Кадын - Ирина Богатырева

– Я не вижу за тобой вины, гость.

Но он не отвечал, суетился, расставляя новые палочки со свежим легким ароматом и добавляя еще ламп. После крикнул что-то в темноту, а получив ответ, закрыл полог и пригласил меня сесть на подушку.

– Я извинялся перед тобой за то, что в нашем мире считается пороком, – сказал он. – Все земли полны людьми, и все они имеют свои обычаи. Но не надо считать что-то дурным, а что-то хорошим только потому, что одно встречаешь впервые, а в других обычаях вырос с детства.

– Я так и не считаю. Мне просто интересно знать, что это за девушка.

– У вас таких нет, – отрезал он. – Я не хочу заражать здоровое дерево.

– Я пришла к тебе, чтобы ты рассказал о себе, вашем люде и тех землях, где довелось тебе странствовать. Но если ты будешь рассказывать лишь о хорошем, избегая дурного, как я узнаю правду? Я буду думать, что в тех землях все хорошо, что люд там не знает бед и болезней. Но если я захочу слушать сказки, то позову старую мамушку, а не тебя, гость.

Го молчал, не сводя с меня цепких глаз. Вошел слуга, поставил столик с маленькими чашечками и глиняный носатый сосуд, а после вышел задом, без перерыва кланяясь. Го извлек из своей одежды мешочек, полный сухих свернутых листьев, заполнил ими сосуд, налил туда горячей воды, плеснул пахнущий свежей весенней листвой напиток в чашечки, подал одну мне и только тогда произнес:

– Этот чай растет на горе, где живут мудрые. Год назад я получил от них предсказание, что встречу в диких землях ученика, который будет чист сердцем, открыт разумом и спокоен духом. Воспитывая его, я воспитаю мудрого царя и сам буду в милости. Я вижу теперь, что ты и есть такой ученик, дева. Мудрейшие не знают ошибок. Потому мы пьем сейчас этот чай: он открывает разум для учения.

– Го, я не хочу, чтобы ты питал надежду там, где совсем нет воды: по нашим обычаям младший сын наследует отцу, но хоть отец говорит, что я равняюсь его сыновьям, он всегда помнит, что я дева. У меня есть брат, ему быть царем, ты можешь учить его, чтобы получить почести. Я же не претендую на мудрость, во мне просто говорит любопытство.

– Не все, что понимают мудрейшие, дано понять людям, дева. Я предложил бы тебе не задумываться об этих вещах. Я позвал тебя для беседы, и давай же обратимся к ней, ведь ночь не будет долгой, а наутро предстоит много дел. Для начала позволь мне рассказать о себе.

Когда отец Го был ребенком, он пас скот у знатного человека. Но однажды случилось так, что он заснул, и стадо разбрелось. Проснувшись, отец Го в ужасе стал собирать коров и собрал всех, не нашел только самого дорогого белого быка. Бык был крутого нрава, и даже если б пастушонку удалось найти его, вряд ли смог бы один пригнать его в селение. Поэтому мальчик собрал коров и пошел к дому звать взрослых искать быка. Но хозяин так прогневался, узнав о пропаже, что велел убить пастушонка, если тот не найдет быка и не приведет к нему до заката. Мальчик понял, что погиб, и стал просить о пощаде. В этот миг из леса появился белый бык, на спине его сидело маленькое коричневое животное, чем-то похожее на человека, – у него лапы, как руки, и сидеть оно умеет, как люди. Так вот, это животное одно сумело пригнать быка. И тогда мудрец, живший в том стане, предсказал будущему отцу Го, что у него родится сын, который будет страшен лицом, как это животное, но станет большим мудрецом, потому что укротит силой духа соблазны тела и алчность, как этот бык был укрощен маленькой обезьянкой.

