Сокол и огонь - Патриция Райан

«Он послал ее за моей мамой?»

— Пожалуйста, приведите ее поскорее! — прошептала Мартина и снова впала в забытье.

Глава 16

Торн обмакнул перо в чашку со смесью из яичного белка и масла.

— Держи ее покрепче, Кипп, — напомнил он помощнику, аккуратно смазывая целебной мазью рану на птичьей лапе. В дверь постучали.

— Войдите.

Это был Питер. Рядом с ним стояла маленькая растрепанная девчушка с темными волосами и большими глазами.

— Она заявилась в зал, когда мы завтракали, — сказал Питер, указывая на девочку. — Все время твердила твое имя.

Он подтолкнул девочку вперед.

Торна не удивило это посещение: очевидно, кто-то из крестьян прислал за ним ребенка. Окрестные жители часто обращались к нему с просьбами разрешить их споры и конфликты, так как во всей округе он был единственным авторитетным человеком, знающим английский.

Эта девочка уже приходила к нему и раньше.

— Как тебя зовут, дитя? — спросил он на древнем наречии.

— Хэйзел, господин.

Она запыхалась, видимо, ей велели бежать. Значит, случилось нечто более важное, чем обычная ссора.

Он снова макнул перо в чашку и нанес еще немного мази на рану.

— Кто послал тебя за мной?

— Моя мама, сэр. — Она поколебалась. — То есть папа, но на самом деле мама. Папа хотел послать за сэром Эдмондом, но мама подумала, что, наверное, именно он и сделала ней это, и сказала, что надо звать вас, и они начали спорить, ну и наконец папа…

— Помедленнее, малютка, я не поспеваю за твоими словами, — прервал ее Торн. — Кто-то ранен?

— Похоже, умирает. Так мама сказала. Мы нашли ее на краю леса. Мы думали, на нее напал волк, но мама сказала, что, вероятно, это сам сэр Эдмонд.

Торн уронил перо. Несколько мгновений он молча смотрел на девочку.

— В чем дело, Торн? — спросил Питер, который не понимал ни единого слова.

Сакс поднялся со стула. Его руки сжались в кулаки.

— А кто эта женщина, на которую напали? Мама не сказала тебе?

— Ей и не надо было мне говорить, я знаю ее. Я стояла на церковном дворе, когда они женились. Она дала мне серебряную монетку… Сэр?!

В два прыжка Торн выскочил во двор. С его губ срывались саксонские проклятия.

Питер выбежал вслед и схватил его за рукав.

— Что случилось, Торн?

— Это Мартина, — сказал он. — Возьми девочку и поехали со мной.

Питер усадил девочку на круп своего коня и догнал Торна. Ребенок привел их к крошечному домику во владениях Эдмонда. Подошедший крестьянин взял под уздцы лошадь Торна.

— Она внутри, — сказал он. — Я не хотел беспокоить вас, сэр Фальконер, хотел послать за ее мужем, но…

Торн ворвался в хижину, быстро отдернул полог, всматриваясь в темноту. Это была убогая, закопченная лачуга.

— Там, — указала рукой женщина.

Мартина лежала на охапке соломы в углу, бледная как смерть.

Нет, Господи, нет! Сначала Луиза, теперь Мартина! И все из-за его непомерного себялюбия… Он непроизвольно перекрестился дрожащими пальцами.

— Она еще жива, — сказала крестьянка.

Издав душераздирающий стон, он приблизился к Мартине и опустился на колени.

Она лежала на спине, лицом к глиняной стене, в волосах запутались сухие листья и веточки, кожа была невероятно белой, такой же белой, как и ее изорванная рубашка. Вер нее, не изорванная, а разодранная чьей-то грубой рукой, заметил он. Осторожно убрав висящую лохмотьями ткань с ее груди, он увидел глубокие царапины и фиолетовые следы пальцев на горле.

— О Мартина… Господи, что же он с тобой сделал?

— Я промыла раны, как могла, — сказала крестьянка. — Ее ноги тоже изранены. Она, видно, провела в лесу всю ночь. И эти раны на груди… Но хуже всего лицо…

Торн убрал спутанные волосы с лица Мартины. Щека была в ссадинах, губа рассечена, на лбу синяки; слава Богу, могло быть и хуже.

— Посмотрите, что с другой стороны, — сказала женщина. Она взяла голову Мартины и осторожно повернула.

— Боже! — не удержался Торн.

Вся другая половина представляла собой одну большую кровоточащую рану. Его сердце готово было выпрыгнуть из груди. Ярость, сострадание, нежность, сожаление, чувство вины нахлынули на него.

Несомненно, это работа Эдмонда. Человек, которому он ее отдал, напал на нее, терзал, как дикий зверь. Судя по отметинам на горле, он пытался задушить ее. Ему ничего не стоило сломать ей шею.

«Эмилин свернули шею, — вспомнил он слова толстухи Нэн. — Один из этих харфордских псов». Тогда Торн решил, что это сделал Бернард, зная его гнусные привычки, но сейчас до него дошло, что это был Эдмонд, такой же кровожадный, как и его братец. Эдмонд восхищается Бернардом, старается во всем подражать ему. А Торн, ослепленный жаждой получить землю, закрывал глаза на зловещие признаки. И в том, что Эдмонд сотворил сейчас с Мартиной, виноват он, Торн. Он ответственен за случившееся, он должен был предвидеть это, зная о дурном воспитании юнца. Он старался не замечать факты, которые должны были настораживать его потому, что это помешало бы осуществлению его планов.

— Господи Иисусе, — прошептал он, охватив голову руками. Он же поклялся Райнульфу защищать эту женщину — женщину, которая верила ему, полюбила его, отдалась ему. Она жила в его мыслях… его сердце…

Мартина слабо застонала.

— Мартина, я здесь, — Торн взял ее за руку.

Ее веки дрогнули.

— Это ты, — прошептала она, приоткрыв глаза. — Ты пришел.

— Да. Я позабочусь о тебе. Отныне и навсегда.

Она слабо улыбнулась.

— Голова болит. Что со мной стряслось?

«Она ничего не помнит. — Он беспомощно покачал головой. — Какой смысл говорить ей правду — что ее собственный муж избил ее, овладел ею с помощью грубой силы и чуть было не убил?»

— Я, наверное, упала с кровати?

Он кивнул, в горле стоял ком.

— Скажи маме, чтобы она поцеловала меня там, где болит.

Некоторое время он смотрел на ее израненное лицо, в по-детски молящие глаза.

— Я сам поцелую тебя. Где болит? — хриплым, прерывающимся шепотом ответил он.

Наклонившись к ней, он нежно прижался губами к ее здоровой щеке.

Она схватила его за руки.

— Я знала, что ты придешь, папа. Я всегда верила, что ты вернешься к нам.

«Папа». Торн видел, что она старается не впасть в забытье.

— Спи, родная, — мягко и настойчиво приказал он.

Послушно кивнув, Мартина закрыла глаза и тут же уснула. Она была очень бледна, и если бы не ровное тихое Дыхание, можно было усомниться в том, что она жива. Слава Богу, что ее раны, какими бы ужасными они ни были, все-таки несмертельны. Он взял в руку ее ладонь и, прижав к губам, поцеловал.

Закрыв глаза, он вдруг представил Эдмонда… Эдмонда, склонившегося над ней… Эдмонда, державшего ее за горло… Эдмонда, лежавшего на ней…