Американец - Борниш Роже

Отчаяние, возмущение… За эти мгновения я постарел на несколько лет. Потребовалось сделать серьезное усилие, чтобы прийти в себя и выйти из этого кошмарного состояния. В нос ударило резкое зловоние, наполнившее всю комнату. Моча, испражнения, последние спазмы убитой. Машинально, по свертыванию крови, как будто это могло иметь сейчас какое-нибудь значение, отмечаю про себя, что убийство произошло совсем недавно. Потом вижу правую руку с обрубленной кистью.

Хозяйка уткнулась в носовой платок. Было видно, что от первого потрясения она уже отошла. Я спросил, когда она узнала о бойне:

— Жилец на первом этаже некоторое время назад увидел, что по его потолку расплывается красное пятно. Я поднялась на второй. Стучать не пришлось, дверь была приоткрыта. Вот и все!

— Вот и все! Это так. Вот и все!

Что такое «вот и все»? Что означает подергивание ресниц Даймонда, застывшего в своей синей форме и указывающего на Брайнда. Что это все может означать? Мне не хочется, я просто не имею права это знать.

Брайнд чувствует себя совершенно спокойно в этой мясной лавке.

— Вот видите, дорогой коллега, — сказал он, — произошел выкидыш. Благодаря вам мы первыми прибыли на место. Начинается новое дело. Для меня, конечно! Ну, а если вы не хотите опоздать на самолет.

О, да! Конечно, меньше всего на свете мне сейчас хотелось бы пропустить свой рейс!

Нет, это удивительная страна, даже слишком. Она вызывает во мне как восхищение, так и ужас. Может быть, это всегда свойственно гигантизму — порождать одновременно и величие, и нищету? Здесь я пустился в погоню за Американцем…

Спасибо сержанту Даймонду, доставившему меня в аэропорт Айдлуайлд, где я и нашел свой чемодан. Он уже прекратил подергивать веком, слегка улыбнулся, сделав рукой какой-то неубедительный знак на прощание… Я убываю в свою страну, возвращаюсь в свою полицию со своими методами работы. Может быть, мне бы больше повезло и я бы одержал верх над Американцем где-нибудь в другой стране, но не здесь, где мафия и коррупция прочно пустили корни!

Удивительная, страшная страна…

В аэропорту в ресторане остывал в тарелке мой гамбургер. Я вовсе не испытывал чувства голода. Хотелось увидеть вечерние газеты с аршинными заголовками: «Сокровища Лас-Вегаса найдены…», «ФБР ведет расследование…», «Специальный агент Бейкер сделал следующее заявление:…»

К сожалению, я только представлял все это, а на тарелке остывал гамбургер. После этой свистопляски они еще не потеряли надежду взять Мессину.

К счастью, «Эр Франс» пригласила пассажиров, вылетающих в Орли, на посадку. Какое облегчение я испытал, услышав родную речь! Вот уже позади все пункты осмотра и контроля. Да, господа таможенники, мне будет, что декларировать!..

Прощай, Америка!

Уже наверху, на трапе, я представил себе Толстяка. Хочется ему того или нет, но все, с кем довелось работать, человечны и глубоко симпатичны мне.

НОКАУТ

XXVII

В снежном убранстве пробудился от сна Париж. На бульваре Араго деревья под порывами ледяного ветра стряхивали со своих ветвей тяжелый груз прямо на головы незадачливых пешеходов. Термометр замер на отметке минус семь. На автобусной остановке Гласьер продавщица газет каблучками отбивала чечетку.

С красным от мороза носом, подняв воротник габардинового пальто, засунув руки в карманы, я шагал по направлению к парижской тюрьме Санте. Изо рта идет пар. До ворот тюрьмы, нависшей темной громадой над пустынными прилегающими улицами, оставалось пройти еще метров пятьсот. Скоро я окажусь в тепле, в комнате для свиданий… Если бы у меня было побольше времени, то можно было бы перекусить в бистро, взять порцию сливок с рогаликом. Какая программа! Бистро — это настоящий оазис! Здесь собираются все, кто имеет хоть какое-нибудь отношение к тюрьме: испытывающие жажду охранники, принесшие передачу родители заключенных, не желающие долго толкаться в очереди у окошка, молодые адвокаты в поисках клиентуры, полицейские и жандармы, сопровождающие заключенных при переводе их из одного места в другое… Жизнь здесь бьет ключом, можно открыть для себя много нового. Ведь в бистро «А ла Бон Санте» заходят и только что отбывшие срок. Хозяин этого заведения, Марсель, большой, хитрец. У него всегда в запасе имелась какая-нибудь веселая история.

