Когда отцовы усы еще были рыжими - Вольфдитрих Шнурре

О, небо, я чихнул!!!

Так и есть - она меня обнаружила... Мигом сдернула очки (с такими-то габаритами, а туда же, фасонит), нахлобучила аистово гнездо на свою голову-подсолнух и шагает прямо сюда, повергая в дрожь лужайку и мое сердце.

Прощайте, цветочки любимые!

И на солнце есть пятна родимые!

Только что очнулся. Смеркается; цветочки, деточки мои, уже собрали свои пляжные принадлежности и потихоньку позевывают. Хульда лежит со мной рядом, она еще спит, и в оплывших чертах ее до ужаса достоверно отражается кукольно-детская невинность.

Как все это могло случиться?

Пытаюсь вспомнить...

Началось все, кажется, с разговора, в котором выяснилось, что она модистка (специализация: украшения для шляп и искусственные цветы).

Что же потом?

Ах да: она удивилась моим цветочкам и стала расспрашивать, для чего они здесь. Я объяснил, и она так растрогалась, что разрыдалась, и, всхлипывая, называла меня мучеником и цветочным Парцифалем, а я пытался ее успокоить уверял, что все не так скверно. А потом? Нет смысла и напрягаться, совершенно выскочило из головы. Может, позже вспомню... Ужасная догадка закрадывается в душу: только что Хульда, засовывая во сне руку под щеку, одними губами прошептала фатальное слово "милый". Неужели сие означает, что... Тсс! Просыпается...

Ночь. Я снова сижу в мансарде, уставив взгляд поверх сонных головок моих деточек во двор. Ветер тихо играет в стеклянные цацки бабушкиной люстры. Всеблагой бог, кажется, что-то потерял и шарит фонариком по облакам, натыкается на разбросанный ангелами мусор и тогда сотрясает небо раскатами гнева.

Сбылись даже оказались превзойденными самые худшие мои опасения: Хульда утверждает, что я как нельзя лучше соответствую ее типу мужчины.

Что же делать?

Как-то даже не хочется взвешивать все "за" и "против", тем более что я прямо огорошен признанием, а в Хульде мне также многое нравится, особенно ее безоговорочное восхищение цветами. Но как совместить эту симпатию (в которой, кстати, нет ничего двусмысленного) с чувством к Кактее? Боюсь, мне предстоят трудные времена.

29 августа. Уже началось. Письмецо от Хульды, густо пахнущее фиалками: каждый искусственный цветок, который она сплетает, напоминает ей теперь обо мне. Только бы это не отразилось пагубно на ее работе!

Удар за ударом. Чудовище портье заявил, что дни мои в доме сочтены, ежели срочно не уплачу за август. Позиция, в высшей степени характерная для такого хулителя цветов, как он. Что ж, на сей раз придется бабушкиному столику для шитья стать украшением ломбарда. Только где же я буду держать маргарин? Сплошные ограничения.

30 августа. Но и кое-какие знаки одобрения также выпадают на мою долю. Владельцы цветов в нашем доме (каковые устроили давеча бурю оваций при моем возвращении) прикололи на черной доске в подъезде бумагу, в которой прославляют меня как пионера движения за освобождение цветов от тени и осыпают охулками противников цветов, эти асфальтовые души.

Поистине, цветочки, деточки мои, зримо воспряли после прогулки. Примулы покрылись веснушками, а фонарики Фуксии смогут еще несколько недель светить заемным солнечным светом. Даже Пеларгонии несколько зарумянились, и теперь можно надеяться, что они еще продержатся. Жаль, что пастор использует коляску свою под картофель, а то бы я и сегодня не преминул еще разочек выбраться с детишками на прогулку.

31 августа. Бруно начинает внушать мне серьезные опасения. После памятной угрозы посредством удушения конским волосом он ходит только с перевязанным горлом и стал настолько пуглив, что сам всех пугает. Так, он может вскочить посреди разговора, распахнуть дверцу шкафа и закричать: "Выходи, я тебя вижу!" Этого не выдерживают со временем и самые постоянные его клиенты, так что он уже остался с кольраби на руках. Что могло случиться с Кактеей? Могут быть две причины, по которым от нее ничего нет: обиделась на мою критику кактусов - либо судьба разгневалась за мою привязанность к Хульде и наказывает меня молчанием Кактеи. Но почему Хульдина погремушка остановилась тогда как раз возле моей лужайки? Такие вещи не бывают случайными.

