Легенды Лиса - Антон Александрович Карелин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот чертовка, подумал я печально, глядя как неподвижно и ровно она сидит, скрестив руки на коленях и глядя куда-то мимо меня.
– Как пожелаете, – кашлянув, сказал я, подумав, что жать сейчас бессмысленно. – Хотя рассказывать особо нечего. Я просто не желаю примириться с вашей сладкой ложью о том, что под властью королевства моим людям будет лучше житься. Власть чужих людей – это власть чужих людей, это несвобода в любом, даже самом мелком деле. И как его не приукрашивай, завоеватель остаётся завоевателем. Даже с таким лицом, как у вас.
Она не дрогнула.
– Отдавать моих людей без борьбы я не намерен в любом случае. Смерть моя там, на поле, действительно была бы бессмысленной. И потому я сделал единственно возможное: взял вас, чтобы обменять на свободу для них.
– Как же вы будете править ими после того, как покрыли себя бесчестьем? – спросила она, глядя на меня очень внимательно.
– Кто вам сказал, что я собираюсь ими править? Я собираюсь отпустить вас, когда мне дадут королевские гарантии неприкосновенности моих людей и их земель, и затем уйти куда-нибудь. Ну, если ваши доблестные воины вдруг не предадут условия и не задержат меня.
– То есть, вы бросаете собственную честь и жизнь в пыль, надеясь при этом на честь короля и его обещаний, – резюмировала она, чем-то недовольная, но внешне спокойная.
– Да.
– Вы верите в честь королевства?
– Конечно, верю. Глядя на вас – в особенности.
– Всё же, зачем вы делаете это?
– Ради блага моих людей.
– А если им будет лучше принадлежать мне?
– А если я посчитаю, что чьим-то грязным сапогам будет лучше принадлежать мне, ведь я их начищу – мне можно сразу подойти и забрать их?..
– Мы говорим о людях, а не о сапогах! – повысила голос она.
– О людях? – в тон ей откликнулся я. – Так для вас они всё же люди, а не пункт на карте и новый налог? Вы пришли к ним, как к людям, а не как к ещё одному беззащитному поселению?.. Нет, милая, для вас они всего лишь новая пара сапог!
– Не смейте так говорить со мной! Я вам не милая!
– Нет? Разве?.. Вы так пытались ей казаться.
Она побледнела ещё сильнее, чем раньше. Обида на несправедливость кружилась в ней со свистом холодного ветра перед ураганом, и то, что ответить такому чёрствому человеку ей было нечем, этот ветер ещё более усиливало.
– Вы просто играете словами! – угрожающе воскликнула она, вскипая. – Играете со мной словами!
– Только словами?! – меня вдруг пронзила нешуточная злость на эту ославленную девочку, в шестнадцать лет взявшуюся судить о пятнадцати тысячах моих сапог. – Я предпочёл бы дать вам не словесный урок, куда более поучительный, чем театральные сценки ваших воспитателей! Вы бы на собственной шкуре ощутили, как чувствует себя отнятый сапог!
– Что вам мешает! – воскликнула она, вытягиваясь, как струна, и источая ярость пополам с презрением. – Ведь я же ваша пленница! Вы уже пали, предав честь, которой славились, ради того, чтобы унизить меня, своего врага! Так дайте себе волю, сделайте мне ещё больнее, это так просто – стать ничтожеством, чтобы отомстить!
Шагнув к ней, я одним движением вздёрнул ухоженную и гладкую девочку, как мешок и, тряхнув её, прижав спиной к стене, почти вплотную приблизил своё лицо к её лицу.
– Сейчас я сдеру с вас одежду, и сделаю с вами то, что обычно делают ваши солдаты с женщинами завоёванных городов и деревень, когда вы в их сторону не смотрите. Но вы не беспокойтесь, ни в коем случае, примите это, как должное, ведь избежать этого невозможно! Поверьте, после того, как я обесчещу вас, я возьму вас в жёны – и вам так прекрасно, так уютно будет у меня за спиной! Гораздо лучше, чем в королевстве – по крайней мере, не придётся жить чужими жизнями и играть чью-то роль! Нет, не сверкайте глазами, не брыкайтесь, висите смирно, чёрт возьми, ведь у меня право сильного! И чтобы вы там себе не думали, решения здесь принимаю я!
Миг она смотрела на меня. Но сквозь пелену гнева, её глаза вдруг увидели меня, расширились, и сделались ужасно пустыми. Из них как будто в мгновение ока вытекла вся вера и вся жизнь. Она повисла в моих руках, утратив всякую волю, словно провалившись в колодец темноты.
Хоть я и понимал, что абсолютно прав, мне стало тошнее тошного, я опустил её так бережно, как смог, и опустился у её ног.
Несколько мгновений она закрывала лицо руками и прятала глаза. Затем взгляды наши неминуемо встретились.
– Что вы… делаете… зачем вы… так… – прошептала она и заплакала.
Что-то глухо ударило меня изнутри. Как птица бьётся о скалы, падая с неба. Я только сейчас понял, что в её крике, во всех её упрёках отчётливо прозвучала не ненависть, не презрение, а удивившая меня боль. Ей было больно, оттого, что я предал какие-то несчастные идеалы. Можно ли такое представить? Она действительно так чиста, как говорят?
– Вижу, вы в самом деле добры и великодушны, принцесса, – тихо сказал я. – Мне неприятно причинять вам боль. Я потому и не хотел говорить с вами, ибо агрессия королевства узаконена другими людьми, и им принимать решения. Вы, простите, всё ещё ребёнок. Вам стоит, хотя бы временами, быть открыто-хрупкой, ранимой и незащищённой – чтобы доверенные лица королевской семьи защищали и утешали вас.
Не знаю, к чему я говорил всё это. Наверное, от усталости или, скорее, от безнадёжности своего положения. Я ведь знал, что в таких вещах честь не играет никакой роли, и что вскоре принцессу преспокойно возьмут из моих рук. Я ведь просто ставил медведю муравьиный ультиматум, действительно не в силах смириться с неизбежностью.
Принцесса, однако, выслушала меня более-менее спокойно. Постепенно выплывая из чёрного омута, в который