Нельзя терять времени, а жаль! Отправляя меня сюда, вместо напутствия Толстяк сказал:

— Звонил судья Буссиньо. Массьяк хочет сделать какое-то заявление. Вам же предоставляется возможность после фиаско миссии в Америке отличиться. Итак, действуйте. Оформляйте разрешение и возвращайтесь назад к одиннадцати часам. Во второй половине дня меня не будет на рабочем месте.

Через специальный вход для посетителей, ведущий во внутренний двор тюрьмы, я прошел мимо охранника, скрюченного в своей будке. Самое время его пожалеть. Зимой здесь очень тоскливо. Грязная мостовая, плющ, обивший все здание из тесаного камня, покрыт налетом инея. В ожидании партии заключенных во дворе стоял, не выключая двигателя, тюремный фургон с открытым чревом. Пункт его назначения — Дворец Правосудия. Задняя подножка едва касалась трех ступенек, ведущих в коридор тюрьмы. Иногда на рассвете здесь вырастала гильотина.

Нет необходимости предъявлять удостоверение полицейского: в Санте меня знают в лицо. После освобождения Франции от гитлеровцев приходилось бывать здесь уже сотни раз либо для того, чтобы доставить обвиняемых, либо для того, чтобы, как у нас говорят, «вытащить их отсюда», либо, как сегодня, задать несколько вопросов… Предо мной приоткрылась стеклянная дверь и тут же захлопнулась сзади, звякнули ключи. Впереди, в фуражке с посеребренной звездой, стоял надзиратель, проводивший перекличку освобождаемых заключенных. Все действо проходило под пристальным взором двух вооруженных карабинами гвардейцев. На изможденных лицах нельзя было заметить даже подобия улыбки, у некоторых глаза горели ненавистью…

— Привет, Борниш! Ну и мороз же сегодня!

Я пожал руку, протянутую мне для приветствия через стойку, представляющую собой вековую границу между правопорядком и преступностью. Обветшалая, с облупившейся краской, стена плотно увешана приказами об освобождении. Огромные настенные часы с римскими цифрами показывали девять часов. Я предъявил разрешение на свидание с заключенным, заранее оформленное для меня судьей Буссиньо. Его секретарь в пиджаке с лоснящимися рукавами передал мне документ, не отрываясь от составления протокола допроса.

В комнате свиданий кабинки были открыты с двух сторон и выходили в коридор, ведущий на нижний этаж. Я проскользнул в кабину номер семь — это моя любимая цифра — достал из кармана пластинку жвачки. По прибытии во Францию я бросил курить и, идя на конфликт с человеческой природой, жевал жвачку как американский полицейский. Через окно, проделанное прямо над моей головой в крыше, проглядывал серый пасмурный день… Установленный на круглый площадке громкоговоритель во всю мощь возвестил по тюремным помещениям:

Массьяк Этьен, в комнату для свиданий!

После этого воцарилась тишина, прерываемая раздающимися то там, то здесь в узком коридорчике перед пронумерованными камерами окриками, лязгом замков, стуком ботинок по цементному полу…

Прошлым летом, когда я вернулся из США, мне не была уготована встреча с оркестром. Отошла в далекое прошлое и встреча в зале аэропорта Орли аса из ФБР Ричарда Бейкера, несущий его великолепный кожаный чемодан бравый Крокбуа… Однако Крокбуа сейчас здесь, равно как и Вьешен с самым печальным, какое только можно придумать, выражением лица:

— Браво, Борниш. Примите мои поздравления… по случаю успеха, это настоящий успех!

Впервые пришлось признать, что он прав. Проверка, проведенная Мортоном в Джексоне на ранчо Беннетов, практически не дала ничего нового для дела.

— Вы не оправдали моих надежд, Борниш. Почему вы действовали не так, как я вас учил? Вы располагали всей необходимой информацией. Достаточно было самому нагрянуть в Джексон. А что предприняли вы? Пооткровенничали с ФБР. Вот видите, что из всего этого вышло…