Чернильно-Черное Сердце (ЛП) - Роулинг Джоан Кэтлин

— Именно.

— Чертовски вероятно, я думаю, — сказал Страйк, осторожно выдыхая дым в окно. — Братство — это инструмент для вербовки, а самые стойкие члены попадают в боевое крыло.

Теперь Страйк обратился к последней странице, которую распечатала Робин, — это был небольшой отрывок из онлайн-интервью с Эди Ледвелл с сайта Women Who Create, взятого в 2011 году.

WWC: Какой у вас типичный день?

Иди: На самом деле типичного дня не существует. Первая большая работа — поднять Джоша с постели. Но потом мы часто работаем до 3 или 4 часов ночи, так что, полагаю, он имеет право на сон.

WWC: И каково разделение труда?

Иди: Ну, я обычно придумываю сюжет для каждого эпизода, хотя Джош постоянно подбрасывает идеи, и я часто использую их или развиваю, или что-то еще. Мы оба анимируем: он — Харти, Магспи и лорда и леди Вирди-Гроб, а я — Дрека, Червя и Папервайт.

WWC: Ваш процесс эволюционировал или остался прежним?

Иди: Мы стали немного более организованными. Я начала записывать идеи и напоминания в телефон вместо клочков бумаги, которые я тут же бросаю или выбрасываю по ошибке.

— Она хранила идеи в своем телефоне, — сказал Страйк. — Интересно… Мне было интересно, почему забрали телефоны. Очевидный ответ — чтобы полиция не увидела, кому они звонили перед тем, как их убили на кладбище, но это означало бы, что убийца не понимал, что полиция все равно может получить эту информацию. Если мотивом было завладение ее идеями, это лучше согласуется с другой моей теорией.

— Какой?

— Что телефоны были взяты в качестве трофеев, — сказал Страйк. Марк Чепмен позаботился о том, чтобы подписать свой альбом, прежде чем убить Леннона.

Неприятный холодок пробежал по позвоночнику Робин.

Они ехали дальше, по Камдену, Страйк курил в окно.

Ему было интересно, почему поведение Робин было таким холодным. Обычно, когда женщина молча смотрела на него, он мог с уверенностью предположить, что сделал не так. Он, конечно, уловил в ее голосе нотки раздражения после того, как Шарлотта так искусно преподнесла новость о том, что он встречается с Мэдлин, но он был настолько поглощен собственной яростью, дискомфортом и беспокойством после ее визита, что у него не осталось места для анализа того, что Робин чувствует по этому поводу. Была ли ее сохраняющаяся холодность вызвана лишь тем, что он, как ее предполагаемый лучший друг, не упомянул об их отношениях, и, следовательно, в ней укоренилась уязвленная гордость за то, что она узнала об этом последней? Или она злилась, что он добавил еще одно дело к их и без того изнуряющему объему работы, причем дело, которое она могла рассматривать (пусть и несправедливо) как созданное им самим? Или — и он прекрасно понимал, что даже постановка этого вопроса самому себе может быть проявлением того же тщеславия, которое заставило его предположить, что она будет рада его ухаживаниям возле Ритца, — она ревновала?

Просто чтобы нарушить молчание, он сказал,

— Я все еще не могу войти в эту чертову игру.

— Я тоже не могу, — сказала Робин.

Она не рассказала Страйку о своей идее использовать регистрационные данные бывшей подружки Мидж, отчасти потому, что Мидж не перезвонила ей, и она не хотела обещать то, что, возможно, не сможет выполнить, но также (если быть честной) потому что не понимала, почему Страйк должен быть единственным человеком, который хранит секреты.

— О, и я прочитал твои заметки про Перо правосудия, — сказал Страйк, стряхивая пепел в окно. — Надо обязательно спросить Катю Апкотт, что она знает о Пере и о Кеа Нивен… Прямо здесь, — добавил он, когда они въехали на Пархилл-роуд, — и через полмили налево.

Остаток пути прошел в молчании.

Глава 33

Постепенно до нее дошло…

Что и она в этом Эдеме восторга

Была не на своем месте, и, как глупый ребенок,

все еще причиняла зло там, где она хотела сказать больше всего любви.

Одной мысли достаточно, чтобы свести женщину с ума.

Элизабет Баррет Браунинг

Аврора Лей

Лисберн-роуд была тихой улицей с домами из красного кирпича с террасами: солидные, роскошные семейные дома. Поскольку большинство парковочных мест было занято, Страйку и Робин пришлось припарковаться на некотором расстоянии от дома Кати Апкотт, и Страйк молча терпел возобновившиеся боли в подколенном сухожилии и раздраженном конце культи, пока они поднимались по улице, которая шла под небольшим уклоном.

