ЕСЛИ БЫ НЕ ГЕНЕРАЛЫ! (Проблемы военного сословия) - Юрий Мухин

— Ему приказано, пусть и выполняет. Отстранение отпадает само по себе.

— Разрешите пригласить генерала Хмельницкого к Вам, может, у него будут вопросы…

— Мне с ним не о чем говорить. В приказании все сказано. Идите, не теряйте времени! Скоро утро.

Генерал Хмельницкий, при свете карманного фонарика, поданном адъютантом, медленно прочитал суровое приказание и проговорил вслух, как бы сам про себя:

— Это писал лично Борис Михайлович, почерк знакомый. На лбу генерала выступили крупные капли пота. — Вы хорошо знаете дорогу в корпус? — спросил генерал, сделав полуоборот в мою сторону всем телом, не вылезая из машины.

— Знаю, но ездил туда днем. А сейчас ночь, темно. Но могу найти.

— Поехали! — скомандовал комкор, взглянув на часы. Я втиснулся в машину, и мы тронулись. Я знал, что надо переправляться ветхому мостику через Днепр в районе В. Немыкари. Рассвет застал нас на подъезде к переправе. Навстречу по сторонам от проселочной дороги, пригибаясь и поеживаясь в виду нашей машины, по тропам и межам через дозревавшее пшеничное поле небольшими группами и в одиночку тянулись безоружные солдаты.

— Бредут в тыл, подлецы! — задумчиво молвил генерал и приказал остановиться. Он вышел из машины на обочину дороги и подозвал первых попавшихся дезертиров. Проверив документы и выяснил, из каких частей эти солдаты, генерал порывисто сел в машину, пояснив с беспокойством, что бегуны из частей его корпуса. Я заметил на глазах бывалого и видавшего виды военачальника обильные слезы. Некоторые дезертиры, оказавшиеся вблизи нашей машины, замешкались и повернули обратно, но большинство продолжило путь в тыл. Я глубоко понимал генерала Хмельницкого и сердечно сочувствовал ему. Много лет он состоял для особых поручений при наркоме обороны К.Е. Ворошилове. В среде высшего командного состава он был широко известен и пользовался большим уважением.

С трудом переправившись по обломанному мостику, фактически плававшему на воде, мы сразу же наткнулись на штаб корпуса. И.С. Конев, находившийся в необорудованной будке машины, заменявшей автобус, ознакомился с приказанием, глубоко вздохнул и распорядился:

— Ну и вступайте в командование. А у меня и своих дел много. Желаю удачи, — пожал он руку комкору с явным сочувствием. — А мы поехали, — кивнул мне командарм.

Корпус, почти лишенный артиллерии и без всякой авиационной поддержки за день тяжелого боя вышел на подступы к Смоленску, но был остановлен ожесточенным огнем и контратаками противника и задачу не выполнил. Он не ворвался в город и не освободил его юго-восточную часть. Тем не менее, угроза в адрес командира корпуса выполнена не была. Генерал Хмельницкий был ранен и отправлен тыл на лечение. Ходили слухи, что он во главе передовых подразделений кинулся в атаку как рядовой солдат и был ранен в руку».

Ответим на вопрос — где находились генералы в этих боях?

Немецкие генералы — Гудериан, Том, Модель — находились на том поле боя или в том месте, где решалась судьба сражения. Зачем — чтобы покрасоваться? Нет, чтобы вовремя принять собственное решение. Может в этом месте надо прекратить наступать, может надо ударить в другом месте, может сюда нужно стянуть добавочные силы, которым только данный генерал имеет право отдать приказ, да мало ли что ещё «может»? Они генералы, их работа — принимать решения и они находятся там, где эти решения можно отдать с наименьшим риском ошибиться и наиболее быстро.

А где находились советские генералы? Там, где принятие этого решения удобнее всего свалить на другого. Судьба сражения 19-й армии, которой командовал Конев, и Западного фронта, замкомандующего которым был Ерёменко, решалась в Смоленске. Но если бы они были там — на командном пункте 34-го стрелкового корпуса, — то кто бы был виноват, что Смоленск не отбит у немцев? Правильно, Ерёменко и Конев, поскольку Смоленск не был бы отбит их полководческими решениями. Посему их под Смоленском не было. Вот вам образец полководческого малодушия, приведшего к огромным потерям в той войне, и если вы не поняли, в чём оно, то поясню анекдотом.

Студент, весь в поту и дрожа, садится сдавать экзамен профессору. Тот спрашивает:

— Вы что — боитесь моих вопросов?

— Нет, профессор, я боюсь своих ответов!

