Благими намерениями - Алексей Замковой

— Навеки слава! — Максим Сигизмундович приподнял шляпу, отвечая на приветствие, и остановил свою двуколку. — До Котова еду. Баба там на сносях.

Тот полицай, который хватался за оружие, увидев, что опасности нет, снова положил винтовку на телегу и что-то сказал. Речь его оказалась такой дикой смесью польского и украинского языков, причем польского было гораздо больше, что я понял только общий смысл. Полицай предложил доктору из Котова не уезжать — мол, как баба родит, они туда наведаются, и Максиму Сигизмундовичу вскоре снова придется выступать в качестве акушера. Полицаи заржали, а доктор только криво улыбнулся.

Бах! Кажется, я подпрыгнул чуть ли не так же высоко, как и полицаи. На мгновение все вокруг замерло. Только Новак лихорадочно передергивает затвор карабина, да как-то медленно, словно в замедленной съемке, заваливается набок полицай-шутник. А потом все резко ускорилось.

— Новак, сука! — заорал я, посылая три пули в полицая, сидящего за вожжами, но мой крик утонул в грохоте выстрелов.

Полицаи были убиты, даже не успев понять, что случилось. На дороге остался только схватившийся за сердце Максим Сигизмундович и пустая телега, окруженная тремя трупами. Не торопясь, я поднялся на ноги и подошел к Новаку. Очень сильно хочется двинуть ему в челюсть. Аж руки, сжатые до боли в кулаки, чешутся!

— Еще раз, мать твою, выстрелишь без приказа, — чтобы удержаться от рукоприкладства, я вынужден был спрятать руки за спину, — я тебя сам расстреляю. Ты понял?

— Звыняйте, пан командир, — пробормотал боец, пряча глаза. — Оно само как-то…

Но я, не слушая сбивчивых извинений, уже повернулся к остальным.

— Трупы — на телегу и в лес. Оружие, что там еще ценного найдете — забрать.

Максим Сигизмундович уже пришел в себя. Первый испуг, вызванный неожиданной стрельбой, прошел. Однако взглядом он меня окинул таким, что у меня сразу же возникли воспоминания о школьных годах и беседах с учителями насчет невыученных уроков.

— Зачем их было убивать? — спросил он.

Я только пожал плечами.

— Отъедем в лес, — предложил я.

Максим Сигизмундович натянул поводья, поворачивая морду лошади в нужную сторону, а я, убедившись, что бойцы уже погрузили трупы полицаев в ставшую бесхозной телегу, махнул им рукой, указывая следовать за нами, и зашагал рядом с двуколкой.

— Вас в Котове действительно ждут?

— Та не, — покачал головой доктор. — То я выдумав…

— Тогда, как поговорим, возвращайтесь в Тучин. Если возникнут какие-то вопросы, то скажете, что услышали в лесу выстрелы, испугались и повернули обратно. Куда ехали, если спросят, — выдумайте.

— Ты за то не думай. — Максим Сигизмундович обернулся, посмотрел в сторону дороги, убедившись, что отъехал уже достаточно далеко, натянул поводья и слез со своей двуколки. — Добре, шо вы выжили.

— Нас в лагере не было, — пояснил я. — Когда возвращались, то встретили Казика. От него и узнали, что произошло. Только он все в общих чертах знал. Я подумал, может, вы сможете рассказать больше.

— Я и сам мало шо знаю… — Доктор задумчиво уставился в землю. Продолжил он только через минуту: — Как немцы с лесу вернулись, с ними были и наши полицаи. Говорил я с ними…

Из рассказа Максима Сигизмундовича я узнал, что один из тучинских полицаев, участвовавших в уничтожении нашего отряда, был ранен в бою с партизанами. И выковыривать у него из бедра пулю пришлось именно моему собеседнику. Во время операции изрядно захмелевший от самогона, использовавшегося в качестве анестезии, полицай вовсю костерил ранивших его партизан и, мстительно улыбаясь, заявил, что почти все бандиты уничтожены. За это «почти» и уцепился доктор. Он поинтересовался, неужели кому-то из «бандитов» удалось уйти от облавы. В ответ полицай ткнул ему под нос кукиш и сказал, что от них живым никто не уйдет. Заплетающимся языком он похвастал, что в лагере захватили пленных. Насколько понял Максим Сигизмундович, в плен попали несколько партизан, раненных в бою, и несколько тех, кто был ранен до того — из нашего лазарета.

— Где они? — Судя по испуганному выражению лица доктора, выражение моего лица, как и мой тон, стали просто звериными. Я попытался расслабиться. — Где держат раненых, вы знаете?

— Слыхал, шо их до Ровно повезли, — ответил Максим Сигизмундович. — До гестапо.

— Максим Сигизмундович, вам придется поехать в Ровно, — спокойно сказал я. Понимал, что это — самоубийство. Что, даже если мои товарищи еще живы, вытащить их из застенков гестапо практически невозможно. Но я не мог хотя бы не попытаться. А вдруг среди пленных оказался Антон? Он ведь так и лежал в лазарете, когда мы отправлялись на задание. А если в плен попал Митрофаныч? Да какая разница, кто в плен попал! Главное — это мои товарищи! Я взмахом руки прервал поток возражений доктора. — Надо кое-что разузнать в Ровно, Максим Сигизмундович. Очень надо! Понимаете?

С тяжким вздохом доктор кивнул. То ли понял, то ли решил, что отговаривать меня бесполезно… Главное, что он не отказался.

— А пока вы будете готовиться к поездке, — продолжил я, — нам надо еще кое-что сделать.

Города и села тоже могут спать. В моем кипящем постоянной активностью времени это незаметно. Может, в моем времени города вообще разучились спать. Села — не знаю, но крупные города и ночью остаются такими же бурными, охваченными постоянным движением, как и днем. Это движение ночью даже заметнее — яркие огни рекламы, снующие туда-сюда светляки автомобильных фар… Здесь, мне кажется, все по-другому. Тучин, пусть это и не город, а просто большое село, спит. Наверное, до войны он спал по ночам тихим, спокойным сном. Сейчас, захваченный врагами, он спит словно больной человек — беспокойно, напряженно, испуганно. Это напряжение прямо витает в воздухе. Днем оно немного, пусть не до конца, растворяется в солнечном свете и движении жизни — люди, несмотря на то что село оккупировано, продолжают свои извечные дела по хозяйству. Но с приходом темноты снова сгущается до такой степени, что прямо осязаемо чувствуется.

Дом, в котором расположились полицаи, стоит почти в самом центре села. Мышко Малюцкий, Васыль Гаженко, Степан Гачинский, Дмитро Паречек. Это те четыре полицая, которые участвовали в нападении на наш лагерь. Те четверо, кого я приговорил к смерти за это. Конечно, не только они виновны в гибели наших товарищей. Есть и другие полицаи, в других селах. Но я решил не отлавливать всех предателей. Во-первых, это займет слишком много времени: узнать точно, кто из полицаев нам нужен, отлавливать их по всем окрестным селам… Во-вторых, максимум после второго нападения противник все сопоставит, и в очередном селе нас будет ждать засада. А с моими теперешними силами отбиться от более или менее серьезного отряда практически нереально. Единственное, что мы сейчас в состоянии сделать, — это быстро «укусить» врага и исчезнуть. Ну и, конечно, постараться запугать предателей.