– Я так и родился – сморщенный и коричневый, как древесный гриб, и все детство был слабый и маленький, как та обезьянка, – смеялся Го. – Моему отцу нужны были работники в доме, у него самого тогда уже было много скота, и он считался богатым человеком. А я был еще худшим пастухом, чем он: больше мечтал, чем следил за коровами. Отец с радостью отдал меня в услужение проходившим мимо странствующим мудрецам, как только те сказали, что у него родятся пять крепких сыновей, если я уйду из его дома. Мне было тогда семь лет.

Он не бывал больше в родных землях за все годы своих кочевий. С тех пор его ноги знали только дорогу. Будучи в услужении у мудрецов, он обучился письму и чтению, обучился, как строить речь и мысль. Обошел все земли, где живет желтый народ, и уже готов был остаться на горе мудрецов, как один богатый человек предложил ему пойти с его караваном.

– Он был купцом, но хотел обучиться мудрости. Я был тогда еще молод, и он посчитал, что сохранит много денег, если возьмет меня с собой и будет только кормить, не платя за беседы. Он думал, что получит так целый год бесплатных бесед, но на деле я получил во много раз больше, чем он: я получил свою дорогу.

Так Го стал тем, чем он был всю жизнь: собирателем знаний о разных землях, знатоком языков. Хранителем дороги, как его стали называть в караванах. Купцы готовы были платить ему золотом, лишь бы он отправился с ними, но он не принимал ничего, кроме лошади, шатра и пищи.

– Небо было милосердно ко мне, породив бесплодным и сухим к женщинам, – сказал он. – Это позволило мне не иметь жены и детей. Я довольствуюсь малым, а нуждаюсь в меньшем. Все, что дает мне дорога, я принимаю как дар. Я счастлив в пути.

– Ты хочешь сказать, что ничем не владеешь и дома? – удивилась я.

– Мой дом и есть дорога, – отвечал Го. – Иного я не имею.

Меня поразил его ответ.

– И никогда тебе не хотелось владеть чем-то, пусть бы конем?

– Мудрость – большее богатство, чем все остальное. Ты сама знаешь об этом, дева, – сказал Го, улыбнувшись. Но потом задумался и добавил: – Впрочем, стариковство меняет характер. Несколько лет подряд я прошу у своих господ золота, чтобы купить чаю. У меня появилась такая слабость – пить только весенний чай с горы мудрецов.

Он говорил, что, как у них принято, к нему пытались пристать ученики, но не выдерживали жизни учителя. Они отставали от него, сломленные трудностями постоянной дороги или же в чужих землях увлекаясь соблазном и забывая о пути.

– Только богатые люди имеют караваны, и у нас все думают, что за горами текут золотые реки, – рассказывал Го. – Бывали такие, что становились моими учениками, лишь бы пойти с караваном бесплатно, а после быстро разочаровывались: даже золотые реки, оказывается, приходится выгребать из-под камней.

– Золотые реки! – выдохнула я. – Го, ты обошел столько земель. Встречал ли ты где-нибудь Золотую реку? – спросила я с надеждой.

Он посмотрел на меня, улыбнувшись, погладил плешивый подбородок.

– Я знаю вашу легенду о Золотой реке и думал об этом, царевна, с тех пор как твой отец рассказал мне об искании вашего люда. И иногда мне казалось, что некие земли могли быть теми, о которых рассказывают ваши сказители, но проходя там из года в год, я понимаю, что это не они. Нет, царевна, такой земли нет ни на западе, ни на востоке. Есть ли на севере или юге, я не знаю, потому что туда не ходили мои караваны. От других людей нам известно, что север и юг – это пустыни: холодные, ледяные пустыни на севере, безводные, жаркие на юге. Там не может течь ваша река. Есть ли она за поясом пустынь, я не знаю, ибо у меня нет сведений о тех землях. Но есть у меня чувство, – сказал он, – что ваша река выше и прекраснее всех рек, что текут по земле. Ваша река, давшая движение такому люду, больше и дальше, чем все земли, куда можно дойти ногами. Подумай об этом, царевна. Так ли важна сама река, если есть цель, и чем дальше она, тем прекраснее стремление к ней?