Это на парадах Ерёменко и Конев были генералами, а в реальном бою они боялись своих ответов на те вопросы, которые зададут немцы, и искали, кого бы назначить отвечающим. Ерёменко, вместо того, чтобы броситься к месту боя, как Гудериан, засел за десятки километров от Смоленска в штабе 19-й армии и на вопрос: «Что ты сделал для освобождения Смоленска?» — мог бодро продемонстрировать своё полководческое решение: «Снял с должности Хмельницкого и послал к Смоленску Конева. Ох, я и мудрый полководец!» Но как только Тимошенко и Шапошников, не зная о мудром решении Ерёменко, дали приказ взять Смоленск Хмельницкому, то Ерёменко мгновенно отменил собственное полководческое решение, так как теперь ответственность за решение приняли на себя маршалы — они дали приказ, и теперь они отвечают за то, что Смоленск не освобождён. Значит, они и дураки, а Ерёменко умный.

Конев тоже умный — не поехать к Смоленску он не мог, иначе такие, как Мехлис расстреляют. Поехал, но даже мер к тому, чтобы дезертиров остановить, не принял.

Спрятался в пустую будку, из которой ни поля боя не видно, ни связи ни с кем нет, и ждал, пока Ерёменко уедет из штаба армии и Конев сможет в него вернуться. И как только приехал Хмельницкий, Конев, вместо того, чтобы организовать ему помощь в выполнении задачи другими частями и соединениями своей армии, тут же удрал с места событий — с поля боя. Не дурак, небось.

Думаю, что Толконюк по-другому оценил бы Конева, если бы знал, что в Центральном архиве министерства обороны в городе Подольске хранится документ, подписанный Коневым:

«Главкому Западного направления Маршалу Тимошенко. Представление. Командир 34 СК генерал-лейтенант Хмельницкий в бою показал неустойчивость, плохо руководил войсками, снят с занимаемой должности. Предан суду. 27.07.1941 г.»

То есть, Конев поручил освободить Смоленск человеку, которого сам только что признал до такой степени негодным командовать, что только расстрелом можно эту негодность исправить. И, тем не менее, Конев оставил на него корпус — столкнул Хмельницкому боевую задачу вверенной Коневу армии, а сам, повторю, удрал.

Вот из-за таких мудрых полководцев мы и потеряли миллионы солдат. Ведь для боя нужно связать все войска воедино решениями командиров, но если этих решений нет, то нет и единого войска, а есть тысячи разрозненных батальонов, которые немцы щёлкали, как орехи даже тогда, когда в их танковых дивизиях, как вспоминает Гудериан, вместо 200 танков оставалось всего лишь четыре средних танка и шесть лёгких. Для разгрома советского батальона этого достаточно. Виноват ли в этом Сталин? Да, виноват. Если такие полководцы не были расстреляны перед войной, то как за это снимешь вину со Сталина? Ведь если бы он их расстрелял, то бабы новых нарожали бы. Бабам солдат нарожать трудно, потому что их много надо, а маршалов, особенно таких, — запросто!

И такая ситуация с малодушием советских полководцев продолжалась если не всю войну, то очень долго. Вот вспомните уже процитированные мною строки из воспоминаний Рокоссовского о начале Курской битвы: «У нас был Г.К. Жуков. Прибыл он к нам вечером накануне битвы, ознакомился с обстановкой. Когда зашёл вопрос об открытии артиллерийской контрподготовки, он поступил правильно, поручив решение этого вопроса командующему фронтом».

Разберем ситуацию. Сотни тысяч снарядов были выпущены в сторону немцев в предположении, что они, изготовившись к атаке, уже подошли к линии фронта — вошли колоннами предбоевых порядков в пределы досягаемости советской артиллерии. А если разведка ошиблась, а если немцы собрались наступать не 5, а 6 июля? Снаряды были бы израсходованы по пустому месту и чем было бы встретить назавтра немецкий удар? При такой ошибке немцы могли бы и победить. Кто тогда бы был виноват? Правильно, Рокоссовский. Это же он принял решение открыть огонь. А поскольку, как мы уже знаем, Рокоссовский не ошибся, то кто является главным победителем в Курской битве? Правильно, Жуков! Он же там тоже был. А зачем он там был? Полководец нужен для принятия решения, а Жуков от принятия решения уклонился, тем не менее, наши историки восхищаются: «Ах, Жуков, ах, демократ, мог бы сам решение принять, но от щедрот душевных Рокоссовскому его поручил!»

Тренировка немцев

В ходе войны с поляками немцы потеряли 16663 человека убитыми и пропавшими без вести. А американская армия, средней численностью в 2,5 млн. человек, в период 1984–1994 годов от несчастных случаев, не связанных с ведением боевых действий, потеряла 17983 человека. То есть, в войне с Польшей немецкая армия потеряла всего лишь примерно в пять раз больше, чем американская армия теряет безо всякой войны.