Клеймо оборотня - Джеффри Сэкетт

Однако вопреки ожиданиям оборотень не напал на него. Подобравшись на четвереньках к молодому Магу, монстр вдруг остановился, пристально вглядываясь ему в лицо, а затем неожиданно впился клыками в плечо Исфендира. Раздался треск костей и хруст разрываемой плоти. Исфендир дико закричал, извиваясь всем телом, пытаясь вырваться из тисков мощных челюстей. Но в этот момент оборотень сам отпустил его. Некоторое время монстр продолжал смотреть на Исфендира, а потом, поднявшись на ноги, скрылся в темноте.

На следующий день на место побоища пришли солдаты царя Вишташпы, посланные отомстить за смерть Джардруши. Они освободили раненого Мага, который и поведал о событиях предшествующего дня и ночи, не упомянув, однако, о собственной роли в убийстве пророка. Из его рассказа солдаты заключили, что это, должно быть, Ахура Мазда послал ангела мщения, дабы воздать туранцам по делам их, каковое объяснение и сочли официальным при дворе царя Вишташпы. Исфендира приветствовали, как настоящего героя, истинного слугу Великого Бога Ахура Мазда, и он охотно принял эти почести, пряча стыд за мишурой славословий и наград.

Зуваношу и других Карпа нов схватили и незамедлительно казнили по приказу царя Вишташпы. Лишь один человек из туранцев уцелел, чтобы вскоре также взойти на плаху. Это был сам предатель, который впрочем вполне мог бы спасти свою жизнь, рассказав, как подвигся он на защиту пророка, и призвав Исфендира в свидетели. Однако Исфендир, которому было известно, что этот человек и есть тот самый «ангел мщения», разгромивший туранцев, не мог себя заставить поднять глаза на него, сама мысль о нем приводила юношу в обморочное состояние.

Впрочем пленник так и не попытался предпринять ни малейшей попытки спасти свою жизнь. Более того, когда меч палача взлетел над его головой, этот странный человек смеялся и — плакал от счастья. Его голову, насаженную на длинный шест, выставили за воротами города Балха в назидание другим, однако мертвое лицо, взирающее на проходящих с высоты городских стен, дышало радостью и умиротворением. Необычайное поведение казненного так и осталось загадкой и для царя Вишташпы, и для жрецов Магайа, которым надлежало продолжить великое дело погибшего пророка, и для самого Исфендира.

Но вот прошел месяц, и когда в звездном небе Хорезма вновь засияла полная луна, неожиданно и неотвратимо к Исфендиру пришло понимание. В ту ночь он ушел подальше от людей, в горы, чтобы предаться медитациям, в который раз пытаясь совладать с чувством стыда и вины. Неожиданно он ощутил резкую колющую боль в животе. Через мгновение эта боль, многократно усиленная, распространилась по всему телу, подобно тому, как в знойное, суховейное лето занимается от огня степь. Боль обрушилась на него сокрушая каждую косточку, каждый сустав, каждую пядь поверженного в страдании тела, прижимая к земле и исторгая нечеловеческие крики из его груди. Взгляд его затуманился, все вокруг стало расплываться. И вдруг ему показалось, что он видит чудовище, страшное и отвратительное, которое подбирается все ближе и ближе, то самое чудовище, что охраняет врата Обители Лжи, алчущее крови, и смерти; зверь, лишенный разума, не имеющий иных помыслов, кроме ненависти, злобы и жестокости. Но в последнее мгновение Исфендир осознал, что чудовище не подбирается к нему извне, а поднимается из глубины собственной души, погружая во мрак остатки разума.

Очнувшись на следующее утро, он увидел поблизости растерзанный труп ребенка и ощутил вкус крови во рту. Вот тогда-то он и постиг всю тяжесть проклятья, которое навлек на него египетский жрец Менереб. Прошло немало горьких часов, проведенных в рыданиях, молитвах и проклятьях, прежде чем Исфендир осознал, что только смерть может избавить его от чудовища, рожденного в его душе. Но когда он решил умереть, бросившись вниз с самой высокой вершины Хорезма, когда попробовал найти смерть, пронзив кинжалом грудь, и испив до дна чашу, наполненную ядом, и встав на пути бешено несущегося стада, тогда к ужасу своему он понял, что смерть недоступна для него. Он стал рабом Ангра-Майнью, рабом темных сил, рабом омерзительного зверя, покорившего его измученную душу. И безгранично было отчаяние Исфендира, сына Куриаша, и ничего отныне не желал он более, чем смерти.

