Дракон и роза - Роберта Джеллис

Короткий и неприятный смех – все, что получил в ответ Джаспер. Он был достаточно обеспокоен безрассудной, как он считал, страстью своего племянника, но продолжал стоять в ожидании ответа.

– Возможно, она не будет так польщена, как ты думаешь, – наконец ответил Генрих раздраженно. – Я с ней немного поссорился, и она решила, что лучше быть королевой, чем супругой короля.

– Черт побери, – пробормотал Джаспер, – почему я слышал совершенно противоположную историю – что ты влюблен? Кто об этом знает?

– Только немногие, которые будут придерживать свои языки, если она не была достаточно глупа, чтобы пустить сплетни. Я первый пустил слух или даже Девон пустил его по моему приказу.

– Тогда она должна принять тебя сегодня, даже если тебе придется заткнуть ей рот и связать ее. Ступай. Я пойду к ней сам.

Джаспер не мог понять, когда получил в ответ кивок Генриха и вышел по своему заданию, то ли он был доволен, то ли разочарован. Но он был определенно успокоен, узнав, что слухи о том, что Генрих поддался власти Элизабет, ложны. Но вряд ли было бы лучше, если бы между ними была настоящая вражда. Это сделало бы несчастным, прежде всего, Генриха, поскольку у него была очень нежная душа. Однако это не могло долго скрываться, если бы Элизабет хотела, чтобы все узнали, и повернула бы Йорков против короля. Джаспер готов был уговаривать и угрожать, но Элизабет настолько мило и спокойно приняла его, что он просто передал ей записку и ждал ее реакции.

– Очень хорошо, Бэдфорд, – сказала она спокойно.

Либо Генрих все преувеличивал, что было на него совсем не похоже, если он, Боже упаси, не понимал того, что влюблен в нее, либо просто она была истинной представительницей семьи Вудвилл. Джаспер низко поклонился, пробормотал несколько общепринятых банальных фраз и вернулся к своему племяннику. Он отстранил всех дворян Генриха, так как только он имел право это делать, и начал собственноручно раздевать короля.

– Ну и что же?

– Ты уверен, что поссорился с Ее Величеством? – спросил Джаспер, опускаясь на колени, чтобы разуть Генриха.

Генрих засунул палец в ухо и потряс им, словно пытаясь его прочистить.

– Я правильно тебя услышал? Ты думаешь, я больше не могу считать, что я вовлечен в ссору?

– Хорошо, тогда получается, что Ее Величество не поняла, что это была ссора.

– Дядя, я не склонен к шуткам, даже твоим.

– Гарри, я не шучу, – Джаспер развязал завязки камзола и расстегнул рубашку. – Когда я отдал ей записку, она сказала: «Очень хорошо», и на лице ее не было ни малейшего намека на то, что она сердится. Или же она не помнит, что…

– Я говорю тебе, что она только и делала, что пронзительно кричала на меня, и не только в течение получаса до обеда.

– Тогда будь осторожен. Я тебе уже прежде говорил, что Вудвиллам нельзя доверять. Я не люблю Йорк, но фамилия Вудвилл напоминает мне что-то крадущееся к его брюху.

Генрих плотнее запахнул халат, деля вид, что ему холодно. Его мать и его тело настоятельно советовали ему одно, а его дядя и его ум – совершенно другое. Беда была не в том, что он не доверял Элизабет. Он не доверял почти всем, кроме некоторых преданных и проверенных друзей, и не страдал от этого. Беда была в том, что он не хотел доверять Элизабет. Если бы он женился на маленькой Анне Бретанской, то ему не пришлось бы следить за каждым своим словом и разбираться в двусмысленности ее речей.

Он немного поспешил, так как не мог больше выносить неопределенности. Элизабет уже ждала его. Она не улыбалась, но и не выглядела сердитой.

На самом деле Джаспер был не совсем прав, когда сказал Генриху, что Элизабет не помнила ссору. Она была настолько поглощена проблемами, которыми засыпала ее мать и намерениями Маргрит, что ее единственным чувством по поводу этого спора было беспокойство, что Генрих не придет к ней этой ночью. Ей необходимо было выяснить, сможет ли она использовать свою сексуальную привлекательность, чтобы заставить Генриха назначить на должности при дворе тех людей, в которых была заинтересована ее мать. Для достижения этой цели мать советовала ей не подпускать к себе Генриха до тех пор, пока он не согласится с ее требованиями. Это был прием, который она сама использовала, но Элизабет не была уверена, что это сработает с Генрихом, да и сама идея ей не нравилась. В конце концов, ее отец достаточно быстро находил утешение у других женщин. По непонятной причине, заставившей Элизабет думать о Генрихе, когда тот уснул возле нее, она почувствовала возмущение при мысли о том, что он может быть втянут в подобную игру. Возможно, королевы именно так и поступают, но она не собирается практиковать такой метод.

Так как ей следует поступить? Поговорить с ним до, во время или после занятий любовью? Она, несомненно, намеревалась использовать возбуждение Генриха, чтобы настоять на своем, но в этот момент он будет слишком опьянен блаженством, чтобы слушать ее. Но разговор до занятий любовью может испортить ему настроение и разозлить еще больше. После? Но он быстро засыпает. Все-таки во время занятия любовью было бы лучшим вариантом, если бы она была уверена, что это сегодня произойдет между ними.

Элизабет спокойно посмотрела на своего супруга. Нельзя быть слишком мягкой, это может показаться подозрительным.

– Ты замерзнешь, если будешь долго стоять так, – сказала она.

Могла ли она быть идиоткой? Генриха охватили сомнения.

Нет, нет, его мать прожила с ней год и сказала, что она умна. Кроме того, Генрих знал, что Элизабет владела несколькими языками и слыла остроумной. Он было открыл рот, чтобы сказать комплимент по поводу хорошего настроения, что помогло бы быстрее забыть ссору, но потом подумал, что это прозвучало бы саркастически. Генрих жестом отпустил фрейлин, и они вышли в коридор, где уже находилась свита короля: Генрих намеревался провести вечер с королевой.

Элизабет открыла глаза и постаралась успокоить дыхание. Первой, поразившей ее мыслью, было сознание того, что она так и не смогла ничего попросить у него с того момента, как он начал ласкать ее. Сексуальное оружие оказалось обоюдоострым. Возможно, поэтому ее мать отвергала контакты с отцом, пока все ее желания не были исполнены. Элизабет скривила губы. Сейчас эта идея казалась ей еще менее подходящей, чем прежде. Ее супруг все еще тяжело дышал, но она почувствовала легкое напряжение его мускулов. Это означало, что он скоро отодвинется от нее. Спать? Оставить ее? Он не сделал ни того, ни другого. Он лег набок и стал пристально разглядывать ее из-под длинных ресниц.

– Генрих, почему ты разозлился, когда я послала за тобой? Ты считаешь это непристойным?

Его веки опустились, но Элизабет догадывалась, что он все еще мог ее видеть.