Сонька. Конец легенды - Виктор Мережко

— Все, с богом! — невесело усмехнулся Сергей Сергеевич, затем напомнил: — Когда будете на воде, не забудьте отцепить трос лебедки!

— Постараемся, — нервно отмахнулся Михель и, не попрощавшись, первым двинулся к шлюпке.

— Спасибо вам. — Михелина коснулась рукава куртки Ильичева. — Мы вас не забудем!

— Забудете, — отмахнулся тот. — А вот если возникнут проблемы в Одессе, тогда определенно вспомните!

И неожиданно спросил:

— Что передать господину банкиру?

— Передайте, что утонули.

— Нельзя, мадемуазель, так шутить. Накаркать можете!

— Ничего не передавайте! Переживет как-нибудь!

— Ладно, что-нибудь придумаю. Лишь бы в Одессе с ним не пересеклись!

— Будем стараться! — прокричала Миха.

Матросы помогли женщинам расположиться в шлюпке, затем поддержали Михеля.

От напряжения и прохлады всех троих заметно колотило.

Сонька передала Михелине свою котомку, расположилась спереди, взяла весла. Михель уселся сзади, проделал то же самое.

Михелина, вцепившись в борта, переводила растерянный и испуганный взгляд с родителей на матросов.

Матросы снова подошли к лебедке, принялись с усилием крутить ручку.

Шлюпка тяжело оторвалась от палубы и медленно поползла вверх.

Было видно, как старший помощник перекрестил беглецов.

Матросы продолжали трудиться над ручкой лебедки, шлюпка вскоре повисла над водой, задержалась на миг, после чего стала медленно опускаться.

— Господи, помоги и спаси, — прошептала Сонька.

Михель внимательно следил за приближающейся водой и, когда днище коснулось ее, заорал:

— Веслами!.. Отталкиваемся!

Борт парохода находился совсем рядом, он был мощный и пугающий, раскачивающийся от волн и быстрого хода.

Михелина видела, как отец с матерью изо всех сил старались оттолкнуться от него, весла соскальзывали, борт несколько раз задевал шлюпку, и ее с силой бросало то в сторону, то на пароход.

— Отталкиваемся! — отчаянно орал Михель и изо всех сил налегал на весла. — Сильнее, Соня!.. Сонечка, еще сильнее!

Шумно дышащий борт медленно проходил мимо, лодка постепенно отдалялась от него, наконец сильный бурун от винта едва ли не ударом отбросил шлюпку совсем в сторону, и она опасно запрыгала, закрутилась на волнах.

Михель и Сонька принялись в панике грести, чтобы выровнять ход.

Вскоре судно начало медленно отваливать в сторону, волны становились слабее, огни в иллюминаторах и над палубой превращались в слабые желтые точки.

Михелина перекрестилась:

— Слава Богу… Кажется, выбрались.

Сонька, продолжая грести, молча оглянулась на виднеющиеся вдалеке прибрежные огоньки.

— Все будет хорошо, барышни, — неожиданно улыбнулся Михель. — До берега доберемся, а там хрен кто словит.

— Не заскакивай наперед, — мрачно бросила Сонька. — Думаю, самое главное только начинается. — И снова с силой налегла на весла.

За окнами заканчивался день, от ближних церквей доносился вечерний перезвон, мелкий дождь порывисто и неровно хлестал по стеклам.

Катенька наблюдала, как нервно и озабоченно ходит по квартире хозяйка, подбирает забытые вещи, складывает их в чемодан. С неловкостью спросила:

— Мы больше не вернемся сюда?

— Не знаю. Пусть все будет собрано. На всякий случай, — резко ответила Табба, взглянула на девушку. — Антон через сколько будет?

Та подошла к окну, взглянула на улицу:

— Уже подъехал.

Бессмертная вынула из сумочки визитную карту, сняла телефонную трубку, набрала номер.

— Здравствуйте… Господин Улюкай? Это артистка Бессмертная. Помните меня?.. Спасибо. Мне крайне важно было бы увидеть вас. Лучше сегодня… Могу через час. Где прикажете. Хорошо, я знаю этот ресторан. Благодарю, — повесила трубку, повернулась к прислуге. — Будь дома, никуда не отлучайся. Если все пройдет хорошо, к вечеру вернусь.

— А если не вернетесь?

— Если не вернусь? — рассеянно переспросила бывшая прима. — Вот деньги, — достала из сумочки сторублевую купюру.

— Зачем?

— Если не вернусь, купишь билет и отправишься в Одессу. Там остановишься в гостинице «Красная», а я со временем найду тебя.

— А ежели Антон не отпустит меня?

— Можно без идиотизма? — вдруг вспылила Табба. — Твой Антон будет все время при мне.

— Мне чего-то нехорошо, госпожа, — тихо промолвила Катенька. — Я боюсь за вас.

