Дракон и роза - Роберта Джеллис

– Элизабет, – резко сказала вдовствующая королева, – это должны решать только вы и ваш муж. Что это за жена, которая обращается за помощью к свекрови?

Маргрит отдала бы год или два своей жизни, чтобы увидеть другой список, который, наверняка, был подготовлен. Но она не посмела спросить, потому что не знала, что за игру ведет Элизабет. Это была игра: она прикинулась глупенькой, а Маргрит знала, что это не так.

– Вы поставили меня в щекотливое положение, – сказала она, смеясь, матери Элизабет. – Если я предложу свою помощь, я буду выглядеть как всюду сующая свой нос свекровь, если нет – скажут, что я высокомерно смотрю на все сквозь пальцы. Генрих – прекрасный правитель, но иногда он слишком самостоятелен в принятии решений. Элизабет, что же мне делать? Или я поговорю с ним, или не стану. Решать вам.

– Нет смысла делать ни то, ни другое. Король говорит что люди, назначенные на должности, не могут быть смещены без веской на то причины.

– О, дорогая, – вздохнула Маргрит. – Это похоже на Генриха. Возможно, вы не объяснили ему, что вы не просите сместить их, а просто кое-что поменять. Может, вы выберете более удобный момент, чем предобеденное время, когда он голодный, усталый и раздражительный…

– Я пыталась поговорить с ним утром, но он был слишком занят «важными государственными делами», так он сам сказал, вместо того, чтобы уделить жене хотя бы минутку.

– О, дорогая, – сказала Маргрит рассеянно, желая знать, что побудило Генриха поступить так глупо. По-видимому, его поведение не улучшилось. Теперь этот список будет изменен. Если вдовствующая королева и королева что-то замышляют, имена, которые они назовут после обсуждения, будут отличаться от предложенных утром. Маргрит почувствовала легкое недомогание. Неужели ее обмануло милое личико Элизабет? Бедный Генрих! Что она сделала, посадив его на трон и устроив этот брак! Она даже не предупредила его! Если здесь нет интриги, и Элизабет ведет себя как обыкновенная женщина, которая хочет управлять мужем, то зародить в Генрихе подозрение будет великим грехом. Грехом по отношению к Элизабет и роковым ударом по счастью Генриха, если король вообще может быть счастлив в браке.

ГЛАВА 14

Король и королева вели себя за обеденным столом спокойно и безмятежно, и никто не мог подумать, что они только что поссорились. Их беседа друг с другом и с придворными была исключительно корректной. Возможно, после обеда они не были так спокойны. Генрих провел беспокойный вечер в своих апартаментах, он был абсолютно неспособным ни работать, ни играть и не позволил ничего подобного делать своим компаньонам. Элизабет позвякивала клавишами своего спинета, делая при этом так много ошибок, что ее фрейлины едва удерживались от смеха. Однако все, за исключением тех, кто знал, что произошло, с готовностью прощали молодую пару.

– Ради Бога, Гарри, сиди спокойно, – проворчал Джаспер, когда Генрих в десятый раз поднялся из-за стола и в очередной раз наступил ему на ногу.

Джасперу не нравились слухи, что ходили при дворе, а в поведении Генриха он увидел ясное их подтверждение, поэтому он почувствовал себя еще более раздраженным.

– Так какого черта он не пойдет и не погуляет около ее спальни?! Может она поймет намек и отправится в постель!

Те, кто присутствовал при сцене с фрейлиной, держались осторожно, с некоторой боязнью, но Генрих решил не принимать в этом участия. Он спокойно смотрел в окно, размышляя о том, что бы он сделал, даже если бы знал, что Элизабет уже легла. Какое действие было бы тактически правильным? Должен ли он показать свое неудовольствие, не придя к ней в эту ночь? Особое чувство подсказывало Генриху, что такой метод проявления гнева рассердил бы больше его самого, нежели его жену.

В любом случае ссора была уже позади, и он ее выиграл. Это было неправильно с его стороны продолжать сердиться, будучи победителем. А как насчет Элизабет? Он был доволен ее поведением за столом, но он знал, что это не имело никакого значения. Дочь короля была строго приучена не устраивать никаких сцен на публике. А что если ссора для нее не закончена, и она отвергнет его? Невольно он прижался к оконной раме, украдкой дернул свои рейтузы, которые казались ему слишком тесными, и покраснел, осознав, что делает. Это было ее долгом, никакого отказа быть не должно. Звучит красиво, но что если она откажется выполнять свой долг? Генрих вообразил себя отступающим, как собака, прижавшая хвост между ног. Он вспыхнул от гнева и рассмеялся. Сейчас его хвост, наверняка, не был прижат между ног.

Однако это не являлось причиной для смеха, поскольку вопрос его сексуального удовлетворения не был существенным. Возможно, ему не следовало бы так накалять обстановку. Если Элизабет дать несколько дней, чтобы преодолеть свой характер и осознать, что значит быть в плохих отношениях с супругом, она могла бы быть в будущем более послушной. Ее должно было бы взволновать его следующее действие, если она видела как он удалился, и была уверена, что он все еще сердится. О Боже, это то, с чего он начал! Хорошо, тогда если это необходимо, он возьмет ее силой.

Он покажет, что от него нет никакой защиты ни как от мужчины, ни как от короля. Генрих нервно сглотнул и признался себе, что у него не было другого мнения о том, как поступить, кроме как пригрозить ей насилием. Ему эта мысль показалась отвратительной, так как однажды угроза была уже сделана, и ее необходимо было исполнить, если Элизабет не поддастся. Для него было неприятно применять силу против мужчин, применять же ее против женщины…

Генрих издал громкий вопль отвращения, когда понял, что возвратился к первоначальной мысли. Этот вопль несколько смутил его приближенных. По крайней мере, половина из них, не зная причины раздражения Генриха, мысленно все же проклинали женщину, которой удалось нарушить его самообладание. Ведь даже война не могла оказать на него такого воздействия. Джаспер перекрестился, взглянул на часы, которые Генрих так упорно избегал, и поднялся на ноги. Вся нация завидовала его положению, ему нужно было только попросить, чтобы получить что-нибудь, но они не понимали, что на него свалились такие проблемы, за решение которых никто не осмелился бы взяться.

– Гарри, – сказал он печально и достаточно тихо, чтобы только Генрих мог его услышать, – уже восемь часов. Ради нас, если не ради себя, ступай, готовься ко сну. Я извещу Ее Величество, чтобы она была готова принять тебя в девять. Боже мой, в страсти нет ничего стыдного. Это должно льстить Ее Величеству.

Короткий и неприятный смех – все, что получил в ответ Джаспер. Он был достаточно обеспокоен безрассудной, как он считал, страстью своего племянника, но продолжал стоять в ожидании ответа.