Имя мне — Легион - Роджер Желязны

— Да. Нет! Пожалуйста.

Я бросился внутрь и осмотрел приборы. Он поднимался.

— Тянуть или отпускать?

Я включил лебедку. Ихти поднимался послушно, как котенок.

— Теперь решай сама.

На двадцати метрах он уперся.

— Отпустить немного?

— Нет!

Она поднимала его — десять метров, восемь…

На четырех Джин выдвинула совки, и они подхватили зверя. Теперь тянитолкай. Снаружи — торжествующие вопли, вспышки блицев.

Команда увидела Ихти.

Он начал сопротивляться. Джин держала тросы натянутыми, тянитолкай поднимался все дальше.

Вверх.

Еще два фута, и тянитолкай начал толкать.

Крики, быстрый топот.

Гигантский стебель, раскачивающийся на ветру, его шея. Зелеными холмами поднимаются из воды плечи.

— Карл, он очень большой! — закричала Джин.

А он становился все больше и больше… и беспокойнее.

— Давай!

Он посмотрел вниз.

Он посмотрел вниз, словно бог наших самых древних предков.

В моей голове мешались страх, стыд, издевательский смех.

А в ее голове?

— Давай же!

Она смотрела вверх, на зарождающееся землетрясение.

— Не могу!

Сейчас, когда кролик умер, все будет так просто. Я протянул руку.

И остановился.

— Нажми сама.

— Не могу. Давай ты. Вытащи его, Карл!

— Нет. Если это сделаю я, ты потом всю жизнь будешь мучаться, а могла ли это сделать ты. Ты душу продашь, пытаясь это узнать. Поверь мне, мы похожи, а со мной все было именно так. Выясни сейчас!

Она тупо пялилась.

Я схватил ее за плечи.

— Представь себе, что это вытащили меня, — предложил я. — Я — зеленый морской змей, полное ненависти чудовище, собирающееся тебя уничтожить. Я никому не подчиняюсь. Нажми «инъекцию».

Ее рука потянулась к кнопке, но вдруг дернулась обратно.

— Ну же!

Она нажала кнопку.

Я аккуратно положил ее на пол и закончил с Ихти.

Прошло добрых семь часов, прежде чем я проснулся под ровный гул винтов Стадиона.

— Ты болен, — сообщил мне Майк.

— Как Джин?

— Аналогично.

— Где зверь?

— Здесь.

— Хорошо. — Я перекатился. — На сей раз не ушел.

Вот так все оно и было. По-моему, никто не рождается наживляльщиком, но кольца Сатурна поют свадебную песнь дару, оставленному морским чудовищем.

Роза для Екклезиаста

В то утро я переводил один из моих «Мадригалов смерти» на марсианский. Коротко прогудел селектор, и я, от неожиданности уронив карандаш, щелкнул переключателем.

— Мистер Гэлинджер, — пропищал Мортон своим юношеским контральто, — старик сказал, чтобы я немедленно разыскал «этого чертова самонадеянного рифмоплета» и прислал к нему в каюту. Поскольку у нас только один самонадеянный рифмоплет…

— Не дай гордыне посмеяться над трудом, — оборвал я его.

Итак, марсиане наконец-то решились. Стряхнув длинный столбик пепла с дымящегося окурка, я затянулся впервые после того, как зажег сигарету. Я боялся пройти эти сорок футов до капитанской каюты и услышать слова Эмори, заранее мне известные. Поэтому, прежде чем встать, я закончил перевод строфы.

До каюты Эмори я дошел мгновенно, два раза постучал и открыл дверь как раз в тот момент, когда он пробурчал:

— Войдите.

Я быстро сел, не дожидаясь приглашения.

— Вы хотели меня видеть?

Я созерцал его тусклые глаза, редеющие волосы и ирландский нос, слушал голос, звучащий на децибел громче, чем у кого бы то ни было…

— Быстро добрался. Бегом, что ли, бежал?

Гамлет — Клавдию:

— Я работал.

— Ха! — фыркнул он. — Скажешь тоже! Никто еще не видел, чтобы ты этим занимался.

Пожав плечами, я сделал вид, что хочу встать.

— Если вы меня за этим сюда позвали…

— Сядь!

Он вышел из-за стола. Навис надо мной, свирепо глядя сверху вниз (непростое дело, даже если я сижу в низком кресле).

— Из всех ублюдков, с которыми мне когда-либо приходилось работать, ты, несомненно, самый гнусный! — заревел он, как ужаленный в брюхо бизон. — Почему бы тебе, черт возьми, не удивить нас всех и не начать вести себя по-человечески? Я готов признать, что ты умен, может быть, даже гениален, но… Ну да ладно!

Он махнул рукой и вернулся в кресло.

— Бетти наконец их уговорила, — его голос снова стал нормальным. — Они ждут тебя сегодня днем. После завтрака возьмешь джипстер и поедешь.

— Ладно, — сказал я.

— У меня все.

Я кивнул, встал и уже взялся за ручку двери, когда он сказал:

— Не буду тебе говорить, как это важно. Ты уж веди себя с ними не так, как с нами.

Я закрыл за собой дверь.

Не помню, что я ел на завтрак. Я нервничал, но инстинктивно чувствовал, что не оплошаю. Мои бостонские издатели ожидали от меня «Марсианскую идиллию» или, по крайней мере, что-нибудь о космических полетах в духе Сент-Экзюпери. Национальная ассоциация ученых требовала исчерпывающего доклада о величии и падении марсианской империи.

И те и другие останутся довольны. В этом я не сомневался. Я всегда справляюсь, и справляюсь лучше, чем другие. Потому-то все и завидуют мне, за это и ненавидят.

Впихнув в себя остатки завтрака, я отправился в гараж, выбрал джипстер и повел его к Тиреллиану.

Над открытым верхом машины, словно языки пламени, плясали огненно-красные песчинки. Они кусались через шарф и секли мои защитные очки.

Джипстер, раскачиваясь и пыхтя, как маленький ослик, на котором я однажды пересек Гималаи, не переставая поддавал мне под зад. Тиреллианские горы переминались с ноги на ногу и приближались под косым углом.

Джипстер пополз в гору, и я, прислушавшись к натужному рычанию мотора, переключил скорость. Не похоже, думалось мне, ни на Гоби, ни на Великую Юго-Западную пустыню. Просто красная, просто мертвая… Даже кактусов нет.

С вершины холма ничего не было видно из-за облака пыли, поднятой джипстером. Впрочем, это не имело значения. Дорогу я мог бы найти с закрытыми глазами. Сбрасывая газ, я свернул налево и вниз, объезжая каменную пагоду.

Приехали.

Джипстер со скрежетом остановился. Бетти помахала мне рукой.

— Привет, — полузадушенно прохрипел я, разматывая шарф и вытряхивая из него фунта полтора песка. — Итак, куда мне идти и с кем встречаться?

Мне нравится, как она говорит: четко, со знанием дела. А тех светских любезностей, которые ждали меня впереди, мне хватит как минимум до конца жизни. Я посмотрел на нее — безупречные зубы и шоколадные глаза, коротко подстриженные, выгоревшие на солнце волосы (терпеть не могу блондинок) — и решил, что она в меня влюблена.