Альтаир - Владимир Немцов

Женя видел, как на его лице вначале промелькнуло удивление, затем досада, как он быстро потащил зареванного мальчишку к буфету. Зайцев там уже не было. Вероятно, впервые в жизни юный гражданин узнал, что не весь мир принадлежит ему и золотые зайцы могут радовать не только его и что мир может быть суров и справедлив.

Отдавая Жене деньги, Зина старалась на него не смотреть. Неизвестно, что ее смущало — возможно, явное одобрение «инспектора справедливости». И Женя опять задумался: действительно, справедливо поступила Зина или нет? А поздно ночью, когда вместе с друзьями взобрался на вершину горы, спросил об этом Афанасия Гавриловича.

— Я уже посвящен, — предупредил его Набатников, тяжело дыша от долгого подъема. — Забавная история! Рассказал о ней сам пострадавший. Он потребовал у директора ресторана жалобную книгу и записал, что недоволен ограниченным ассортиментом шоколадных изделий. Чудак человек! Пытался мне доказать, будто есть злые завистницы, вроде Зины. Ужасная особа! Расстроила здоровье бедного ребенка и при всех оскорбила его отца.

Набатников ничего не сказал о своем отношении к «забавной истории». Вероятно, не хотел вспоминать о ней, тем более сейчас, когда перед глазами расстилается панорама огромного строительства.

Всюду, куда ни глянешь, — огни! Они и на земле и на воде. Не поймешь, где кончается берег. Сгрудились у причалов буксиры, пароходы, баржи. Светятся окна в каютах, рубках, машинных отделениях, в новых домах на берегу. Горят огни на мачтах судов, на стрелах кранов и экскаваторов, фермах многоковшовых погрузчиков. Бегут катеры по реке. Беспокойный свет фар скользит по дорогам. Где уж тут разобрать, где вода, где земля!

Митяй возился с телевизором. Скоро наступит время передачи. Как и Женя, он считал, что Жигули — именно то счастливое место, куда они стремились последние дни. Если здесь не удастся принять «Альтаир», будет совсем скверно — аппарат исчезнет навсегда.

Лева свинчивал вместе трубки антенны и, в отличие от своего друга, не хотел думать о возможных неприятностях. Он считал себя оптимистом, а потому не разделял безрадостных умозаключений Митяя.

Афанасий Гаврилович торопился. Он еще должен побывать в управлении строительства.

— Возможно, и не увидимся до завтра. Впрочем, все зависит от «Альтаира». Где он сейчас, бродяга? Нет ли о нем сведений из Москвы?

Женя проводил Афанасия Гавриловича до спуска с горы и загрустил. «Горьковский комсомолец» в Куйбышеве будет рано утром.

Удастся ли увидеть профессора? Кто знает, не придется ли сразу возвращаться в Москву?

Глядя в огромную светящуюся чашу котлована, Женя заметил знакомый по фотоснимкам шагающий экскаватор, похожий на корабль с наклонной мачтой. На ней горели огни, а внизу светились желтые квадраты окон.

Спустился на тросе ковш, захватил своей пастью «пригоршню» земли кубов на пятнадцать и пошел вверх. Женя представил себе, что в такую люльку поместится небольшой автомобиль. Высоко поднялась она. Стрела повернулась, потащила ковш за собой, а когда он оказался у насыпи, его зубастый рот открылся и выплюнул землю.

Журавлихин искренне позавидовал инженеру в стеклянной кабине. Сидит в удобном кресле, нажимает рычаги и, наверное, не думает, что работает за десять тысяч землекопов. Только при одной этой мысли Женя перепутал бы все рычаги и кнопки.

Машина шагнула, Женя это видел отчетливо. Корпус приподнялся и встал на ноги — огромные сапоги с квадратными носами. Машина — вернее, ее прямоугольное тело — передвинулась вперед и села на опорную раму. Сапоги приподнялись над землей, поползли вперед. Зашагала тысячетонная громадина.

Глядя на все это, Женя печально размышлял о своей будущей профессии. «Подумаешь, радист! Пусть даже способный конструктор — твоя судьба уже предопределена. Никогда тебе не создать величественной машины вроде экскаватора. Будешь возиться с радиолампочками и проводничками, стараясь втиснуть их в спичечную коробку. — Журавлихин был уверен, что главное направление современной радиотехники определяется стремлением к массовости приемников и телевизоров, а поэтому они должны быть просты, дешевы и малы, чтобы тратить на них поменьше труда и материалов. — Мелкие твои дела, лабораторные. Простора нет, размаха».

Наивные штучки с «Альтаиром», который и строился всего лишь затем, чтобы наблюдать за белками или птенцами, — разве это занятие? Разве можно сравнить ученические опыты студента Журавлихина хотя бы с самыми простыми делами моториста, механика, агронома, любого специалиста? Они действительно работают, а ты пока еще прицеливаешься.

Столь суровая оценка своей пока еще скромной жизненной роли вызывалась у него своеобразным внутренним протестом. Он не хотел чувствовать себя как на вокзале и терпеливо ждать у кассы, когда выдадут ему билет в жизнь. Билетом он считал диплом. Пробьет два звонка, раздастся свисток, тронется поезд — и лишь с этой минуты отправишься в самостоятельный жизненный путь.

«А студент — это только еще аккумулятор чужой умственной энергии, — думал Женя. — Не всякий хорошо сохраняет эту энергию, а нужно не только сохранять, но и творчески умножать ее. Есть среди нас ребята, у которых энергия разряжается на себя. Бывают ведь испорченные аккумуляторы с так называемым «повышенным саморазрядом». Пять лет заряжают, а потом, когда до дела дойдет, — глядишь, и нет ничего. Человека готовили, чтоб он шел впереди, освещая путь другим, а света не оказалось, волосок еле тлеет. Типичный саморазряд! Все на себя!»

Но в наши дни нельзя быть только аккумулятором, надо уже сейчас отдавать накопленную энергию. Одним из путей к этому Женя считал творческую работу в студенческом научном обществе.

Так чем же он недоволен? Женя не только учится, много работает в комитете комсомола, занимается шефскими делами, считается способным конструктором в научном обществе. Не говоря уже об «Альтаире», Журавлихин и его друзья сделали немало полезных приборов, вроде искателя повреждений в подземных кабелях или радиоаппарата для определения качества обработки деталей. Вот уже два года, как этими приборами пользуются: первым — на радиоузле подшефного колхоза, а вторым — в экспериментальных мастерских института.

Но Жене этого мало.

Вдали шумит водопад. Это из дырчатых труб вырывается жидкая пульпа, уходит вода, растет земляная перемычка, преграждающая путь Волге-реке. Разве не позавидуешь мастеру, или, как его здесь называют, багермейстеру? Он строит плотину и видит воочию, как поднимается она. «Нет, — поправил себя Женя, — сейчас не видит. От земснаряда до места намыва плотины несколько километров. А что, если в кабине багермейстера установить телевизор?» Мысль взволновала Женю, он прижал к горячим щекам заледеневшие ладони и так, застыв неподвижно, глядел на мерцающие огни, представляя себе, что «Альтаир» — он обязательно найдется! — будет испытываться не в Каспийских джунглях, а здесь. Поставить бы его возле эстакады, где намывается плотина, — и багермейстер сможет контролировать свою работу не по телефону, а видеть ее все время перед глазами.