Центурион - Саймон Скэрроу

Катону собственное предложение показалось вполне разумным, но пальмирская знать отчего-то косилась на него сейчас как на чумного.

— Я сказал какую-то крамолу? — тихо спросил он у Семпрония.

— В этих краях лошади весьма ценятся, — пояснил посланник. — Многие здесь ставят коней на порядок выше, чем женщин.

— О, прямо как мой отец, — брякнул Макрон.

Тем не менее Катон не отступался. Вставая, он поднятой рукой попытался унять сердитый ропот среди пальмирцев.

— Вы позволите? — обратился он к распорядителю.

Царедворец кивнул и постучал посохом по полу, призывая своих земляков умолкнуть. Катон терпеливо дождался тишины и тогда заговорил:

— Сейчас не время беречь второстепенное в ущерб главному. Прежде всего нам нужно думать о том, как удержать цитадель и продержаться в ней как можно дольше. Лошади — это выбор между выживанием и поражением. Если мы оставим их и будем расходовать на них наши запасы, это лишь приблизит наш конец. Поэтому ими нужно поступиться, — настойчиво сказал Катон. — В конце концов, это всего лишь животные.

— Животные, говоришь? — желчно переспросил Балт. — Для вас, римлян, может, оно и так: стоит лишь взглянуть на ваших убогих кляч. Поэтому если вам взбрела на ум такая дикость, то забивайте своих. А к моим скакунам вы не притронетесь.

Знать одобрительным рокотом поддержала Балта, однако Катон стоял на своем.

— Значит, ты предпочитаешь лучше кормить своих коней, чем людей? Я верно тебя понимаю? — Он повел головой из стороны в сторону. — И как долго, по-твоему, люди будут это сносить? Когда их дети начнут пухнуть от голода и у них самих начнет сводить внутренности, ты думаешь, они хоть на минуту посочувствуют твоей страсти к благородным скакунам? Да они тебя самого на куски разорвут. И ты ради своих коней будешь вынужден их всех поистребить. А когда об этих твоих деяниях прознает Артакс, он уж позаботится, чтобы об этом услышали все, от Сирии до самого Евфрата — и мужчины, и женщины, и дети, все поголовно. Чтобы он в их глазах предстал не бунтовщиком, а освободителем.

Катон сделал паузу, чтобы эти слова отложились в головах, и обвел глазами собрание. Макрон тайком ему подмигнул — мол, хорошо сказал. Катон глубоким вдохом унял неистовый стук сердца и несколько более спокойным тоном продолжил:

— Вы должны пожертвовать лошадьми, или потеряете все. Но есть и еще одна причина, почему они должны быть забиты. Это станет четким сигналом всем в цитадели, что не будет никакого выхода, никакой попытки прорваться и ускакать восвояси, в безопасное место. Вместе мы будем биться, пока не придет Кассий Лонгин, или же мы все вместе умрем на защите цитадели.

Катон опустился обратно в кресло и скрестил руки. Макрон незаметно пихнул его в бок:

— Славная работа. Даже, пожалуй, слишком. Ты уверен, что по возвращении в Рим не бросишь солдатчину и не займешься юриспруденцией?

— Как низменно. Даже для тебя, Макрон.

Семпроний, уяснив реакцию зала на короткое обращение Катона, удовлетворенно кивнул.

— Вероятно, ты одержал над ними верх, префект, — обернулся он. — Воззвание к рассудку — тяжеловатое, прямолинейное, с упором на страх, без особых стилистических изысков. Но тем не менее оно, похоже, возымело действие. — Секунду-другую он взыскательно оглядывал Катона. — Я тебя, признаться, недооценивал. Если мы все здесь уцелеем, ты далеко пойдешь.

— От души на это надеюсь, — пробормотал Катон. — Чем дальше отсюда, тем лучше.

Вабат в это время о чем-то тихо переговаривался с распорядителем. Вот он с угрюмо-решительным лицом выпрямил спину, и Термон развел руки, привлекая к себе внимание знати.

— Прошу тишины! Будет говорить венценосец.

Когда зала снова замерла, правитель, оглядев собрание, прокашлялся и изрек:

— Вот вам моя воля: лошади в цитадели должны быть забиты, все до единой. Исключений быть не может. Всем сдать своих коней начальнику стражи. Балт, это относится и к тебе.

— В самом деле? — мрачно усмехнулся князь. — А как насчет скакунов в твоей конюшне, мой повелитель?

— Они пойдут под нож первыми. — Правитель жестом указал на Катона. — Римский офицер прав. Мы все в этом задействованы. Судьба в этой цитадели у всех и каждого одна. И Артакс, когда услышит об этом, поймет, что мы преисполнены решимости его одолеть или погибнуть в бою. Таково мое приказание. Быть посему. Аудиенция окончена.

Грянул о плиты посох Термона:

— Всем встать перед венценосцем!

Задвигались кресла; знать и римляне встали и склонили головы. Правитель Вабат грузно поднялся и, пройдя через залу к укромной угловой двери, скрылся из виду. Термон, немного подождав, обернулся к собранию и дал разрешение расходиться. Пальмирские вельможи, цепочкой покидая залу, переговаривались тихими невеселыми голосами. В конце концов остались только трое римлян и сторонники князя Амета за его креслом.

На Катона гневно воззрился Крат:

— А ведь мы могли прийти с повстанцами к соглашению, спасти множество жизней. — Он улыбнулся с горестной язвительностью. — Мы бы даже смогли уберечь лошадей, о которых так печется князь Балт. А что теперь? Ты убедил правителя сражаться до конца, а значит, мы все здесь обречены. Думаю, ты должен быть доволен, римлянин.

Катон натянуто молчал. Секунду висела недобрая тишина, вслед за чем Крат презрительно фыркнул и повернулся к князю Амету:

— Нам пора уходить.

Амет с отсутствующим видом кивнул и встал. Крат указал на дверь, и князь удалился, а вслед за ним вышел и Крат со своей немногочисленной свитой.

— Насчет Крата не беспокойтесь, — сказал негромко Семпроний. — Влияния на правителя у него особо нет, да и при дворе его не сказать чтобы жалуют. Иное дело его власть над Аметом.

— Я насчет него и не беспокоюсь, — взвешенно ответил Катон. — Если кто для нас и представляет настоящую угрозу, так это его брат.

— Принц Артакс? — поднял брови Семпроний. — Само собой.

— Нет, не он, — произнес Катон. — Балт. Как бы оно ни сложилось, он не простит мне того, что я встал между ним и его отцом. Боюсь, мы только что нажили нового врага.

— В самом деле? — пожал плечами Макрон. — Теперь уж не принципиально: одним больше, одним меньше. Кроме того, — он облизнулся, — похоже, нынче у нас получится разговеться свежим мясцом.

Глава 21

Забой лошадей начался уже вскоре: как и распорядился Вабат, вначале на царской конюшне. Силачи удерживали животных толстыми кожаными вожжами, а мясник с кухни правителя взрезал им шеи, собирая кровь в широкие деревянные лохани; ее предстояло использовать в качестве загустителя похлебки, что ежедневно раздавалась простым беженцам. Туши быстро освежевывали и потрошили. Несъедобные части телегами подкатывали к стене и сбрасывали с подветренной стороны; мясо чисто срезали с костей и укладывали в чаны с соляным раствором, что готовился в подвалах под царскими покоями. Все, что можно было сварить для хранения впрок, шло в дымящие над кострами котлы в казармах стражи.