Польское Наследство - Владимир Романовский

— Вот, как ты просил, беатиссимо падре, вот список. Список.

— Вижу. Не дыши так часто и глубоко, у тебя изо рта плохо пахнет, — сказал Бенедикт, проглядывая список и качая головой. — Какие имена, однако! Какие люди!

— Так вот уж, стало быть, беатиссимо падре, мы, значит, в расчете с тобой? Ты на меня больше не держишь зла?

— Это несерьезно! — Бенедикт строго на него посмотрел. — Я всегда на всех держу зло. Я злопамятный очень. Но в ближайшее время никаких мер против тебя и твоих друзей принимать не буду… скорее всего… Впрочем, ты можешь дополнительно укрепить свои позиции… обелить себя в моих римских глазах…

— Что еще!.. — простонал Доменико.

— Ничего страшного, и сделать это можно прямо сейчас. И стоить это тебе ничего не будет.

— Говори.

— Ты, видимо, немалые деньги заплатил, чтобы сей свиток заполучить.

— Ох, даже не спрашивай, беатиссимо падре!

— Не из церковных средств, надеюсь?

— Пощади! Все, что у меня было, все, накопленное на старость — все отдал.

— Священнику не к лицу копить на старость. Что за стяжательство! Стыдись, Доменико. Ладно… Однако, список ты получил ловко и быстро, и это, вроде бы, даже не копия, а оригинал, поскольку я узнаю руку…

— Беатиссимо!

— Мне хотелось бы узнать… просто из любопытства, Доменико… Кто тот человек, который доставил тебе этот список?

— Зачем тебе, беатиссимо падре? Зачем?

— Да просто так! А может я сам его нанять захочу, со временем. Как его зовут?

— Пощади!

— Перестань разыгрывать комедию. Иначе я отлучу тебя от церкви и порекомендую в какой-нибудь комедийный театр. Имя!

— Мишель.

— Мишель? Хмм… Мишель… Франк?

— Вроде бы да.

— Что-то знакомое… Молодой, лет двадцати двух?

— Да.

— Как ты его нашел?

— Беатиссимо…

— Не серди меня, это несерьезно.

— Мне его порекомендовали.

— Ага. Ну, что ж, кажется, я знаю, кто это. Заплатил ты ему, я думаю, щедро. Поскольку выхода не было. Но, правда, парень на этом не остановится. Копит деньги для какого-то значительного предприятия, с лихоимством связанного. На что это он нацелился, вот бы узнать. Ожерелье знаменитое какое-то, или перстень, или что? Красный Дракон? Реки Вавилонские? Литоралис? Что-то в этом роде. А тебе не кажется странным, Доменико, что у тебя, священника, есть знакомые, могущие порекомендовать тебе вора, пусть даже такого высокого класса, как Мишель?

— Всякий прихожанин…

— Да знаю, знаю. Не всякий, но многие. Воров развелось в христианском мире — не перечесть! Хорошо, теперь о деле. Мне тут грамота пришла с польского пограничья. Требуют, чтобы я послал в Глогов священника, по случаю венчания будущего повелителя Полонии. Выбери кого поплоше, там его наверняка дикие поляки убьют.

— Да как же, беатиссимо…

— Делай, что тебе говорят! Чтоб священник нынче же к вечеру выехал в Глогов! Все, иди.

— Благословение…

— Благословляю тебя, иди.

Доменико поковылял через площадь. С другой стороны площади к повозке Бенедикта широким шагом приближалась женщина, закутанная, несмотря на теплый день, в длинное мантелло.

— Я готова, — просто сказала Эржбета, подходя.

— Замечательно. Свита моя уж на пароме, рать ждет на берегу. А где сопляк?

— Сейчас будет. Он что-то дописывает там. Уже одетый.

— Ты читала, что он там пишет?

— Нет.

— Ну, это ничего. В дороге переведешь мне, для развлечения. А дочка твоя где?

— Она решила остаться здесь.

— Окончательно?

— Вроде бы да. В крайнем случае, она знает, где меня найти. В Риме сейчас опасно, пусть лучше она здесь…

— Не слишком опасно. Увидишь, как с ратью подойдем, так все шелковые станут, мирные, тихие.

— Драки не будет?

— Скорее всего нет. Но если будет, то, что ж… Ну, выгонят меня… Поедем мы с тобою в Константинополь, и я стану там патриархом.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. СВАДЬБА

Прибывший из Венеции священник непрерывно чихал и кашлял, латынь знал плохо, временным нефом и алтарем остался доволен, кривился, глядя на бигус, и много пил. Узнав, что предыдущего священника Глогова сожгли вместе с церковью восставшие рольники, пришел он в уныние, и даже пытался доказывать Казимиру, что северным народам церковь ни к чему. Казимир привел в пример Землю Новгородскую и Данию — севернее Полонии, на что священник, кашляя, сказал, что сии географические данности являются на самом деле выдумкой язычников. Казимир велел священнику взять себя в руки, обвенчать его с Марией, а затем убираться восвояси. Сделалась заминка — Мария оказалась некрещеной. Прелат, чихая пуще прежнего, объяснил, что крещение взрослых — дело не одного дня, а шести месяцев. Нужно проводить ежедневные душеспасительные беседы, читать псалтырь, и помогать нищим. Казимир возразил, что вырывание ноздрей клещами займет не больше минуты, и священник стал меньше чихать, реже кашлять, и в присутствии двух свидетелей крестил княжну по католическому обряду. Мария восприняла обряд серьезно, позабавив жениха, человека верующего, но к обрядам относящегося скептически.

