Первый и непобедимый - Юлия Галанина

— Пошла, я сказал! — выдохнул Ряха и снова замолчал, никак не отзываясь на все мои тормошения. Лицо его стало до отвращения спокойным.

Я изо всех сил кусала теперь уже свои пальцы, чтобы боль уняла слёзы, помогла придти в себя, — но бесполезно. Кроме отчаяния, ничего внутри не осталось. А снаружи не было ничего, кроме каменистых горных склонов.

Я посидела около лежащего Ряхи, потом полезла вверх, как он велел.

Потом спустилась, вспомнив, что не взяла кинжал. И поняла, что не хочу его брать.

Попыталась передвинуть Ряху с острых камней на более ровный пятачок — и не смогла, сил не хватило. Отцепила чайник.

Полезла наверх с чайником в руке. Прошла чуть дальше, чем в первый раз.

Поняла, что Ряха-то живой ещё. Меня затошнило, и я вернулась.

Снова сидела около него, пиная чайник в закопчённый бок. Гребень, который осталось перевалить, нависал над нами морской волной. Мертвым дном воздушного моря лежало позади серое плато.

Я подумала, что сколько не сиди, а конец один — снова стала подниматься по склону.

Отошла хвостов на десять и поняла, что ухожу от лежащего Ряхи навсегда.

Навсегда. А он живой…

Повернула обратно.

И тут в мои метания вмешалась погода. Я совсем не обращала внимания на то, что творится вокруг. А небо заволокло тучами и пошёл снег.

Крупные, белые, пушистые, невесомые хлопья летели на оскаленные горы. Эти хлопья были нежнее легчайшего лебяжьего пуха и изящнее распустившихся цветов вишни. Они нежно ложились на блестящие скалы.

Это была удивительно красивая смерть.

Вот теперь и для меня гребень стал совершенно недоступен. Снег в горах — гибелен. Осознав это, я странным образом успокоилась и снова спустилась вниз, опасно скользя на камнях уже при таком пока тонком слое снежного покрова.

Бесстрастные горы, подставившие лица снегу, даже не заметили, что двум букашкам, ползущим по ним, пришёл конец.

Подойдя к Ряхе, я аккуратно поставила чайник, взяла кинжал и ряхиным кинжалом отрезала лямки мешка, чтобы снять его со спины лежащего. Освободив мешок, свернула его, как подушечку и, подложив её под голову, легла, прижавшись к Ряхиному боку. Ласковый снег засыпал нас, словно покрывал пушистым одеялом.

Чёрный и серый цвета из мира ушли — остался сверкающий белый на горах и негромкий серенький на небе, из которого сыпались и сыпались пухлые снежинки.

Слишком рано мы пошли в горы… Погода в это время ещё неустойчива.

Было не холодно, просто очень сонно. Кругом разливалось спокойствие. Снег падал на ресницы.

Я думала, очень удачно сложилось, что все силы отнял этот переход по горам, и их не осталось на то, чтобы грустить по родителям, по друзьям, по Ракушке, по Огрызку…

Хлопья были влажные, они оседали на ресницах, слипались друг с другом, тяжелели, и глаза сами собой закрывались.

Пока они не закрылись совсем, я, глядя на белую пелену вокруг, вспомнила то самое прекрасное в своей жизни, что поклялась как-то снова увидеть в свой последний час: как рвались из земли драконы… Как летали они в небе, легкие, мощные, яркие… Как пели над горами, как парили в лунном свете, как кружились вокруг главной башни Пряжки разноцветной каруселью. Как это было великолепно!

Дрогнули ресницы, стряхивая снег. То ли уже во сне, то ли в предшествующей сну яви я увидела разноцветную драконью карусель над заснеженными горами и порадовалась, что это красиво.

Ярко светящиеся в негромкой снежной мгле драконы вспарывали низкие тучи резными ажурными крыльями, кружили и кружили надо мной, заставляя сердце трепыхаться, словно пойманная птичка в ладони.

И тут, как всегда некстати, в мою голову ворвался, вызывая дикую головную боль, разъярённый голос золотого дракона:

— Ты что творишь?!

— Пошёл ты! — объяснила я ему, опуская ресницы. — Я умираю. Отстань.

Очнулась я и поняла, что снега кругом нет. Другие горы. По сравнению с теми, где нас застал снег — уже совершенно непроходимые, изначально, со времен их сотворения. И я одна.

— Где Ряха?! — первое, что вырвалось у меня.

— В долине. В порядке, — прозвучал в голове голос, который я так давно не слышала.

Ага.

Я распахнула веки — глубокое сине-фиолетовое небо сверху. Бездонное. Бескрайнее. Приподняла с трудом голову — на соседней скале, как когда-то, давным-давно, в другой жизни, лежал золотой дракон и задумчиво смотрел на меня тёмными глазами.

Тугой клубок, состоящий из облегчения, досады, радости, гнева, восхищения и обиды, обиды, обиды, подкатил к горлу.

Радость я решительно уничтожила: зачем? Плавиться сейчас от счастья, чтобы потом снова загибаться от невыносимой боли в пустоте молчания?

— Ты зачем это сделал? — проорала я яростно, приподнимаясь на локте. — Знать тебя не хочу! И не надо было меня спасать!

— Это ты сделала! — громыхнул в ответ дракон. — Что ты думаешь, мы все по доброй воле туда примчались? Притянула — себя и вини.

— А зачем сюда приволок? — возмутилась я.

— Я здесь живу, — блеснул тёмными глазами дракон.

— А мне всё равно, где ты живешь! Ты мне вообще не нужен! — отрезала я, садясь.

— Зачем тогда звала так долго? — поинтересовался дракон, склоняя голову набок.

— Я тебя не звала!!! — и я верила в то, что говорила.

И, видно, столько веры было в моих словах, что дракон растерялся.

— Но я же слышал?…

От этого я взъярилась ещё больше. Значит, долбилась не в пустоту каждый вечер все эти годы?! Ненавижу!!!

— Да, я припоминаю, звала один раз, — прошипела я. — Когда меня убить хотели. Ты не пришёл.

— Ты звала, когда узнала, что тебя убить хотят, — уточнил дракон. — Тебе тогда ничего не грозило. Когда твоя жизнь по-настоящему приблизилась к краю, — мы все появились, как видишь. Не могли не появиться, даже если бы и хотели.

— Ах, какие тонкости! — прорычала я. — Если бы в Ракушке в меня попали, вы элегантно бы покружились над моим телом и разлетелись восвояси.

— В тебя не попали, — отрезал разозлившийся дракон.

— Какая досада! — ядовито подхватила я.

Золотой дракон раздражённо шевельнул крылом.

— И не подходи ко мне! — завопила я, вскакивая.

От резкого вскакивания боль сразу плеснула в виски.

Это была верхушка скалистого отрога, — место, куда меня принёс дракон, — совсем небольшая площадка, обрывавшаяся со всех сторон вниз отвесными скалами. Кругом дыбились такие же каменные копья, очень подходящие к диковатой красоте драконов, но совершенно несовместимые со слабостью людей.

Я повернулась к дракону спиной и стала смотреть вдаль, кусая губы.