Бернард Вербер - Последний секрет

Феншэ, в толстом пальто, припорошенном снегом, прошел в приемную и представился.

Из комнаты отдыха доносился смех – санитары смотрели телевизор.

Наконец появилась его коллега, доктор Черненко.

Проявив традиционную вежливость, она оттянула большим пальцем нижнее веко гостя и подняла рукава его рубашки, чтобы оглядеть предплечья. На приблизительном французском, в котором ей не удавалось выговаривать букву «г», она выразила удивление:

– А вы не под действием наркотика? Почему вы так настаиваете, чтобы я коснулась вашего мозга?

Французский врач объяснил ей, что намерен стимулировать известную зону. Он в деталях обрисовал ей свой план, и с некоторыми условиями Черненко согласилась взяться за него.

Самюэль Феншэ был госпитализирован на правах обычного больного. Ему выделили палату, койку и зеленую пижаму с аббревиатурой больницы.

Он поговорил кое с кем из пациентов. В основном это были молодые люди, открывшие для себя искусственный рай в студенческих общежитиях или армейских казармах. Всего за сотню рублей там можно было достать героин, привезенный из Таджикистана, Афганистана или Чечни.

Новый способ ведения войны: отравлять кровь детей.

Большинство проходили лечение дезинтоксикацией, но опять срывались. Не так-то легко отказаться от героина.

Многие уже неоднократно покушались на самоубийство, пока их несчастным родителям не попались на глаза рекламные листовки, расхваливающие санкт-петербургский Институт мозга, где за десять тысяч долларов предлагался последний шанс – операция.

Итак, почти все больные были из состоятельных семей. Целыми днями они играли в карты, смотрели телевизор в общей комнате, слонялись по коридорам. Все были обриты налысо, на головах – повязки, испачканные кровью. Некоторые показывали шрамы между татуировками – доказательство того, что прежняя наркоманская жизнь протекала не без сложностей. Руки больных были испещрены следами уколов.

В назначенный день санитар обрил голову Самюэля Феншэ и облачил его в белый халат. С помощью магнитного резонатора, единственного более-менее современного в больнице аппарата, доктор Черненко изучила картографию мозга своего французского пациента.

Травм нет, опухолей тоже. Казалось, все в порядке.

Его привезли в операционное отделение и положили на операционный стол.

Предполагалось, что операция будет идти под местной анестезией. Молодая медсестра, у которой из-за полотняной маски видны были только серые глаза, вооружившись прищепками, соорудила вокруг его головы подобие огромного купола.

Помощники хирурга надели на Феншэ стальную каску, специально созданную для такого рода вмешательства; она походила на средневековое орудие пытки. Доктор Черненко оснастила каску выдвижными металлическими трубками. Потом она сильно закрутила винты, чтобы как следует закрепить каску на черепе.

– Это чтобы не ошибиться в локализации, – объяснила она.

Отказ от общего наркоза она объяснила тем, что ей нужно знать, что больной чувствует во время операции.

– Иногда я попрошу вас сказать или сделать что-нибудь, чтобы удостовериться, что вы бодрствуете.

Феншэ содрогнулся, когда она взмахнула электрической пилкой. Для него было очевидно: русские больницы располагают меньшим количеством современного оборудования, чем европейские или американские. Например, для введения жидкого азота она использовала ножной автомобильный насос.

У них нет средств купить электрический хирургический насос!

За спиной доктор Черненко попросила его посчитать от двадцати до нуля. Он чувствовал, как его череп смачивают влажной ватой, пропитанной, вероятно, дезинфицирующим средством. Он начал считать:

– Двадцать, девятнадцать.

Услышав, как зажужжала пилка, он сглотнул.

– Восем… надцать, сем… надцать.

Ради науки. Ради мозга. Мартен выдержал операцию, значит, я тоже могу вынести это испытание.

– Шестнадцать, пятнадцать.

Когда пилка вступила в контакт с поверхностью его кожи, рецепторы эпидермического соприкосновения активизировались. Это было резко и остро.

– Больно не будет, – заверила хирург.

Да неужели! Все так говорят. Мне уже больно. Он не смог удержаться от того, чтобы не вскрикнуть: «О-ой!»

Доктор Черненко остановилась.

– Что не так?

– Ничего, ничего, продолжайте. Четырнадцать, тринадцать.

Ради науки.

Он сильнее сжал челюсти. В принципе ничего страшного не происходило, но на черепе ощущалось механическое растяжение. Нечто похожее он испытывал, когда ему рвали зуб мудрости. Местное обезболивающее подействовало, но давление на кость разливалось по всему телу.

Подумать о чем-нибудь. Медсестра. Ее серые глаза.

Его голова теперь вибрировала.

Это и правда очень больно. Думать о чем-нибудь другом. Думать о медсестре.

Понимая, что нужна ему, сестра взяла его за руку.

Рука прохладная. Но я не могу забыть, что происходит наверху. Они вскрывают мне голову. Возможно, я совершаю огромную глупость. Я ведь поклялся себе, что не лягу на операционный стол без необходимости. А разве в этом есть необходимость? И это действительно очень больно.

Две руки в перчатках поправили его голову. Вероятно, угол распиливания был выбран неверно.

Они не знают, как за это взяться.

Медсестра наклонилась, и Феншэ увидел, что она была одарена весьма аппетитной грудью, которую можно было разглядеть под ее халатом. Его глаза украдкой скользнули за ткань и различили белое кружево, которое поддерживало плоть, о мягкости которой можно было лишь догадываться. Жужжа, как бормашина, пила снова заработала.

Больно. Думать о чем-нибудь другом. Например, о груди медсестры. Юмор и любовь – два мощных болеутоляющих. Вспомнить шутку. Это история о сумасшедшем, который… который сделал себе дыру в голове, чтобы проветрить мысли.

Обладательница серых глаз, ощутив пристальный взгляд, инстинктивно поправила халат, однако не застегнула его.

Продолжать считать.

– Двенадцать, одиннадцать.

Еще одним мучением для него был запах жженой кости, вызванный трением горячего стального лезвия.

Запах моей головы, которую вскрывают.

Он заметил нечто похожее на облако пыли и понял, что это результат сверления его черепной коробки. Вниз падали пропитанные кровью ватные тампоны.

– Десять, девять, восемь.

Теперь запах костной пыли стал невыносимым, медсестра больше не могла улыбаться – даже ее шокировало то, что она наблюдала.

Видимо, она новенькая в отделении.

Без сомнения, ее взяли на работу за красоту. Маленький русский «плюсик», заставляющий забыть о ветхости оборудования. Возможно, ее отобрали на конкурсе «Мисс мокрая футболка». Оставалось лишь добавить балалаечную музыку. Серые глаза. Автомобильный насос. Пропитанные кровью тампоны. Мисс Глубокий Вырез. И чувство, что тебе вскрывают череп.