Превращение Розы - Нина Ламберт

Она стала возиться с пуговицами на его рубашке. Его грудь пылала под ее руками, курчавые, золотистые волосы щекотали кончики ее пальцев.

— О, Роза, — внезапно простонал он, и его голос дрожал. — Боюсь, что забуду про все свои принципы.

Они стояли в нескольких дюймах от кровати. Рола отбросила логику, осторожность и страх перед будущим. Никакая боль, которую он мог ей сейчас причинить, не могла быть хуже того вакуума, что жил в ней столько месяцев. Подобно обреченному на казнь человеку, она решила наслаждаться своим последним пиром. Ее рассудок расщепился между настойчиво нарастающим в ней желанием, так долго не находившим себе выхода и сейчас грозившим утопить ее, и каким-то отстраненным спокойствием, тихим, ровным голосом, который говорил: «У меня нет выбора. Я делаю так, потому что в этом мое единственное спасение».

На этот раз ей не пришлось беспокоиться насчет своей неопытности. Алек торопился. Его желание было опаляющим, неотвратимым. Ее это радовало. На сомнения не оставалось времени. Ее кожа пылала от лихорадочной страсти его поцелуев. Ее чувства напряглись в ожидании. Лишь когда до ее слуха донесся ее собственный непроизвольный крик от внезапной, острой боли, которая так быстро забывается, она на миг вынырнула в реальную жизнь, а в это время тело Алека на мгновение напряглось, а его глаза заглянули, пораженные, в ее глаза. И затем она поплыла в упоительном восторге, когда в его любви появилось еще больше нежности и томления. Она распахнула крылья и полетела вместе с ним поверх всех барьеров, что отделяли их, а затем мягко опустилась на покой. Она не поняла, что по ее лицу струятся слезы, пока Алек не утер их.

Как ни удивительно, но она заснула, утомленная долгим перелетом, эмоциональным изнеможением и физическим чувством освобождения. Просыпаясь, еще сонная, она услышала знакомые звуки голоса Алека: он пел, принимая душ. Какой замечательный у него голос, сладко подумалось ей. Мелодия была «Жизнь и роза». Легкий стук в ребра напомнил ей, что назад пути уже нет. Впереди, как она надеялась, лежала полоса счастья, хотя и не всегда безоблачного, пока в конце концов он не устанет от нее, как, по его словам, это всегда с ним бывало. Она выбросила эту возможность из своего сознания. Теперь она уже взрослая женщина и все переживет.

Она робко подкралась на цыпочках к двери ванной, которая была приоткрыта. Он уже выключил душ, и за дымчатым стеклом они увидела очертания его высокой, мускулистой фигуры.

— Поторопись, — сказала она ворчливым голосом, отодвигая в сторону стекло. — Я тоже хочу принять душ.

— Я и не мешаю, — улыбнулся Алек, мокрый и блестящий, и втащил ее к себе.

Несмотря на свой свежеприобретенный опыт, Роза все еще оставалась новичком и, как таковая, оказалась совершенно неподготовленной к тем часам, которые последовали после этого. Она не могла и догадываться о глубине и силе желания Алека, которое казалось неутолимым. Он не жалел ни Розы, ни себя, наверстывая упущенное со всей страстью, изощренностью и пылкостью, которые делали его виртуозом. Не представляла Роза и своих возможностей, своей страстности. Опьяненная, отравленная, она никак не могла насытиться им. Она купалась в своем пристрастии к нему, теряла голову от радости, потому что могла выразить своим телом все, что не осмеливалась сказать словами. Потому что даже в самые упоительные мгновения она не позволяла себе произносить никаких слов, прикусывая губу.

Один раз, в перерыве между ласками, Алек, наконец, шепнул ей запоздалое обвинение:

— Ты держалась до последнего, правда, Роза?

Она же, поправляя его, ответила:

— Я держалась ради тебя. Понимаешь, я помнила твой совет.

В этот момент она ближе всего подошла к своему признанию, что любит его. И лишь когда он заснул, положив голову ей на грудь, она немо, одними губами, произносила слова любви вновь и вновь.

Поскольку несмотря на все нежные слова Алека, на те восхитительные, сокровенные похвалы, которые он шептал ей и которые звучали в ее ушах чудесной музыкой, он не осмеливался произнести три самых волшебных слова, которые увенчали бы ее блаженство. Она отказывалась огорчаться из-за этого, слишком поглощенная тем, что давала сама; ей ничего не нужно было от него. Она начинала чувствовать упоительную власть, какую женщина может иметь над мужчиной. А еще у нее кружилась голова от сознания того, что, сколько бы женщин ни знал Алек до нее, она нравилась ему на свой, особый манер. Он не оставил в ней никаких сомнений насчет этого.

Только к вечеру они вспомнили о том, что пора соединить тело и душу воедино, и нашли время, чтобы поговорить внятно. Алек осторожно вытащил Розу из ее утомленной дремоты.

— По-моему, нам пора что-нибудь поесть, — распорядился он. — Я должен подкрепить свои силы. И ты тоже, — добавил он со значением, — если, конечно, ты не станешь настаивать на аперитивчике.

Роза запросила пощады.

— Я абсолютно умираю с голоду, — сообщила она ему лукаво, — только я была слишком деликатной, чтобы сказать тебе об этом.

— Пожалуй, я заставлю тебя голодать до полного подчинения, — пригрозил он, опрокидывая ее на постель.

— Ты всегда такой жадный? — захихикала Роза, сопротивляясь.

— Не нужно недооценивать меня, — пригрозил он ей. — Я пока еще не в форме. А если я сейчас полуживой, то виновата в этом только ты. И где только столь маленькая, сладкая девственница, как ты, могла научиться таким фокусам в постели?

Роза вспыхнула при этом упоминании ее забвения всех запретов.

— Ведь ты же сказал, что я всегда полна неожиданностей, — нашлась она, ускользая из его рук.

— А я и не говорил, что удивлен, — улыбнулся Алек. — Я всегда знал, что ты динамит.

Чтобы дать возможность упрямым горничным убраться в номере, они не стали обедать в отеле и отправились и соседний ресторанчик, где умяли невероятное количество гамбургеров со всякой всячиной в свой поздний ланч.

— Ты счастлива, Роза? — вдруг спросил ее Алек.

Счастлива ли? Она заколебалась, боясь искушать судьбу. Ведь счастье похоже на канат — ты идешь по нему, пока не посмотришь вниз.

— Вот еще бы таких блинов с кленовым сиропом, и я приду в совершенный экстаз, — заверила она его.

Однако Алек был настроен серьезно. Он выждал с минуту, сделал глубокий вдох и выдох, сжал ее руки в своих и начал:

— Роза, я очень ловко ухитрился переложить основную долю вины на тебя. Что нечестно с моей стороны, потому что весь этот год я страдал как черт из-за своего собственного проклятого идиотизма.

После того как ты вернулась в Англию, мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что не нужно было отпускать тебя совсем. Для собственного оправдания я использовал всяческие высокопарные отговорки: заботу о твоем будущем как художницы, моральную ответственность за твое благополучие, уверенность, что твои интересы я ставлю выше своих. Но истинной причиной того, что я отправил тебя прочь, была моя трусость. Я не мог примириться с мыслью, что буду зависеть от другого человека. Ты стала угрозой для моей самодостаточности, и чем дольше ты оставалась у меня, тем больше я боялся. Хотя тогда и не признавался себе в этом. О нет, я вполне владел ситуацией. По крайней мере, так думал.