Из дней складывались месяцы, из месяцев — годы, и счет уже пошел на столетия с тех пор, как Исфендир отправился в свое мучительное и бесконечное странствие по дорогам земли, ища кого-нибудь, кто мог бы снять с него это проклятие, кто мог бы помочь ему обрести смерть или, по крайней мере объяснить, что же с ним произошло. Где только он не побывал, обошел широкие равнины, простирающиеся на севере, взбирался на высокие горы, прозванные «крышей мира», жил среди разных народов, говорил с колдунами, жрецами, шаманами и пророками, пока, наконец, не очутился в Вавилоне, в земле халдеев, где, как он слышал обитали великие астрологи, которым была ведома всякая земная мудрость. Но и они не смогли ему помочь.

И вот уже миновало два столетия, а потом и третье, и на исходе четвертого столетия Исфендир начал забывать, кто он и откуда пришел. Память перестала различать события прошлого все смещалось, превращаясь в ничто, и он уже не помнил то время, когда не был рабом Луны.

Здесь он и остался, в стране халдеев, оставив всякую надежду на спасение, пока однажды не встретил странников, чей язык показался как-будто знакомым, да и одежда навевала какие-то смутные воспоминания. И он последовал за ними, за своими бывшими одноплеменниками, персидскими Магами, зороастрийскими жрецами, которые, во исполнение древнего завета, шли к месту рождения Христа.

Однако этот человек, называвший себя просто халдеем, даже и не подозревал, что когда-то давным-давно именно ему была завещана эта великая миссия, и очень бы удивился, узнай, что и сам он был Магом, жрецом Ахуры Мазды, ибо груз тысячи прожитых лет раздавил его память.

И поэтому в тот день в Иерусалиме, через тысячу лет после смерти пророка Джардруши, увидев знак Ангра-Майнью, горевший на лбу Клаудии Прокулы, тот самый знак, который увидел когда-то на его лбу египетский жрец-отступник Менереб, оборотень Исфендир, Ианус Халдей, Янус Халдейский, Янус Калдий, Янош Калди не имел ни малейшего представления о том, что это было.

19

В камере воцарилось молчание, и надвигающиеся сумерки, стремительно стирающие с небосвода последние краски, как нельзя более соответствовали атмосфере мрачного уныния, навеянного словами Яноша Калди. Когда он закончил свое странное повествование, ни Луиза, ни Бласко, ни Клаудиа не знали, что сказать. Клаудиа отошла к дальней стене и застыла в задумчивости.

Наконец, Бласко не выдержал:

— Янош, я внимательно слушал твой рассказ, но так ничего и не понял.

Оглянувшись на Клаудию, Калди мягко сказал:

— Зато Клаудиа все поняла, не правда ли, Клаудиа?

— Да, — ответила она. — Думаю, да. Непонятно только, почему ты оказался в Иерусалиме именно в ту ночь.

— По той же причине, по какой судьба свела меня с туранским предателем за тысячу лет до того. Совпадение. Случайность. Стечение обстоятельств.

Луиза дрожала, ей было холодно, непонятная слабость разлилась по всему телу.

— Я тоже не совсем понимаю, что все это значит, — сказала она. — В общем-то, мы все предполагали, что когда-то в прошлом вас укусил оборотень, но…

— Клаудиа, — окликнул Калди, — может, ты объяснишь им?

— Ангра-Майнью… — отстраненно прошептала она. — Клеймо Ангра-Майнью, Духа лжи…

— Да, — кивнул Калди.

— Этот оборотень, — тихо продолжила Клаудиа, — этот оборотень… Менереб, египетский жрец… отступник… Он увидел знак на твоем лбу в тот самый день, в храме Заратустры три тысячи лет назад, а потом ты увидел этот знак на мне в Иерусалиме, тысячу лет спустя.

— Верно.

Она повернулась к нему и вздохнула.

— Клеймо Ангра-Майнью, клеймо зверя. Знак вероотступника, знак жреца, богоизбранника, предавшего своего бога, знак тех, кто кладет справедливость на алтарь плоти, кто ценит жизнь выше веры и истины.

— Как было со мной, — кивнул Калди. — Как случилось с тобой. Пророк учил нас, что жизнь есть поле извечной битвы между добром и злом, между Ахурой Маздой и Ангра Майнью, Между Богом и Дьяволом, если хотите. Высшая суть откровений Джардруши в двойственности мира. Всем живущим на земле суждено сражаться с силами зла, как в собственных душах, так и в окружающем мире. Но на жреце, служителе Бога, лежит особая ответственность, и ноша его во сто крат тяжелее, ибо его устами сам Бог говорит с людьми. И если служитель Бога предпочтет спасти свою жизнь, нежели умереть, возвещая истину, то этим примером слабости, трусости и неверия многих увлечет он за собой в Обитель Лжи.

Луиза кивнула, начиная понимать.

— Значит, если бы вы не предали Заратустру, на вас не было бы этого клейма?