Напрасные совершенства и другие виньетки - Александр Жолковский

Дело тянулось, тянулось, а потом вдруг взяло и разрешилось ко всеобщему удовлетворению. Бухгалтер самолично приехала ко мне, чтобы вручить деньги. Разговорившись по этому приятному поводу с ней о том о сем, я задал ей какой-то посторонний финансовый вопрос – дескать, что она скажет как бухгалтер? И тут она, тоже, видимо, приведенная мирным исходом конфликта в расслабленное состояние, призналась:

– А я не бухгалтер.

– Как это не бухгалтер? Вы же все время пишете: “Я как бухгалтер…”

– Да нет, я не бухгалтер. Я племянница… (прозвучало, в родительном падеже, имя-отчество главной спонсорши). Я ей говорю: “Я же не бухгалтер”. А она говорит: “Чего там? Берись! Заодно прокатишься в…” (прозвучал, в винительном падеже, неотразимый европейский топоним).

На этом наши контакты закончились. А разгадку лингвистического парадокса – бухгалтер или не бухгалтер? – дала Лада. Она сказала:

– Ты просто не расслышал запятую. Там была запятая.

– Какая запятая?

– Та, которая перед как в значении “в качестве” не ставится, а в значении “подобно” – ставится.

Поставленная вовремя запятая действительно ставит все на свои места. Ее, наверное, следует отнести и к координаторше, хотя степень ее родства со спонсоршей остается пока не выясненной.

Начать и кончить

Занявшись тем, что я назвал инфинитивной поэзией, и написав несколько статей по ее теории и истории (оказалось, что она вовсе не начинается с блоковского “Грешить бесстыдно, непробудно…”, а уходит на пару с лишним веков вглубь нашей литературной традиции и как минимум вдвое глубже в европейской), я вскоре с удивлением осознал, что наибольшее удовольствие получаю не столько от научного ее осмысления, сколько от коллекционирования – обнаружения каждого очередного ее образца, будь то русско – или иноязычного. И понял, что естественным плодом моих занятий были бы не научные статьи, а антология, пусть основательно аннотированная, но именно антология – академический продукт, наиболее близкий к коллекции.

Где публиковать такую антологию, не представлялось мне биномом Ньютона. Ясно, что в новой, зеленой, серии Библиотеки поэта, редакционная коллегия которой состояла почти сплошь из знакомых коллег.

Поэтому, оказавшись летом в Москве (думаю, что речь идет о 2003 годе), я немедленно поделился этой идеей с Андреем Зориным, которому ранее уже рассказывал о своем открытии. Зорин вроде бы поддержал идею, но выразил опасение, что ее не одобрит М. Л. Гаспаров, от которого, конечно, зависит многое.

– С Гаспаровым я поговорю, но вы-то не возражаете? (Тогда мы были еще на “вы”.)

– Нет.

Заручившись согласием Зорина, я приготовился говорить с Гаспаровым. На его поддержку я мог рассчитывать потому, что он был первым, кому я за несколько лет до этого радостно (звонком из Санта-Моники в Москву) доложил о возможности распространить близкую ему концепцию семантических ореолов с ритмики на поэтический синтаксис и встретил полное понимание. Действительно, услышав о проекте антологии и его одобрении Зориным, Гаспаров отнесся к нему положительно. Но он усомнился в его практической реализуемости.

– Шефнер будет против, – сказал он.

Насколько я знал, Вадим Шефнер незадолго до того умер, причем в крайне преклонном возрасте, да и при жизни к Библиотеке поэта отношения вроде бы не имел. Спорить с Михаилом Леоновичем о литературных фактах, датах и других числовых показателях было делом рискованным, но я все-таки осмелился.

– По-моему, Шефнер умер.

– Ах, извините, Кушнер, Александр Кушнер. Кушнер будет против.

– Кушнера я вскоре увижу в Петербурге. Могу я сказать ему, что вы за?

– Да-да, но он будет против. А главное, не согласится реальный коммерческий директор серии Игорь Немировский, владелец “Академического проекта”.

– Поговорю и с ним.

Приехав в Петербург, я встретился с Немировским, пересказал ему свои беседы с Зориным и Гаспаровым, показал свои файлы, мы обсудили оптимальные объем и тираж антологии и возможности финансирования, но окончательное решение отложили до моего визита к Кушнеру – главному редактору серии.

С Кушнером, стихи которого я люблю издавна, я познакомился лично уже в годы перестройки. Мы стали видеться и дружить домами, и тем летом я собирался к нему и Лене Невзглядовой на дачу в Вырицу вместе с Андреем Арьевым. Мы приехали днем, поели, выпили, все вчетвером погуляли по лесу, искупались в Оредеже, потом снова выпили – более основательно, уже под суп и второе… Обстановка для антологии складывалась благоприятная, но я проявлял выдержку и не торопил событий. Слово за слово, Кушнер предложил мне выпить на брудершафт, что мы и проделали, благодаря чему градус общения поднялся еще на несколько делений.

Наступало время действовать.

Слегка заплетающимся языком я изложил понятие инфинитивной поэзии и кратко подытожил суть моих переговоров с Зориным, Гаспаровым и Немировским. И вдруг наткнулся на неожиданный отпор со стороны Лены, тоже литературоведа-поэтолога.

– Алик, что вы такое говорите? Бывают инфинитивы в поэзии, но никакой особой инфинитивной поэзии нет и быть не может.

– Лена, на вашей стороне то небольшое преимущество, что Вы сравнительно трезвы, но на моей гораздо большее – я занимаюсь этой темой уже четыре года и написал несколько статей, которые буду рад, вернувшись в Москву, вам послать. И вы как честный офицер признаете, что инфинитивная поэзия очень даже может быть и бывает. Есть, есть такая поэзия, – немного по-ленински закончил я.

– Конечно, присылайте, – отозвалась гостеприимная Лена.

– И вы увидите, что немалое ее количество написано присутствующим здесь Сашей и другими современными поэтами, каковые и займут в моей антологии достойное место.

Это была сильная домашняя заготовка, и Кушнер не мог на нее не отреагировать.

– Алик, не в этом дело. В Библиотеке поэта есть правило, что стихи живых поэтов не включаются.

– А Исаковский? – выдал я напрашивавшееся банальное возражение.

– Ну, там, как вы знаете, были особые причины. Живых нельзя.

– Жив-вых, нежив-вых. С-странно с-слышать такое от п-па-эта. – Я старательно поддал в свой прононс алкогольных паров. – Сегодня, С-саша, ты ж-живой, а завтра… завтра… в-вечно живой. К тому же, как показано в моих работах, инфинитивная поэзия трактует именно о в-виртуальном ино-б-бытии…

Разговор продолжился в этом навязанном мной полувиртуальном ключе, но коснулся и возможных практических шагов; какие-то деньги Кушнер надеялся получить на это дело даже от мэрии.