Хелье, не находящий себе места, с утра окунувшись в Одер (или в Одру, как называли эту реку поляки) и надев чистое белье, ворчал себе под нос, огрызался на Дира, готов был драться со всем светом, успел за короткий срок оскорбить всех воевод вместе и каждого по отдельности, и провел остаток дня в поисках подходящей в такой момент женщины, но почему-то все женщины в Глогове казались ему непривлекательными, грубыми, и глупыми. Он решил съездить в Саксонию, и даже дошел до переправы, и позвал перевозчика — когда собственное малодушие предстало ему во всей своей неприглядности. «Неделю буду страдать, а потом пересилю себя» — вспомнил он слова Гостемила.

Лучик мой, где ты, Лучик, как же мне тебя не хватает, подумал Хелье.

Он вернулся в замек, рявкнул на Дира, и завалился спать, и всю ночь не сомкнул глаз.

Под утро, злой, с кругами под глазами, с дрянным привкусом во рту, он оделся в почищенное и починенное местными умельцами саксонское платье и пять часов до полудня — время венчания — провел, точа сверды, ножи и кинжалы, какие мог найти в замеке. Повар, которому он заточил четыре ножа, пришел в восхищение. Любым из замековых ножей теперь можно было хоть бриться.

Ударили в колокол. Народ потянулся к церкви. Жених и невеста, оба бледные, торжественные, в длиннополых свадебных нарядах, встали перед священником. Прелат, чихая, прочел молитву. Рикса, стоя в первом ряду, смотрела в пространство. Хелье, у противоположной стены, пригляделся и многое понял. Красивая женщина, подумал он. И чем-то напоминает Марию. Чем-то они похожи. И что-то между ними произошло. Впрочем, все это меня больше не касается.

— Я согласна, — услышал он низкий голос Марии.

И увидел Казимира, скрепляющего марьяжный контракт страстным поцелуем, принятым и возвращенным с неменьшей страстью невестой, будущей королевой Полонии.

Перекрестившись на алтарь (не Создатель ведь, хозяин дома сего, обидел Хелье, а Мария), варанг смоленских кровей пошел к выходу.

Вернувшись в спальню, которую он делил с Диром, Хелье сказал другу:

— Все, собирайся, едем в Киев.

— В Киев?

Дир нахмурился.

— Да. А что еще делать в этой дыре? Молодожены в безопасности — десять тысяч войска у них под рукой.

— Мне нельзя в Киев, — сказал Дир. — Мне, заметь, Ярослав припомнит… многое, разное.

— Ничего он тебе не сделает. Даю тебе слово. А ежели будет грозно на тебя смотреть, мы опрокинем на него стол.

В дверь постучали. Хелье открыл. Лех поклонился ему очень вежливо.

— Хелье, король прости тебя зайти к нему. У него к тебе есть дело.

— Король? — переспросил Хелье насмешливо. — Венецианский поп — шустрый малый, как я погляжу. Крестит, женит, коронует — все это одновременно. А то, может, Казимир ваш расчетлив стал, и за несколько услуг сразу вышла ему скидка.

Лех терпеливо слушал и ждал.

— Позволь, — сказал Хелье. — Ты, Лех, не схватить ли меня пришел? Меня посадят в острог, как неудобного свидетеля? А Ярославу сами новость доставят, в том виде, в котором она всех устроит? Мол, жил себе Казимир монахом, а потом вдруг решил выйти снова в мир, и его тут же благородные соотечественники на престол посадили?

Лех молчал.

— Сверд брать? — спросил Хелье.

— Зачем? — удивился Лех. — Впрочем, как хочешь.

Хелье тщательно приладил бальтирад, поправил сверд, накинул сленгкаппу, и сказал Диру:

— Дир, друг мой, если я не вернусь через час, всех тут убей, а город подожги, и присоединись к Неустрашимым, на чьи деньги этот сопляк купил себе корону.

Дир с серьезным видом кивнул, а Лех смутился.

Явившись в королевскую спальню, Хелье застал там только Казимира. Спальню за один день переоборудовали в кабинет, ложе скрыли занавесью. Казимир что-то писал, сидя за грубой отделки, но с тщательно разровненной поверхностью, столом. Вживаясь в роль, он не поднял головы до тех пор, пока не дописал строку.