Царь Александр Грозный - Михаил Васильевич Шелест

Напрягся и сам Александр, ибо от себя такого воздкйствия на чужое тело не ожидал, но вида не подал. Он накрыл голову своего нового министра иностранных дел правой ладонью и мысленно приказал шраму рассосаться.

— Ты дал присягу, Мехмед Дмитриевич, я, — Царь и Великий Князь всея Руси Александр Васильевич, присягу твою принял. О том приказываю внести запись в Крестоцеловальную книгу.

— Да, как же, великий государь?! Ведь не целовал он крест! — вдруг раздался голос священника Акакия.

— Ты сам видел, что бог поцеловал его. Или не видел?

— Крест, что вспух на голове, видел, а как бог целовал, не видел! — упрямился Акакий.

— А, как крест вошёл в него видел?

Акакий подошёл к Мехмеду ближе и всмотрелся в него.

— Нету креста, — подивился Акакий.

— Значит, что? — спросил его Санька.

— Что? — Акакий хитро прищурился.

— Значит, вошёл в него крест, и значит, что люб он господу нашему Иисусу Христу, — едва сдерживаясь, чтобы не нагрубить Акакию, сказал Санька.

Он с почтением относился ко всем служителям христианского культа, но некоторые из них, на его взгляд, были излишне нетерпимы к представителям иных конфессий. В том числе и к всевозможным «народным» верованиям, с которыми христианские церковники активно боролись, но побороть не могли.

Вот и к Саньке неутомимый Максим Грек приставил бывшего епископа Твери Акакия. Тот, в бытность настоятелем Тверского Отороч монастыря двадцать лет надзирал за, сосланным в монастырь, Максимом Греком. Грек пользовался вниманием и уважением со стороны Акакия, на том и сошлись, ибо и «ели с одного блюда».

И хотя Грек молился на Александра, аки на нового мессию, соглядатая своего к нему всё же направил, ибо сказано в писании про Антихриста, что «… родится человек от блудодеяния и примет на себя все действования сатаны[1]…», «которого пришествие, по действию сатаны, будет со всякою силою, и знамениями, и чудесами ложными».

А Александр, по легенде, придуманной Адашевым и царём Иваном Васильевичем, родился от блуда царя Василия… И чудесами иногда «баловался», и силой владел немалою, что многие чувствовали на себе.

Вот и оглядывался Александр по сторонам, опасаясь, как бы его не записали в Антихристы. Однако бога, Санька не хулил, а, наоборот, почитал. Однако, время от времени, провоцируемый Акакием, иногда позволял себе слишком уж толерантные высказывания в защиту различных от христианства ересей, или иных религий. Вот и сейчас… Не удержался, по сути, от святотатства.

— Я так думаю, — сказал Санька, поднимая правый мизинец вверх.

— Негоже басурманам дозволять государственными делами заниматься Российскими.

Царь с интересом и укоризненно посмотрел на священника.

— Акакий, а ты все мои задумки знаешь? Лучше меня знаешь, как с османской империей и другими ворогами сладить? Так, ты и править вместо меня возьмись… Давай, тебя посадим на царство? Корабли строй, и заводы ставь, ворога воюй и …

Санька говорил спокойно и с лёгкой улыбкой, не давая своему гневу даже затлеть искрой. Однако, радужки глаз его, до того светло голубые, наполнились золотыми искрами. Это не скрылось от взора Акакия и тот, думая, что набежала туча и замелькали молнии, оглянулся по ходу движения корабля.

Стоял полдень, корабль двигался на юг, солнце и синее небо повисли над синим морем, а глаза у государя, обычно от этого синевшие, сейчас напоминали два солнечных луча, затягивавших служителя культа в себя. Акакий отшатнулся назад и в сторону, несколько раз шагнул, мелко перебрав ногами, и спрятался за охранника.

— Смотри, надоешь мне, Акакий, и отправлю я тебя встречным кораблём в Ростов, а потом и в монастырь к Греку. Чтобы не мешал в делах государственных. Как не поймёшь ты, что не весь люд Российский обращён в веру православную. Много и у нас магометан, и в присоединяемых землях. Да и Будде многие молятся. Всех под тебя перекраивать прикажешь?

— Ничего не приказываю, великий государь. И в мыслях не было, — пробормотал старец, покашливая.

— Ну, — пожал плечами царь, — на нет и суда нет. Пора полдничать. Зову всех вас к своему столу.

* * *

Прототипом при строительстве Санькиного флагмана — шестидесятиметровой шхуны-барка, послужил парусный корабль «Седов», виденный Александром только на картинках и в чертежах. Почему прообразом? Да потому, что строить девяностометровый корабль было пока ещё негде, да и незачем. До океанских скоростных переходов Александру было ещё далеко. Да и осваивать корабли надо постепенно.

Но зато, все остальные конструкционные решения "Седова" при строительстве адмиральского корабля были соблюдены, не смотря на то, что корпус «Седова» был стальной, и корабль имел дизельный двигатель. Ну и отношение длинны к ширине взяли не восемь, а четыре.

Флагман построили с таким же почти прямоугольным поперечным сечением корпуса и плоскодонным. Его, практически прямые и вертикальные борта, не имели навесных «излишеств», коими изобиловали «современные» парусники и внешних поперечных связей, сильно тормозивших корабль и дающих много брызг при высоких волнах. Борта этого корабля были собраны из абсолютно гладких полированных снаружи дубовых «досок» сорокасантиметровой толщины.

На верхней палубе и палубе юта имелось две надстройки. Первая надстройка, стоящая за грот-мачтой была резиденцией Александра и вмещала несколько помещений: спальню, санузел и большой кабинет с «Т-образным» совещательным столом, легко превращавшийся в трапезную.

Надстройка между фоком и бизанью была, одновременно и штурманской рубкой, и каютой капитана. В штурманской рубке стоял большой стол и штурвал, синхронизированный со штурвалом, находящимся на капитанском мостике[2].

Хотя первая надстройка находилась на нижней палубе, по отношению к палубе юта, их «мостики» были на одной высоте. Поэтому царские «корабельные палаты», как их называли, были двух уровневые и имели свой, «царский мостик» с переговорными средствами. Второй уровень царских палат представлял собой банкетный зал со столами, поставленными в виде буквы «П».

— Отобедаем у меня в кабинете, — сказал Александр.

Сразу под «царскими палатами», палубой ниже, находился камбуз, спуск в который имелся прямо из надстройки, поэтому команда не была смущаема царскими деликатесами, ибо кухни комсостава и экипажа всё же отличались сильно даже по запаху. Чего греха таить. А царская, и подавно.

На «царском мостике» тоже можно было устроиться удобно. И так, по приглашению царя, и делали, но с более лёгкими перекусами и напитками. Чаще вечерами. Сейчас было время обеденное, «заправляться» полагалось плотно, но быстро, ведь после обеда наступали два часа пересыпа, называемых «адмиральскими».

Однако часа небольшой компании вполне хватило,