Сонька. Конец легенды - Виктор Мережко

— Плюшечки-игрушечки! Булочки-манюлечки! Пирожочки-василечки! Покупайте, господа хорошие! Барышням зудеть, господам добреть! — Остановилась возле привратника, свойски ему подмигнула. — Не желаешь полакомиться вкусностью, привратник-развратник?

— Ступай отседова! — сурово ответил тот. — Не положено возле дома околачиваться!.. По улице шастай!

Антон остановил пролетку недалеко от ворот дома Брянских, оглянулся на Таббу:

— Ждать вас или как?

— Езжай! Обратно сама доберусь.

Узнать ее было невозможно: элегантный черный мужской костюм, волосы упрятаны под черный котелок, в руке костяная трость. Бывшая прима походила на печального и строгого юношу.

Когда Табба подошла к воротам дома, вышедший на звонок привратник Илья не сразу признал ее.

— Чего изволите, сударь?

— К княжне Брянской. Она по телефону предупреждена!

— Как доложить?

— Госпожа Бессмертная.

От неожиданности привратник даже икнул, бросил взгляд на торговку, также уставившуюся на визитера.

— А я вас не признал, — шепотом сообщил он.

— Вот и не признавай дальше. Барыня дома?

— Только что отзанимавшись музыкой, — сообщил Илья, открывая калитку.

Табба направилась ко входу в дом и перед самой дверью столкнулась с мадам Гуральник.

Учительница музыки вначале не узнала ее, посторонилась, желая уступить дорогу, затем удивленно воскликнула:

— Госпожа Бессмертная, это вы?

— Здравствуйте, мадам, — изобразила та подобие улыбки.

— Я вас не сразу признала!.. Вам весьма к лицу мужской костюм! Только к чему бы это?

— Я актриса, мадам.

— Помню. К сожалению, бывшая. — Гуральник еще раз окинула насмешливым взглядом Таббу и поспешила к воротам.

Илья открыл учительнице музыки калитку, увидел, что к нему снова направляется торговка.

— Глянь, какие пострелки во двор шныркают! Небось к барышне на смотрины?

— Тебе зачем знать? Ступай с богом.

— Говорю ж, интересно. А за интерес пирожочком с мяском угощу.

— У нас кормят, с голода не пухнем. Ступай, — отмахнулся привратник и вернулся к своей будке.

— Плюшечки-игрушечки! Булочки-манюлечки, — вновь заголосила та.

…Анастасия спешно спускалась по маршевой лестнице навстречу Таббе. Увидев ее в мужском костюме, с настороженным удивлением спросила:

— Вы?!

Та тоже остановилась, усмехнулась:

— Неожиданно?

— Более чем, — княжна подошла, обозначила книксен. — Страсть к былой профессии или же на то есть более веские причины?

— Скорее второе.

Они поднялись наверх, пересекли несколько залов, расположились в небольшой комнате. Из окна была хорошо видна свинцовая угрюмая Нева.

— А мы решили, что потеряли вас навсегда, — сказала княжна, недоверчиво рассматривая гостью. — Даже князь Андрей. Кстати, он был сегодня, спрашивал о вас.

— Неужели? — насмешливо подняла брови Табба.

— Представьте… Был взвинчен, ему наговорили о вас массу глупостей…

— Обо мне продолжают ходить сплетни?

— Будто вы не знаете! Но мне бы не хотелось сейчас об этом. Князь интересовался, не изменилось ли ваше намерение отправиться в Одессу.

— Мое намерение не только не изменилось, но стало еще более серьезным. С этим я и пришла.

Анастасия изучающе посмотрела на гостью, поинтересовалась:

— Это как-то связано с вашей матерью и сестрой?

— При чем тут они?

— Газеты пишут, что Сонька и Михелина бежали с каторги.

— Какое это имеет значение?

— Но если газеты пишут, значит, вашу сестру и мать определенно поймают.

— Будем надеяться, что подобного не случится.

Вошел дворецкий с чайным подносом, поклонился гостье, никак не отреагировав на ее необычный костюм, поставил все на столик, еще раз поклонился и удалился.

Княжна разлила чай, внимательно посмотрела на гостью:

— За нашим домом установлена слежка.

— Я заметила, — спокойно кивнула та.

— Это ведь из-за вас?

— Видимо, да.

— И по такой же причине вы приняли маскарад?

— Да.

— Говорят, вы связаны с какой-то противоправной организацией?

Табба подняла голову:

— Это те самые «глупости», о которых говорил ваш кузен?

— Его вызывали в жандармерию.

— У него неприятности?

— Кузен — мужчина. Ему не пристало жаловаться.

— Сожалею, что доставила князю столько хлопот.

