Костычев - Игорь Крупеников

Попутно ученые вели некоторые опыты по изучению почвенных бактерий. «С этой целью, — вспоминал потом Ценковский, — мы с профессором Костычевым засевали бульон или пептоны садовою землею, взятой из Люксембургского сада». Уже в Париже была получена вакцина, близкая по своему действию к пастеровской.

«Полученная сообща с профессором Костычевым вакцина, — писал Ценковский, — была испробована нами на двух кроликах… Заражение удалось как нельзя лучше». Постепенно у кроликов выработалась способность противостоять заражению уже очень большими дозами болезнетворного начала. Первая часть задачи была, таким образом, решена.

Друзья съездили в Лион и побывали в местной высшей ветеринарной школе, поприсутствовали они при массовых предохранительных прививках овцам сибирской язвы. На обратном пути в Россию Костычев задержался в Берлине и ознакомился с лабораторией Коха. Этот широко известный немецкий бактериолог считался большим авторитетом в вопросах техники микробиологических исследований. Русские ученые получили ряд полезных сведений у Коха, но эти сведения их не могли полностью удовлетворить. Дело в том, что Кох нетерпимо относился к открытиям других ученых. Автоклавов, считающихся в настоящее время аппаратами совершенно необходимыми для всякой микробиологической лаборатории, у Коха не было — он «не признавал» их. Кох считал, что «все внесенное Пастером в медицину не заслуживает особого внимания».

Ценковский оставался в Париже до августа 1882 года, Костычев же уехал оттуда раньше, повидимому, еще в мае, — он спешил еще раз объехать южные конные заводы.

По приезде на родину ученые решили начать самостоятельные исследования по приготовлению предохранительных прививок. Возвратившись в Харьков, где он заведовал кафедрой ботаники в университете, Ценковский организовал здесь, почти целиком на свои средства, бактериологическую лабораторию, в которой замечательный русский ученый в скором времени сумел создать эффективно действующие вакцины, пригодные для предохранительных прививок сибирской язвы, или, как тогда говорили, антракса, русским породам овец.

Управление коннозаводства выделило на продолжение работ три тысячи рублей, чтобы дать ученым «способы и средства начать опыты прививания в России». Эти средства почти целиком ушли на приобретение дорогих тогда заграничных аппаратов для микробиологических исследований — стерилизационных печей, сосудов для чистых культур бактерий, аппаратов д'Арсонваля для культур. На приобретение подопытных животных средств почти не осталось, а о дополнительных ассигнованиях нечего было и думать. Тем не менее опыты начались.

Петербургские ветеринары, побывавшие во Франции и Германии, — Колесников и Шмулевич — начали эту работу в ветеринарном отделении Ветеринарно-медицинской академии. «Магистру же агрономии Костычеву, состоящему преподавателем в Петербургском Лесном институте, пожелавшему производить опыты по приемам, усвоенным им в лабораториях доктора Коха в Берлине и г. Бальбиани в Париже, — было признано возможным разрешить производство опытов в Лесном институте»{Этот официальный документ, напечатанный в «Журнале коннозаводства» за 1883 год (№ 6, стр. 90–91), полностью опровергает утверждение академика А. Н. Соколовского и В. В. Квасникова о том, что Костычев усвоил «методы микробиологических исследований непосредственно в лаборатории Пастера».}.

Костычев очень добивался этого: теперь ему удалось у себя в институте создать маленькую микробиологическую лабораторию. Официально она предназначалась только для приготовления вакцин; этим руководитель лаборатории и занялся, но одновременно он приступил к исполнению своей заветной мечты — к исследованиям по микробиологии почвы.

Вернувшись из поездки по степям, Костычев вместе с Колесниковым в августе 1882 года отправился в Новоладожский уезд Петербургской губернии, где в то время свирепствовала сибирская язва. Здесь они приобрели необходимый для опытов материал — «содержащую бактерии кровь от одержимых сибирскою язвою животных». У себя в лаборатории Костычев готовил питательные бульоны, вносил в них кровь больных животных и таким образом создавал искусственную культуру болезнетворных бактерий. Силу этих культур он пробовал на кроликах и морских свинках, желая создать вакцины средней силы, которые, не убивая овец и других крупных животных, предохраняли бы их от инфекции.

Зимой решено было проверить вакцины на овцах, телятах и лошадях. Но животных этих было очень мало: в распоряжение Костычева выделили всего 10 овец. Помещение, в котором содержались животные, было совершенно (неподходящим для проведения опытов. В официальном отчете мы находим такие строки: «экспериментаторы были вынуждены через меру скучивать животных, в ущерб гигиеническим требованиям, причем все-таки животные страдали от холодов минувшей суровой зимы». В связи с этим животные ослабели и не могли хорошо вынести прививки.

1 марта 1883 года Костычев с утра очень волновался. Это волнение передавалось и Авдотье Николаевне и даже сыну Сереже, которому в этом году исполнилось шесть лет.

Волнение старшего Костычева было понятно: вакцины, полученные им и его коллегами-ветеринарами, сегодня будут привиты здоровым животным. Вакцинации были подвергнуты 58 овец. Эта операция прошла благополучно. Но каковы будут ее последствия? Через несколько дней 16 овец пало. Можно было думать, что оставшиеся в живых животные приобрели иммунитет, то-есть невосприимчивость к заразе. Но эти надежды не оправдались: от последующих прививок пало еще 17 овец. Приходилось признать, что работы первых петербургских бактериологов дали плачевные результаты. Так многие и решили, но Костычев, который был уверен в точности своей работы, считал, что причины происшедшей неудачи лежат в особенностях пород овец северной России. Для них необходимы более слабые вакцины, чем для овец французских. Это мнение в дальнейшем подтвердилось, но в тот момент Костычев и его коллеги остро переживали свою неудачу. Им все же в конце концов удалось получить вакцины, вполне пригодные для прививки антракса крупному рогатому скоту. Однако их дальнейшие опыты были прекращены.

Л. С. Ценковский у себя на юге пришел к лучшим результатам, и можно полагать, что в этом есть и известная заслуга Костычева. Он в письмах подробно информирует своего харьковского друга о всех петербургских неудачах, делится с ним своими соображениями о необходимости создания особых вакцин для пород животных, разводимых в России. Нам удалось обнаружить несколько неопубликованных — писем Ценковского к Костычеву. Эти письма проникнуты неизменным дружеским чувством, из них явствует, как высоко ценил Ценковский своего друга, видя в нем крупного ученого, прежде всего микробиолога.