— Бойся за Антона. Если мне что-то перепадет, то ему тоже мало не покажется.

— Свят-свят, — перекрестилась девушка. — Вы что-то страшное затеваете?

— Скорее веселое, — оскалилась Табба. — Но ты пока ничего не бойся. Это я пугаю вперед. На всякий случай. Самое серьезное, думаю, может случиться через три-четыре дня.

Раздался резкий телефонный звонок, бывшая прима быстро сняла трубку.

— Вас слушают. — Натянуто улыбнулась. — Здравствуйте, граф. Пока дома, но собираюсь выходить. Помню ваше предостережение. Кто?.. Какой Глазков? Ах да, вспомнила. И что этому человеку от меня нужно?.. Письмо?.. Какое письмо? Ну хорошо, я поговорю с ним. — Положила трубку, повернулась к прислуге. — Помнишь господина, который из Крестов приходил?.. Прапорщик.

— Помню.

— Ступай на улицу, встретишь.

— Могу не узнать, столько времени прошло.

— Узнаешь… Сюда не приглашай. Сама выйду.

— Антону что сказать?

— Пусть ждет.

Катенька по-скорому пригладила волосы перед зеркалом, одернула кофту, набросила капюшон и покинула квартиру.

Табба вынула из сумочки пачку дамских папирос, присела на небольшой сундучок, закурила. Смотрела перед собой в занавешенное окно, слышала колокола, цокот копыт, голоса, доносящиеся с улицы, пускала струйкой дым. Почувствовала вдруг, как из глаза выкатилась слеза, затем вторая. Она не убрала их, продолжала смотреть перед собой, а слезы бежали уже из обоих глаз, скатывались по щекам, капали на подол платья.

…Пролетка Антона стояла напротив парадной, Катенька подошла, легко запрыгнула в нее.

— А барыня где? — бросил извозчик, пряча лицо от дождя под капюшоном.

— Скоро будут.

— А сама чего вышла?

— Человека встретить.

— Какого человека?

— Нужного.

Антон с напускным неудовольствием спросил:

— Барыне надолго буду нужен?

— Сказали, на весь день.

— Деньги-то хоть заплатит? Или опять задарма?

— Разве прошлый раз она не заплатила?

— Прошлый — да, а раньше вроде как забывала.

Девушка достала из кармана платья рубль, отдала парню.

— Хватит?

— С тебя хватит. С другой взял бы поболее.

Рядом остановилась пролетка, из которой выбрался на костылях человек в потрепанной одежде, направился в сторону парадной.

Катенька почти сразу узнала его — это был Глазков. Спрыгнула на мостовую, поспешила за ним.

— Ты чего? — крикнул вслед Антон.

— Это, кажись, к госпоже, — отмахнулась та. Догнала Илью, окликнула: — Господин!

Он остановился, удивленно уставился на девушку.

— Вы к госпоже Бессмертной?

— Я узнал вас, — расплылся в улыбке Глазков и подтвердил: — Да, к мадемуазель Бессмертной.

— Ждите здесь, они сейчас выйдут.

Катенька оставила Илью на улице, скрылась в парадной.

Табба, услышав на лестничной площадке шаги, торопливо вытерла мокрые глаза, смяла папиросу в пепельнице, в ожидании поднялась.

Катенька, запыхавшись, вбежала в прихожую, с ходу сообщила:

— Пришел!.. Только вы его не сразу узнаете. Он вроде того как бы бродяга.

Бессмертная прошла в спальню, достала из прикроватной тумбочки револьвер, положила его в сумочку, прихватила зонт, направилась к выходу, предупредив прислугу:

— Будь дома, никуда не выходи!

И покинула квартиру.

Катенька перекрестила ее.

Табба спустилась, вышла из арки, раскрыла зонт и действительно не сразу узнала прапорщика. Он при ее появлении сразу заковылял навстречу, путаясь в костылях и невнятно бормоча:

— Боже, госпожа Бессмертная… Слава богу, слава богу… — в двух шагах остановился, стянул фуражку с головы. — Здравствуйте… Глазам своим не верю.

— Я также, — усмехнулась она и протянула руку в перчатке. — Где письмо?

— Извольте. — Глазков извлек из внутреннего кармана френча сложенный пополам листок.

Табба развернула его, пробежала глазами написанное.

— Кто писал?

— Некий господин, — неуверенно ответил Илья.

Антон настороженно наблюдал за ними из своей пролетки.

Бывшая прима снова прочитала текст, усмехнулась:

— Фамилия господина Изюмов?

— Не знаю. Служит в театре швейцаром.

— Что-нибудь еще передавал?

— Сказал, что вас подозревают… — смущенно произнес Глазков.

— В чем?

— В политическом. Со слов Гаврилы… по батюшке не помню.