В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг. - Ольга Игоревна Агансон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако ввиду серьезных проблем, сопутствовавших процессу государственного строительства в Албании («подвижные» границы, неоднородность населения, отсутствие государственного аппарата), у современников возникал вопрос относительно реалистичности решений, принятых великими державами по албанскому вопросу в Лондоне. Среди опытных дипломатов находилось немало скептиков, считавших рискованным «албанский эксперимент». Как заметил в частной переписке британский посол в Берлине Э. Гошен, «новая “Албания”… -это тот орех, о который можно поломать зубы, и, по-видимому, ей суждено стать источником нескончаемых неприятностей»[942].
Некоторые высокопоставленные чиновники Форин Оффис взирали на Албанию как на аморфное государственное образование и сравнивали ее с Персией – страной, разделенной на сферы влияния и, как следствие, частично утратившей свой суверенитет[943]. Албания воспринималась в качестве дорогостоящего предприятия великих держав в условиях ограниченности финансовых ресурсов для его развития[944]. Кроме того, критиковалась и разработанная великими державами форма государственного правления в Албании. Еще в период работы Лондонского совещания послов А. Никольсон выражал сомнение в том, что иностранный принц сможет контролировать ситуацию в стране, пребывавшей в анархическом состоянии. Выдвигалось предложение назначить в княжество компетентного человека на должность верховного комиссара, который действовал бы от имени держав[945]. Подобной точки зрения придерживался и российский комиссар в Албании А.М. Петряев, считавший самым рациональным вариантом введение в стране «более упрощенного государственного режима в виде подконтрольного генерал-губернатора»[946]. В свете этого перспективы правления князя Вильгельма Вида, прибывшего в Албанию в марте 1914 г., оценивались весьма пессимистически.
Тем не менее официальный Лондон не был склонен драматизировать ситуацию. Грей, если судить по речи, произнесенной им перед палатой общин в августе 1912 г., рассматривал создание Албанского государства прежде всего с точки зрения возможности достижения компромисса между державами и сохранения мира в Европе. По словам британского статс-секретаря по иностранным делам, локальный аспект вопроса его волновал в гораздо меньшей степени[947]. Памятуя о тех острых кризисах, которые возникали во время Лондонской конференции из-за северных и северо-восточных границ Албании, Грей полагал, что работа представителей великих держав в рамках международной комиссии, даже если не приведет к практическим результатам, как это было в случае с македонскими реформами, то по крайней мере разрядит обстановку в регионе. В целом Лондон исходил из того, что появление на карте Балкан независимого Албанского княжества объективно не создавало угроз для британских интересов в регионе.
Формулируя свою позицию по албанскому вопросу, английская дипломатия учитывала также и фактор австро-итальянского соперничества. Хотя на первых порах Австро-Венгрия и Италия сотрудничали на албанском направлении, между ними неизбежно должны были проявиться серьезные разногласия, поскольку обе державы стремились доминировать на Адриатике[948]. Активность Италии в Южной Албании стимулировалась агрессивной политикой Австро-Венгрии на севере страны. В связи с этим, как справедливо отметил австралийский исследователь Р. Босуорт, итальянский министр иностранных дел А. ди Сан-Джулиано намеренно увязывал проблемы Северной и Южной Албании, с тем чтобы сковать действия Дунайской монархии[949].
Со второй половины 1913 г. по июль 1914 г. Лондон выстраивал свою балканскую политику под лозунгом невмешательства в дела региона. Не был исключением и албанский вопрос. Констатировалось «отсутствие у Англии вообще какого-либо интереса в этой части мира» и ее нежелание выступать на передний план в урегулировании албанской проблемы[950]. Пассивность британской дипломатии отчасти объяснялась тем, что в Юго-Восточной Европе по итогам Балканских войн 1912–1913 гг., как казалось Лондону и Парижу, сложилась выгодная для Антанты политическая конфигурация в виде сербо-румыно-греческого треугольника. Кроме того, развитие событий на глобальном уровне, а именно потепление англ о-германских отношений, благоприятствовало международным позициям Великобритании. Все это позволяло британскому руководству рассчитывать на то, что кризисные ситуации, возникавшие в регионе, могли быть урегулированы без широкой вовлеченности великих держав и, следовательно, без риска возникновения общеевропейского конфликта, по крайней мере, в краткосрочной перспективе.
Однако насколько были оправданы подобные расчеты Форин Оффис? Проблема регионального будущего Албании, особенно сербо-албанского территориального разграничения, свидетельствовала о противоборстве двух тенденций на балканском политическом поле: системоразрушающей и системоконсолидирующей[951]. Под системоразрушающей тенденцией мы подразумеваем национализм, затруднявший выработку сербо-албанского и сербо-греческого компромисса по территориальному вопросу, ревизионизм проигравших государств, а также региональный гегемонизм Австро-Венгрии. В качестве системоконсолидирующей тенденции можно назвать понимание ключевыми игроками (Сербией, Грецией и Румынией) необходимости поддержания регионального порядка, оформившегося в результате Балканских войн.
Ведущей внешней силой, выступавшей за пересмотр лондонско-бухарестских постановлений, являлась Австро-Венгрия. Последовательная сторонница независимости Албанского княжества, Вена рассматривала его, главным образом, как инструмент проведения своего влияния на Балканах. Усиление государств победившей коалиции (Сербии, Греции, Румынии) резко ограничивало Двуединую монархию в выборе средств воздействия на ситуацию в регионе. Албания с ее несформировавшейся государственностью и пестрым составом населения, часть представителей которого оказалась в составе соседних стран, на момент осени 1913 – лета 1914 г. являлась одним из главных дестабилизирующих элементов в Балканском регионе. Неспокойная Албания, не признававшая своей северной и северо-восточной границы, использовалась Двуединой монархией как внутрирегиональный рычаг давления на Сербию, помимо давно практиковавшихся «внешних» мер (закрытия австро-венгерского рынка для сербского экспорта, концентрации войск на сербской границе).
По убеждению самих сербов, Австро-Венгрия намеренно поддерживала «состояние хронического беспорядка в Албании». Вена, как указывалось, пыталась, с одной стороны, создать удобный повод для собственной оккупации Северной Албании, с другой – в условиях перманентного напряжения на сербо-албанской границе вынудить Белград содержать там войска. Последняя мера являлась бременем для финансов Сербии и отвлекала ее от процесса интеграции недавно приобретенных территорий[952].
Тревоги Белграда, как свидетельствовала логика развития событий, были не беспочвенны. Австро-Венгрия, по сообщениям российских и британских дипломатов, поставляла оружие на территорию Албании[953]. В Вене, как явствует из донесений российских военных агентов, планировали путем широкой агитации в княжестве, где происходила нескончаемая борьба за власть между представителями различных политических групп, «вызвать в этой стране серьезные внутренние осложнения, могущие дать повод к вмешательству»[954]. Для Сербии ситуация усугублялась тем, что в споре вокруг территориального разграничения с Албанией все активнее начинал фигурировать болгарский фактор. Так, намечалась отправка болгарских офицеров, принимавших когда-то участие в организации македонских чет, в Албанию, в приграничные с Сербией территории, для формирования «иррегулярных войск», которые в случае реализации этого предприятия, по заключению российского комиссара в Албании А.М. Петряева, представляли бы серьезную опасность для западных рубежей Сербского королевства[955].
Если в период пребывания албанцев под властью Османской империи австро-венгерские агенты могли их только подстрекать к выступлениям против турецкой администрации и конфронтации с местными сербами (Вена не имела
