями лоасов наших предков. Их наследие осталось в неприкосновенности. Всю свою жизнь я страдал и боролся ради того, чтобы их дело жило... Я возделывал их землю, я совершал обряды перед их алтарями, по мере сил помогал их последователям, и все это потому, что лоасы насильно связали меня с Ремамбрансой. Скоро мое старое тело будет покоиться в земле. Но внутренний голос говорит мне, что лоасы изберут тебя... Быть может, я вообразил себе это, но обещай, что ты не останешься глух к их призыву, если он когда-нибудь прозвучит. Тебе известно, где находится дека, ты возьмешь ее и лишь только прислушаешься к голосу своего сердца, как будешь знать, что делать... Ты положишь священные камни на прежнее место, и познание невидимых постепенно перейдет к тебе... Ты будешь страдать, служа лоасам, но разве я сам не страдал? Страдание ведет к спасению, Гонаибо, ты никогда не будешь несчастлив, никогда... В сердце твоем воцарится покой... Обещай мне не навлекать на себя гнева лоасов, не пытайся противостоять им... Обещай!..

Гонаибо молчал, смело глядя в глаза Буа-д’Орму.

— Я знаю, что могу умереть спокойно, — продолжал главный жрец, — и поручить тебе внучку... Я знаю, что могу сделать это, не опасаясь за нее, но обещай мне повиноваться лоасам, если когда-нибудь они призовут тебя... Обещай...

Какая-то странная сила исходила от взгляда старика, от его протянутых вперед ладоней. Гонаибо чувствовал, что слова обещания сами просятся на язык, но он поборол себя.

— Зачем я стану давать тебе обещания, отец Буа-д’Орм, ведь я не знаю, о чем ты говоришь... Даже если мой отказ огорчит тебя, я ничего не могу поделать... Я всегда поступаю так, как мне подсказывает сердце... Я вырос в одиночестве и не знаю лоасов, о которых ты говоришь...

— Послушай, дитя, — возразил старик, повернувшись к нему. — Ты предназначен для великой миссии, и как бы ты ни противился, тебе придется выполнить ее... Мне хотелось только сказать тебе о том, чему научила меня жизнь...

Гонаибо стоял, упрямо опустив голову.

— Видишь эту цепочку, дитя?.. Взгляни! — проговорил старик.

Буа-д’Орм раскачивал золотую цепочку, держа ее двумя пальцами, затем поднял руку и с размаху бросил цепочку в озеро.

— Подожди меня, — сказал он.

Сойдя с берега, старец вошел в воду и мало-помалу стал погружаться в нее. Гонаибо судорожно сжал руку Гармонизы. Их сердца бились с неистовой силой. Неужели Буа-д’Орм решил утопиться у них на глазах? Нет, это немыслимо! Ничто не позволяло так думать. Быть может, он совершал непонятный тайный обряд, последнее деяние жреца?.. О Буа-д’Орме ходили невероятные легенды, говорили, что он одарен магнетической силой, способной двигать горами. Гонаибо и Гармониза лишились голоса, приросли к земле, не могли пошевелиться. Вероятно, все это продолжалось одну минуту, но им показалось, будто прошли века. Что за колдовские чары были у этого старца!

Они увидали, как над водой показалась сперва голова Буа-д’Орма, затем плечи и все его изможденное тело. С трудом переводя дыхание, он держал в зубах серую рыбу, которая еще трепыхалась. Добравшись до берега, старец рухнул на колени, выпустив рыбу изо рта, и она упала в траву. Его грудь тяжело вздымалась, глаза налились кровью. Даже не притронувшись к рыбе рукой, он распорол ей брюхо зубами, лихорадочно стал рыться в ее внутренностях, потом выпрямился. Золотая цепочка свисала у него изо рта. Буа-д’Орм бросил рыбу обратно в озеро и подошел к остолбеневшим Гонаибо и Гармонизе. Он обвязал цепочку вокруг шеи Гонаибо.

— Уходи, Гонаибо, уходи, оставь меня, — сказал он. — У Гармонизы теперь нет никого, кроме тебя. Дада и я отжили свой век, вы нас больше не увидите... Ступайте, злоба людская отныне бессильна над вами... Уходите и оставьте меня одного!..

