Если ты индиго - Татьяна Турве

За неделю здесь как будто ничего не изменилось. Мастер Ольга всё так же неподвижно сидела по-турецки на своем белом коврике с ярко-красными иероглифами — строго посредине зала под люстрой, на пересечении невидимых силовых линий. "Интересно, она хоть со вторника домой уходила?" — съюморила про себя Яна и незаметно хихикнула. Точно уловив спиной чье-то присутствие, Мастер обернулась и глянула на Янку в упор, просверлила на месте всезнающим оком. Ее узкие монголовидные глаза с каждой секундой темнели, предвещая неизбежную грозу — возможно, что и с молниями! — и девочке стало как-то… Ну, не страшно, конечно, просто сильно не по себе.

"Сейчас опять капельницу поставит! И зачем я сюда пришла? Мало того, что дома!.." — мысленно запричитала она, но деваться было некуда. Что-то в последнее время все пытаются намылить ей шею, не слишком эта светлая перспектива вдохновляет!

— Что ты с собой сделала? — Мастер отвела в сторону свой пронзительный орлиный взгляд и сразу преобразилась, стала самой обыкновенной, чуть усталой женщиной лет за сорок. И чего это она, Яна, себе только что напридумала?..

Видя, что Янка не отвечает, Мастер снова потребовала ответа, на этот раз помягче:

— Где ты была?

— На концерте… — Яна легким, "кошачьим", как посмеивается отец, движением присела рядом с ней, обхватила руками колени и обреченно примостила на них подбородок: "Будь что будет! Ну и дела, я уже как Зоя Космодемьянская на допросе…" — И не успела скрыть дурацкую улыбку, рот предательски растянуло до ушей.

— Я же тебя просила: избегай большого скопления людей! Тем более рок-концертов. Это преступление — доводить себя до такого состояния!.. — в голосе Мастера опять прорезалась и затвердела углеродистая сталь — стало быть, разглядела эту неподобающую ухмылку! (Странно, отчего же в самую первую встречу она показалось такой сердечной и теплой, завораживающе теплой изнутри? Как бы не так, обдает холодом почище морозильной камеры!) Тут бы самое время проявить свою отроческую скромность и промолчать, но Янка с упрямством возразила:

— Так что мне теперь, совсем не жить? Туда не ходи, сюда не ходи…

Вышло довольно-таки жалобно, с истерическими нотками кисейной барышни, которую жестокая маман не пускает в синематограф на новую заграничную картину. У Янки от напряжения запылали уши: она ведь хотела совсем не так, а серьезно и рассудительно, на равных!.. Мастер приподняла руку ладонью вверх, словно приветствовала кого-то на трибуне или у них в классе призывала к тишине:

— Что там было?

— Какая-то сущность, я ее увидела… — Яна в задумчивости уставилась прямо перед собой на светло-голубую стенку, усеянную морщинками небрежно наляпанных обоев. Сам взгляд стал по ощущениям прозрачным и невесомым, будто смотришь сквозь воздух между молекулами…

Что же там на концерте произошло?.. Та напугавшая ее до полуобморочного состояния штуковина была похожа на темно-синее чернильное пятно с мутными разводами. Самая натуральная амеба под микроскопом, растекшаяся по потолку, как по предметному стеклу на лабораторке по биологии. И огромная!.. От нее тянулось множество тонких извилистых щупалец прямо к людям внизу, их ауры бледнели на глазах, а амеба с каждой секундой раздувалась, довольно пыхтела и причмокивала от удовольствия… Янка встряхнула головой, отгоняя от себя навязчивую картину:

— Эта штуковина… сущность или как ее… присасывалась ко всем, кто там был, забирала у них энергию. Потом она заметила меня и я ее нокаутировала… через третий глаз и солнечное сплетение. Даже не знаю, как. Правда, она меня после этого тоже… ударила.

Амеба плыла к ней, угрожающе расширяясь во все стороны, пока не заслонила собой весь мир. Он сжался до размеров малюсенькой точки. Время предельно замедлилось и наконец остановилось, Янка почти неосознанно выбросила перед лицом руки, по-детски от этого ужаса закрываясь. И почувствовала, как из них ударили нестерпимо жаркие пучки света. (Даже ладони остро запекли, будто от выхваченных прямиком из костра обугленных картофелин.) Амеба угрожающе зашипела и сморщилась, потекла темными струями вниз на чьи-то головы. А затем опять раздулась, неторопливо со знанием дела прицелилась и плюнула прямо в нее чем-то противным и липким, похожим на слизь. В глазах потемнело, Яна, кажется, пошатнулась — к счастью, Сергей успел подхватить…

Очнулась уже на улице. Лицо нежно обвевал прохладный ночной ветерок, успокаивающе гладил по щекам и нашептывал ласковые слова (или это всего лишь чудилось?..). Сережка нервно вышагивал рядом по крохотному пятачку асфальта от стены "Юбилейного" до ступенек: три коротких шага направо, три налево, и опять по-новой… Оранжевый огонек его сигареты то вспыхивал, то снова затухал в темноте.

Мыслей не было совершенно, Янка затаила дыхание и прислушалась к себе: боль уже прошла, вместо нее осталась слабость и непривычная пустота. Ни мыслей, ни чувств, ни ощущений в теле — только огромная, с рваными краями дырка в ауре на месте удара, ровнехонько посредине груди. Из дырки этой легким серебристым дымком вытекала ее, Янина, жизненная энергия, и уплывала прозрачной струйкой куда-то вверх, в беззвездное черное небо. На одно краткое мгновение она увидела себя со стороны — маленькая скрюченная фигурка на ступеньках, — и отвлеченно, точно о ком-то другом, подумала, что таких здоровенных прорех пока не встречала. Эта будет, без сомненья, номер один… И даже страха совсем не было — наверное, от слабости.

Сергей щелчком отбросил едва начатую сигарету и присел рядом с ней на корточки, пытливо заглянул в лицо:

— Что-то ты белая. Как из гипса…

И зачем-то потрогал за лоб.

Мастер по-прежнему смотрела на Янку в упор, но глаза ее уже не казались стальными и холодными, с каждой секундой теплели, пока не стали жемчужно-серыми, искрящимися. И Яну опять потянуло сесть рядом с ней — так, чтобы поближе, — и прижаться, не говоря ни слова, как к матери… (Чего со своей мамой обычно не делала, даже в детстве.) Ну отчего так получается, что посторонние на первый взгляд люди кажутся ближе и понятнее родных по крови?

— Да-а… Если б Учителя собой не заслонили, была бы ты уже… — с многозначительной веской паузой сообщила Мастер, проницательно на нее поглядывая.

"Может, я ошиблась? Рано было ей инициацию давать, совсем ведь еще ребенок! Кто ее теперь защитит? Издалека же видно… — бессвязно подумала Ольга и провела рукой по глазам, отгоняя эти скачущие тревожные мысли. — Но теперь уже поздно, каждый день что-то новое… И не слушается, вот в чем беда! Надо ее хорошенько припугнуть."