Княжна сделала глоток чая, не сводя с гостьи глаз.

— Итак, цель вашего визита?

— Пришла попрощаться, — печально усмехнулась бывшая прима. — Полагаю, мы не скоро увидимся.

— Но вы ведь намеревались отправиться с князем в Одессу.

— В Одессу, но без князя. Ему лучше держаться от меня подальше. Ни к чему мои проблемы. Как говорила моя мать, меньше знаешь, меньше сидишь. Но если князь пожелает, я не стану избегать встреч с ним.

— И как скоро вы уезжаете?

— В ближайшее время. Завершу некоторые дела и могу быть наконец свободной. — Бессмертная развернула конфету, но есть не стала, положила на место. — Знаете, княжна… В свое время вы приютили меня, предоставили покой и крышу. И я сочла необходимым прийти к вам, поклониться и поблагодарить вас за вашу доброту… Мне теперь без разницы, куда, зачем и к кому бежать. Мне никто больше не нужен. Я сама от себя устала…

Анастасия коснулась ее руки:

— У вас очень скверно на душе.

— Скверно. Привычно скверно.

— Я могу чем-нибудь вам помочь?

Табба деликатно убрала руку.

— Помогите лучше кузену. Он в этом нуждается не меньше, чем я, — поднялась, обняла, поцеловала княжну. — Благодарю вас. Мне пора.

Анастасия, преодолевая неловкость и нерешительность, попросила:

— Еще полминуты… — Она виновато улыбнулась. — В жандармерии кузену сказали, будто Михелина имела на каторге роман с каким-то поручиком и стала от него беременной.

— Что за чушь? — нахмурилась бывшая прима.

— Правда… Андрей сходит с ума.

— Вранье. Такого не может быть.

— Но ему сказал генерал из жандармерии!

— Врет!.. Генералы всегда врут, особенно в жандармерии. У них должность такая — врать!

— Вам лучше не выходить через ворота, — предупредила Анастасия.

— Я тоже подумала об этом.

— Может, через потайную комнату?

— Лучшее решение вопроса, — улыбнулась Табба. — Тем более что я уже как-то пользовалась ею.

Поручик Гончаров выхаживал из угла в угол, рубил рукой воздух, громко декламируя стихи Блока:

Я ухо приложил к земле,Я муки криком не нарушу.Ты слишком хриплым стоном душуБессмертную томишь во мгле!Эй, встань и загорись, и жги!И подними свой верный молот!Чтоб молнией живой расколотБыл мрак, где не видать ни зги!

В дверь довольно решительно постучали. Никита умолк, раздраженно крикнул:

— Какого черта?

— Позвольте, Никита Глебович?

— Кто здесь? — поручик подошел к двери, толкнул ее. На пороге стоял подпоручик Буйнов, начальник поселка.

— Не сильно отвлекаю?

Тот молча посторонился, пропуская гостя, рукой указал на стул.

Илья Михайлович шумно уселся, снял фуражку, вытер ладонью вспотевший лоб.

— Слава богу, лето пришло. Хоть мошкара отступила. — Вопросительно взглянул на Гончарова. — А вы вроде того что здесь с кем-то беседовали?

— Стихи читал.

— Стихи?.. Стихи — дело тонкое. Индивидуальное… И чьи же строки тронули ваше сердце?

— Его имя вряд ли вам что-либо скажет, — ответил поручик, оставаясь стоять и вопросительно глядя на визитера.

— Ну да, мы народишко темный, куда уж нам до стихов! Нечто бунтарское небось?

— С чего вы взяли?

— Так ведь вся молодежь нынче помешана на бунте. Шифрограммы почти каждый день из столицы получаем — либо стачки, либо прокламации, либо покушения. Как на пороховой бочке сидим. — Буйнов повертел головой, спросил: — Водички не предложите?

Тот налил стакан из графина, подал.

— Прошу.

Подпоручик осушил до дна, достал огромный платок, вытер сначала губы, затем лоб.

— А ведь беглецов — Соньку и ее компашку — так до сих пор и не задержали. По всем сусекам шарят, и все никак.

— Значит, плохо шарят.

— Наверно. То ли померли в дороге, то ли полиция у нас такая. — Буйнов внимательно посмотрел на поручика. — А у вас, сударь, через три дня суд. Сказывают, по делу даже пришел особый циркуляр из жандармского управления.

— В чем особый?

— Точно сказать не могу, однако, если судить по мордуленциям судейской братии, что-то весьма нехорошее для вас. Мордуленции их так и светятся от счастья.

Гончаров опустился на стул.

— Ваш совет, Илья Михайлович?

Тот вздохнул:

— Бежать?.. Бежать — нереально. Некуда бежать. Да и я не позволю… Остается ждать.