Когда преподобный отец Осмен ворвался во главе процессии в святилище Ремамбрансы, он оцепенел от изумления. Все хижины пылали. Буа-д’Орм Летиро стоял посреди двора и ждал священника. Он сказал ему громким голосом:

— Лоасы бессмертны, священник! Гляди, гляди во все глаза... Лоасы не допустили, чтобы твои кощунственные руки поднялись на древнюю Ремамбрансу. Древнее святилище погибло в огне, превратилось в пепел, но лоасы живы! Смотри, как сверкает пламя на пепелище: Ремамбранса жива! Теперь Буа-д’Орм может спокойно встретить смерть, ибо придет день, и древнее святилище возродится на том же месте, но станет выше, лучше, прекраснее и будет жить вечно, как и лоасы вечной Африки... Ты же на беду свою переживешь самого себя, но не будет человека на земле более мертвого, чем ты. Глядя, как качаются деревья, ты почувствуешь таинственное, незримое присутствие лоасов. Слушая, как ветер стонет в ветвях, ты поймешь, что это голос лоасов проклинает тебя. Взирая на смену времен года, вдыхая запах созревших колосьев, ты не вынесешь упрека, звучащего из недр земли, которая перестала быть твоею... Вкушая любой плод, созревший в нашем крае, ты ощутишь на языке горечь ненависти лоасов. К чему бы ты ни прикоснулся рукой, все будет жечь тебя огнем — такова воля лоасов!.. Ибо ты пренебрег правом людей верить согласно велению своего сердца... Ступай же прочь, выродок! Ступай прочь, человек без племени! Человек без земли! Человек без народа! Карающая десница богов простерта над тобой!..

И Буа-д’Орм Летиро двинулся к маисовому полю, оставив насильников на пепелище.

XV

Леони еще раз перечитала письмо Карла. Ночные бабочки плясали «калинду» вокруг керосиновой лампы, пламя которой мигало и гасло. Керосин в лампе, верно, выгорел. Леони с трудом встала, чтобы сходить за бутылью. Заправив лампу, она села на прежнее место и вновь принялась читать.

Карл сообщал в письме о своей женитьбе на мадемуазель Дезуазо и об отъезде с женой за границу. Он уезжал в Вашингтон, куда был назначен секретарем посольства. Ничто уже больше не удивляло Леони. Ни радостная, ни печальная весть не могла вырвать ее из пучины уныния, в которую она погрузилась. И все же ей стало очень больно. Но к чему огорчаться? Звуки скрипок не увлекут глухого! Фантазия, великодушие, нежелание приспособляться, сама поэзия умерли в сердце Карла лишь потому, что время всей своей тяжестью придавило людей, у которых не было глубокой связи с родной землей. До сих пор Леони на словах осуждала сына, порой даже грубо одергивала его, а в душе надеялась, что ее наставления ничего не изменят и сын останется глух к ним. Но почему Карл должен оказаться лучше Диожена или Эдгара! По какому праву она обрекала его на бездействие? Ведь за короткое время она стала старухой, матерью-наседкой, отчаянное кудахтанье которой не могло уберечь ее птенцов. Волосы ее сразу поседели, она отжила свой век. У нее не осталось ничего, кроме материнского сердца, малодушия, страха и боли.

Вдруг на улице послышался какой-то шум, гул целой толпы. Дверь отворилась. Опираясь на двух жандармов, вошел Эдгар, весь в крови. Леони завыла не своим голосом и бросилась к сыну. Эдгар был похож на сумасшедшего. Он оттолкнул жандармов, которые поддерживали его.

— Молчать!.. Сию же минуту замолчи! — крикнул он потрясенной матери. — Принеси чего-нибудь перевязать рану.

Правой рукой он сорвал с себя рубашку. Пониже левого плеча торчал кинжал, вонзившийся в тело по самую рукоятку. Леони молча вернулась с кучей тряпья и бутылочкой йода. Она дрожала.

— Скорее!.. Подойди ближе! — рявкнул Эдгар.

Леони подошла, ноги у нее подкашивались.

Эдгар вырвал из раны кинжал. Хлынула кровь.

— Зачем эти люди здесь?.. Гоните их в шею!..

Эдгар сделал из тряпок тампон и приложил его к ране.

— Гоните всех отсюда и пошлите сержанта Калепена в Гантье за доктором Флоранселем!..

Леони не могла унять дрожь. Посторонние вышли из комнаты и толпой собрались на улице около дома. Зеваки разглагольствовали перед запертыми дверями. Оказывается, во время собрания, на котором лейтенант заявил, что послезавтра начнется выселение крестьян, какой-то человек выскочил из толпы и ударил его кинжалом. Злоумышленник скрылся, воспользовавшись замешательством. Если верить слухам, покушение совершил крестьянин по имени Аристиль Дессен.