Степан Разин - Андрей Николаевич Сахаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наступила ночь. Плескала мелкая волжская волна в борта стругов, шумели еще в городе загулявшие жители, н здесь, на берегу, стоял мощный тяжелый храп тысяч людей. Одни прикорнули прямо на стружных скамьях, другие лежали на глинистой, поросшей мелкой травкой земле, подстелив под голову армячишко, третьи набросали на песок доски и растянулись на них. Вместе с казаками в своем атаманском струге ночевал и Разин. Спал на досках же, положенных поверх лавок, крытых ковром.
Наутро Разин снова собрал казаков на круг. Так уж повелось теперь: после каждой крупной победы, после каждого успеха, перед новой дорогой собирались казаки под бунчук, обсуждали свои дела. И хотя ясно было, что идут они на Астрахань, все же поговорили еще, поспорили, вспомнили про Русь и про Казань, но это просто так, большинство же вопило за Астрахань. Здесь, как и в Царицыне, выступили на кругу астраханцы, звали в свой город, обещали, что не будут с казаками биться ни астраханские жители, ни тамошние стрельцы, ни татары.
Разин оставил в городе небольшой отряд с атаманом, научил черноярцев управлять по казацкому обычаю, забрал с собой кое-кого из местных работных и посадских людей и, как только подошел берегом Федор Шелудяк с конными людьми, ушел на четвертый день дальше на низ.
В тот же час поскакали разинские гонцы на Дон с известием о новой победе казацкого войска.
А под Саратовом уже собиралась гроза, первые языки повстанческого пламени подхлестывали к самому городу: вскоре после ухода Разина с Черного Яра посланный им вверх по Волге отряд взял Камышинку.
Казаки обманно овладели городом, как это уже не раз делал Разин прежде. Подошли к Камышинке некие люди, одетые в стрелецкие кафтаны, и сказались московскими ратными людьми, что были посланы из верховых городков на помощь камышинскому воеводе Еуфимию Панову против богомерзкого вора Стеньки Разина. С радостью открыл Панов городские ворота, впустил стрельцов. К вечеру он поставил их вместе с камышницами в караул; там-то и открылись стрельцы, что все они — разинские работнички, вольные люди. Призывали повстанцы камышинских стрельцов открыть город, связать воеводу и стрелецких начальников. Всю ночь шли разговоры на крепостной стене, а потом оттуда ушли люди в темноту, а утром под стены Камышинки на есаульских стругах и лодках подошли триста казаков. В тот же час отворились городские ворота, и казаки без боя заняли город. В растерянности смотрел камышинский воевода, как братаются его стрельцы с казаками, как вчерашние ратные люди, которых он сам впустил в город, потешаются над ним, здороваются со своими товарищами.
Разницы забрали в городе царскую казну, все пушки, раздуванили взятые животы и вместе с камышинцами ушли снова вниз, а служилых людей и воеводу взяли с собой в войско. По Волге же пошел слух, что сам Разин взял Камышинку, что идет он под Казань, а потом на Москву, тысячи казаков идут-де вверх по Волге в судах, а тысячи же по берегу конницей.
16. ШТУРМ «УГРЮМОГО ГОРОДА»
Еще на второй день пребывания в Черном Яре послал Разин в Астрахань тайно десять человек астраханских стрельцов. Перед уходом долго сидели они в атаманском струге, говорили с Разиным, а потом взяли лодку и ушли на низ. Наказывал Разин стрельцам сказаться, будто бежали они от него из Черного Яра, что войско астраханское и воевода Львов взяли его сторону и верно служат ему, атаману, и он за это стрельцов и всех простых людей жалует и дуваном наделяет.
Через два дня ушел вслед за своими тайными посланцами и Разин. Вел он с собой на Астрахань десять тысяч человек. Пополнилось казацкое войско за счет московских, астраханских и черноярских стрельцов, перешедших на сторону восстания, а также за счет посадских людей Царицына и Черного Яра. Шло вниз триста больших и малых судов — насадов, стругов, лодок. Стояло на стругах и насадах больше пятидесяти пушек, взятых по городам. По берегу от Черного Яра по нагорной стороне шла конница.
Бежавший из разинского стана московский стрелец Иван Алексинец рассказывал на допросе в тамбовской приказной избе: «А струги у него, Стеньки, небольшие, человек по десяти, и в большем человек по 20-ти в стружке, а иные в лодках человек по 5-ти. А которых невольных людей с насадов и стругов неволею к себе он, Стенька, имал, и у тех всех людей ружья нет».
Алексинец говорил правду. Терялись теперь большие есаульные струги среди десятков малых лодок, и людей шло теперь к Разину столько, что всех на ходу не вооружить. Хотя пополнилось войско стрельцами московской и астраханской выучки с пищалями, бердышами и саблями, но все больше становилось в разинском войске людей невоенных, сидели они в стругах и стружках с топорами и копьями, вилами и косами, а иные держали в руках палки. Много прибавилось в войске и людей, которые пришли сюда неволею. Это были служилые люди, спасавшие свои жизни, дети боярские, многие стрельцы. Им доверять было нельзя. И чем больше разрасталось разинское войско, тем меньше в нем было единства, старые казаки тянули в одну сторону, беглые крестьяне и холопы в другую, но пока был успех — было единство.
Сам Разин уже не мог вникать в дела так, как он это делал раньше, руки не доходили до всех десяти тысяч, до каждого струга, до каждой лодки. Кроме того, войско, начиная с Царицына, постоянно было разделено на две части — на речную флотилию и конницу. Во время похода на Астрахань бывало, что обе части не встречались между собой долгими днями. В эти дни Разину приходилось чаще советоваться с есаулами, перекладывать на их плечи многие важные дела. Прежде около Разина был заметен лишь Сергей Кривой. Теперь же начинают выделяться казацкие начальники один за другим. Начинает греметь на Волге слава Уса и Шелудяка, Еремеева и Шумливого. Но Разин не завидовал новой славе своих приспешников, он хорошо понимал, что нельзя делать большое дело в одиночку, и он сам уже выдвигал и поддерживал есаулов, доверял им предводительство огромными силами. Сама жизнь постепенно превращала
