Черный Истребитель - Татьяна Апраксина

Танька кивнула.

– Так почему?

– Не знаю! - с отчаянием сказала Танька. - Понятия не имею!

– Убить друга, убить его девушку… что вы о нем такого знали оба?

– Ну, то, что он о себе рассказывал, про Империю, - подумав, нашла общее звено Танька.

Саша вздохнул.

– До Скиннера я бы счел это полной ерундой. Сейчас уже не считаю. Хотя если предположить, что Скиннер - это чья-то шутка…

Танька помотала головой.

– Скиннер был настоящий. Я видела. Да и ты не мог не почувствовать. Он же не совсем человек!

– Да, Скиннер был настоящий. Допустим, что Маршал каким-то образом прослышал про эту организацию. И захотел убрать всех, кто знает о нем в таком качестве. Потому что ему до смерти не хочется в лабораторию. Что-то ему в этом райском месте очень не нравится.

– А что же он меня тогда не убрал?

– Ну, ты же не можешь поручиться, что в твоей квартире он не взял бы свою посылку и не дал тебе по голове, позвонив потом в ментовку? Зачем лишний труп, когда можно от тебя избавиться опосредованно?

– Ну, пришел бы за мной Скиннер, я бы ему все и рассказала.

– Если бы дожила до этого момента. В КПЗ с людьми могут происходить самые разные вещи. Особенно, если у них такие добрые друзья в воровском кругу.

– Тоже вариант, - согласилась Танька.

– Это только вариант… - усмехнулся Саша. - И не факт, что имеющий отношение к реальности. Когда бдительность мальчиков Маршала у моих квартир поостынет, возьмем одного побеседовать. Там и разберемся. А пока - еще два дня отдыха.

– Погоди. А ты тогда тут при чем? С чего он взял, что я тебе расскажу про Империю и про себя, и про него? Я ведь не совсем чокнутая, я на улице речи об этом не толкаю. Ты сам начал расспрашивать. А то я бы молчала, как пленная партизанка!

– Поэтому я и говорю, что это - только вариант, да и то не самый лучший. И вообще, Тань, иди спать! Сказано же - отдых. Расслабься ты хоть на один вечер!

– Да я не умею в деревне расслабляться… - развела руками Танька, поднимаясь и забирая свой плед. - Ни порисовать, ни в Интернете посидеть. А спать для меня еще рано.

– Иди, иди… а то я тебя быстро в сонное состояние приведу!

– Гхм? - наивными глазами посмотрела на него Танька.

– Не «гхм», а рауш-наркоз. Учили вас этому на вашем фармацевтическом?

Танька почесала в затылке.

– Это когда деревянным молотком вместо обезболивающего?

– Сойдет и табуретка, - показал глазами на оную табуретку под столом Саша.

– А я то уж подумала… - разочарованно протянула Танька.

– Иди, иди. Не буди в молодом здоровом мужчине голодного зверя.

– А как же твоя девушка? - подмигнула Танька. - Уши не оборвет?

Саша задумчиво посмотрел на нее.

– Вот уж понятия не имею… не проверял пока. Брысь!

Танька поплелась в свою комнату, пошарила по книжным полкам. Нашлось что-то старое, «Роман-газета» с повестью Пикуля о каторге на Сахалине. Не самая интересная для Таньки тематика, но часа на четыре журнала должно было хватить. А там, глядишь, и спать захочется. В холодильнике нашлось еще пиво. Открыв бутылку зубами - открывашка лежала в комнате Саши - Танька залегла на постели с книгой в одной руке и бутылкой в другой. В целом было уютно, впрочем, пиво скоро кончилось, и роман-газета тоже кончилась, хотя и не так быстро. Сна, разумеется, ни в одном глазу не было. Гитара стояла в углу, но шуметь не хотелось.

Танька ворочалась с боку на бок, и настроение ее неуклонно портилось. Опять лезла в голову всякая гадость навроде «мальчиков кровавых в глазах». И, что самое печальное, у нее были основания предполагать, что это теперь надолго, если не навсегда. Она знала за собой такую черту - если уж что-то в мозгах застревало, то застревало намертво, с концами. А застревало обычно самое плохое. Танька попыталась вспомнить что-нибудь приятное из общения с Герцогом. А вспоминать-то было почти нечего. Всего-то неделя. Разговоры, песни, занятия любовью. Зачем она уехала? Кто ее выгонял? Герцог не из тех людей, которые уговаривают. Но и не из тех, кто согласится держать ее при себе из жалости. Впрочем, уже поздно.