Когда они подошли к входной двери, через окно внизу до них донеслись звуки виолончели. Соло было настолько совершенным, что Робин решила, что это запись, но когда Страйк нажал на звонок, длинная, тягучая нота оборвалась, и они услышали мужской голос, который крикнул:

— Я открою.

Дверь открыл худой молодой человек в очень мешковатой толстовке. Наиболее заметными чертами его лица были болезненного вида приподнятые бугорки на обеих щеках, что делало его кожу похожей на цветную капусту, и припухлость одного глаза.

— Привет, — пробормотал он. — Проходите.

Стены холла были выкрашены в кремовый цвет и увешаны картинами, написанными маслом. Был установлен лестничный подъемник, и в настоящее время он находился на верхней площадке. Рядом с лестницей стояли три большие картонные коробки. Одна из них была открыта, в ней лежали квадратики ткани.

— О, спасибо, Гас, дорогой! — произнес взволнованный женский голос, и женщина, которую они приняли за Катю Апкотт, поспешно спустилась вниз. Как и ее сын, она была худенькой, но если у Гаса были темные густые волосы, то у Кати — русые и редкие. На ней был горчично-желтый свитер домашней вязки, твидовая юбка и добротные тапочки из овчины. На шее на цепочке болтались очки для чтения. Когда Гас скрылся в комнате, которую Страйк и Робин приняли за гостиную, и закрыл дверь, Катя сказала:

— На самом деле это спальня Гаса. Мы перестроили дом, чтобы облегчить жизнь Иниго, так что он может жить в основном на одном уровне. У него есть медэксперт — Иниго, я имею в виду. Поэтому мы поместили Гаса внизу, а гостиную перенесли наверх, пробили проход, и у Иниго появился кабинет и совмещенная спальня, а также ванная, куда он может заехать на своем инвалидном кресле. Ох — она немного задыхаясь рассмеялась и протянула тонкую руку — Я Катя, очевидно, а вы, должно быть, Корморан, а вы?

— Робин, — сказала Робин, привыкшая к тому, что ее имя не так легко слетает с губ клиентов, как имя Страйка.

Пока они шли за Катей наверх, через дверь спальни Гаса снова зазвучали звуки виолончели.

— Он замечательно играет, — сказала Робин.

— Да, не правда ли? — сказала Катя, выглядя обрадованной похвалой Робин. — Он должен быть на последнем курсе Королевского музыкального колледжа, но нам пришлось его забрать, пока мы пытаемся разобраться с его крапивницей. Вы видели? — прошептала она, делая круговое движение указательным пальцем по своему лицу. — Мы думали, что все под контролем, но потом она вернулась с новой силой, и у него появился ангионевротический отек — даже горло распухло. Ему было очень плохо, бедняжке, он немного полежал в больнице. Но мы нашли для него нового хорошего специалиста на Харли-стрит и надеемся, что он поправится. Он просто хочет вернуться в колледж. Никто не хочет торчать дома с родителями в таком возрасте, не так ли?.

У входа в гостиную была кнопка, установленная на уровне пояса рядом с плотно прилегающей дверью. Когда Катя нажимала на кнопку, дверь медленно распахивалась. Робин задалась вопросом, сколько денег ушло на ремонт дома по такому стандарту, и предположила, что бизнес Кати по продаже товаров для рукоделия, должно быть, идет очень хорошо. Как только они вошли в гостиную и дверь за ними закрылась, звук виолончели полностью исчез.

Мы сделали звукоизоляцию двери и пола, — объяснила Катя, — чтобы занятия Гаса не мешали Иниго, когда он спит. Теперь, может быть, вы хотите чаю? Кофе?

Прежде чем кто-то из них успел ответить, вторая дверь с электроприводом в конце комнаты открылась, и из нее медленно выехал человек в инвалидном кресле под аккомпанемент “The Show Must Go On” группы Queen, которая играла в комнате позади него. У него было одутловатое лицом и желтоватая кожа, неопрятные седые волосы и толстые губы, придававшие ему надутый вид, на носу он носил очки-полумесяцы. На плечах его тонкого бордового свитера были пятна перхоти, а на ногах — следы мышечного истощения. Не обращая внимания ни на Страйка, ни на Робин, он обратился к жене медленным, тихим голосом, который производил впечатление человека, говорящего с огромным усилием.