1 сентября. Итак, свершилось. Отнес бабушкин столик в ломбард. Владелец его, по обыкновению, вознамерился снизить объективную стоимость предмета до смехотворных размеров. На сей раз я не поддался его уничижительному запалу и твердо указал на то, что цветочные гирлянды в нижней части стола собственноручно выпилены пратеткой моей бабушки и что одно это каменной плитой ложится на чашу весов. Необходимая в подобном деле выдержка обнаружилась у меня в преизбытке и увенчалась происшествием, видимо, небывалым во всей истории ломбардного искусства: и стол остался при мне, деньги за него были получены. Произошло это так.

Владелец ломбарда (по всем признакам близкий к истерике) вручил мне наконец, - верно, чтоб только отделаться, - сумму, чуть меньшую запрашиваемой. Бабушкина честь, однако же, обязывала настаивать на своем. Последствием было то, что кладовщик распахнул дверь и вышвырнул меня вместе с закладываемым предметом на улицу. В результате у меня шатается зуб, а у столика ножка, но тем самым мы приведены в обладание не пустячной суммой в тридцать семь марок с полтиной; соизмеряя ее с упомянутыми убытками, следует признать, что добыта она путем отнюдь не неправедным.

2 сентября. Что-то грохнулось перед моей дверью, и я испугался. Подумал, что ломбардщик затеял какую-то месть, оказалось, почтарь достал из сумки письмо Хульды и, потонув в фиалковом облаке, упал в обморок. Обещал ему уговорить Хульду впредь сократить дозу. Она тоскует, как явствует из письма, по душевной беседе на цветочную тему, не испытываю ли и я того же? Само собой, да чавкающие ботинки начинают меня заметно стеснять. Как бы крепко ни стягивал я верх и низ бечевкой, до конца они все равно не смыкаются. А уж о дырявых подметках лучше и не вспоминать.

Обретающиеся в доме хулители цветов оправились и нанесли ответный удар. Вывесили на черной доске листок с программой в девятнадцать пунктов, в каковых учтено все, что они терпят по нашей вине. Начиная от мошек, поощряемых сыростью, до падения горшочков с цветами во двор - - а уж это случается так редко! Моя афера с удобрением удостоилась отдельного издевательского абзаца, что и понятно при столь низменном характере аргументации в целом.

Со всех сторон меня теперь просят разработать и наш манифест. Снабдил его будоражащим заголовком "Почему мы разводим цветы?". Начал с тезиса о врожденной тяге к земле, которая может либо вытесняться, либо принимать форму наполнения землей цветочных горшков. Изложить основы вопроса в кратких словах просто невозможно.

3 сентября. Вот оно - письмо от Кактеи. Она в бешенстве, как я и предвидел. Что я о себе воображаю, может, считаю себя ангелом, который только пожимает плечиком, закутавшись в ночную рубашку, когда угрожает опасность? "Признайте сначала необходимость защищаться, - пишет она, прежде чем воспринимать иглы кактуса как провокацию!" И ни привета, ни подписи.

Кто ж мог думать, что она, выходит, держит глухую оборону за своими кактусами? А кто посягает на ее колючую крепость? Жизнь? Или кто-то конкретный?

Ежели б только не она сама была тем врагом, которого ей, по ее уверениям, надлежит опасаться! Не только красавкин взор ее, но и письма допускают подобное подозрение. Не уместнее ли всего было бы - а, плевать на неподобающую обувь! - нанести ей визит?

Фрау Бритцкувейт, которой я доверился, советует сначала послать ей кактус с любезным сопровождением; а там уж будет видно, что делать. - Но Кактея могла бы счесть это за беспринципность с моей стороны. А если послать ей цветущий кактус? Нет, все это слишком бы смахивало на готовность пойти на компромисс.

Придумал: приглашу ее прогуляться по Ботаническому саду в следующее воскресенье. Местом встречи назову - вежливость обязывает - кактусовый отдел. (В цветочные можно будет заглянуть и после.)

5 сентября. Хульда была у меня. И что же она предлагает, невинно глядя своими цветочно-кукольными глазами? Прогуляться по Ботаническому саду. Конечно, говорит, вы можете поступать как вам будет угодно, но в следующее воскресенье она там рисует, и если б я пожелал составить ей компанию... Она теперь в кактусовом отделе чаще всего.

В следующее воскресение! Теперь не хватает только, чтобы Кактея согласилась.

Все же Хульда, надо отдать ей справедливость, была мила. Только искусственные цветы на шляпе немного сбивают с толку. Но и к этому можно привыкнуть. Она взяла с собой веник, совок, тряпку, фартук и, пока я гулял, привела мансарду в порядок.

Страшное подозрение терзает меня. Не после ли моего возвращения она предложила прогулку по Ботаническому саду, и не лежал ли этот дневник в другом месте, когда я пришел?

6 сентября. Еще и это: владелец ломбарда прислал судебного исполнителя, и тот, под издевательские овации хулителей цветов, обретающихся в нашем доме, унес с собой бабушкин столик.