Поздно…

И жалеть уже поздно, и исправить уже ничего нельзя.

И забыть не получается.

И заснуть…

Половицы скрипнули, Танька подняла глаза на звук. На пороге стоял встрепанный Саша, нелепо замотанный в плед. Вид у него был сильно помятый, а вовсе не выспавшийся.

– Что, опять? - уже привычно спросила Танька. Саша кивнул, прошел и сел у нее в ногах.

– И когда это кончится? - скорбно вопросил он.

«Никогда!» - хотела ответить добрая девушка Таня, но вовремя прикусила себе язык. Правду сказал Скиннер, или соврал, но если бы не она, Саша мог бы спокойно спать по ночам. Возможно, даже с любимой девушкой.

– Тебе, наверное, нужно разбираться дальше. Пытаться вспомнить что-то другое, - подумав, сказала она.

– Вспоминать? - фыркнул Саша. - Да у меня полная голова всяких сведений. В том числе, приятных и симпатичных. Только они мне ночами не снятся, вот досада!

– Ну, вспомни что-нибудь менее приятное. Такое, что сильно задевает…

– Поменять шило на мыло?

– А что делать? Привыкай, - вздохнула Танька. И не удержалась:

– Вот тебе и «фантастика». Это не «фантастика», это гораздо хуже. Звучит очень вкусно - обнаружил, что ты не только мальчик Петя Сидоров, но и в прошлой жизни - крутой спецназовец в могучей армии великого государства. Кажется, все зашибись? Море по колено, горы по плечо? Как бы не так! Наоборот. Во-первых, если ты тут ничего не умеешь, то можешь головой о стенку биться, но не научишься хотя бы хорошо драться, пока не пойдешь в секцию и там все синяки не соберешь.

– Ну, это-то и ежу понятно, - усмехнулся Саша.

– Это - да. Но это мелочи. В конце концов, захочешь повторить карьеру - пойдешь и научишься. Саш, самое худшее - другое. Ты делаешь шаг, ты начинаешь в это верить, и ты начинаешь говорить про себя «я». Не он там, а я тут. Все - одно-единственнное твое я. И ты становишься этим «я». Делаешь такой маленький шаг с тротуара - а там пропасть, а не шоссе. Ты уже не человек этого мира. Тебе двадцать пять - а у тебя опыт двух с половиной тысяч. Твой. Весь - твой, такой же, как то, что ты вчера ел яичницу.

– Не вижу ничего страшного в этом, - пожал плечами Саша. - Опыт - это хорошо.

– Да нет же, - разозлилась Танька и нашла подходящие слова. - Ты - чужой, ты навсегда чужой. Ты, может быть, больше умеешь, лучше разбираешься в людях. Но и все, что у тебя плохого было, все разочарования, все утраты - они тем более твои. И при этом - как в песне «вокруг меня чужие люди, у них совсем другая игра». Это раз. И два - ты стал собой. А мир вокруг тебя не стал твоим родным. Вы с ним разошлись, разминулись, но ты из него не вышел. И на таких условиях быть собой - в сотню раз сложнее, чем быть Петей Сидоровым. И в сотню раз более бессмысленно. Потому что там, где ты - крутой спецназовец, у тебя есть дело, государство, друзья. А когда ты здесь все тот же спецназовец, а никого иного из тебя не получится, потому что двадцать пять плюс две тысячи пятьсот лет - это ближе к двум с половиной тысячам, а не к полсотне… Что ты здесь делаешь, офицер Альянса? Что? - Танька кашлянула, даже охрипнув после непривычно длинного для нее, да еще и эмоционального монолога. Кажется, впервые в жизни она сформулировала для себя кредо собственной жизни. Причем, экспромтом, в разговоре с не самым близким человеком. Получилось, как в анекдоте о учителе и непонятливых школьниках - «семь раз правило объяснил, на восьмой сам понял, а они еще нет».